Лингвокультурные маркеры художественных текстов Б.Л. Васильева

Полный текст

Введение

Для современной интерпретации мультикультурного мира диалог культур является одной из самых продуктивных форм межкультурного взаимодействия. Именно в процессе диалога культур вырабатывается общепринятая всеми сторонами универсальная система ценностей, формирующая мировую культуру, проповедующую истинные ценности и гуманизм.

Диалог культур репрезентирует многовековое взаимодействие, направленное не только на взаимное влияние культур, но и на сохранение каждой из национальных культур в своей самобытности. Череда трагедий ушедшего века и современные события подчеркивают необходимость поиска эффективности диалога, поскольку диалог между различными культурами — это понимание общей (единой) судьбы человечества в условиях глобализации мира.

Взаимообусловленность языка и культуры актуализировала исследование языковых средств в неразрывном взаимодействии обучения, воспитания и социализации через погружение в речевую культуру, национальный менталитет, мировоззрение, традиции, духовный опыт — все, что составляет феномен культуры. Лингвисты, занимающиеся исследованием соотношения языка и культуры, пришли к выводу, что изучение языка только как средства коммуникации без постижения духа культуры и национального сознания — это механическое речеупотребение, которое не имеет ничего общего со знанием языка (Н.Ф. Алефиренко, С.Н. Артановский, А.Р. Арутюнов, Н.Д. Арутюнова, М.М. Бахтин, Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров, Н.В. Кули бина, Л.В. Куликова, В.А. Маслова, И.И. Николаева, Е.И. Пассов, А.А. Потебня, Ю.Е. Прохоров, А.П. Садохин, В.Н. Телия, С.Г. Тер-Минасова, Н.Н. Толстой, С.Е. Тупикова, В. фон Гумбольдт, Г. Коген, Э. Кассирер, Й.Л. Вайсгербер, М. Шеллер, К. Фосслер, Д. Моцумото, Э. Сепир, Б. Уорф).

«Национально-культурный характер художественного текста обусловливается коннотативно-смысловым содержанием конкретного художественного произведения. В современной науке данный когнитивно-дискурсивный феномен имеет широкий спектр номинаций: «культурный компонент», «культурно-цивилизованное со-значение» (Н.Г. Комлев); «национально обусловленный культурный компонент» (Ю.А. Бельчиков); «культурная коннотация» (В.И. Говердовский; Г.В. Токарев); «культурно-национальная коннотация» (В.Н. Телия), «этнокультурная информация» (Е.Л. Березович), «этнокультурная специфика концептов» (Т.А. Фесенко)» [1].

Лингвокультурная специфика языковых явлений, отмечает И.А. Стернин, — «это только такое отражение в явлениях языка явлений национальной культуры, которое поддается практическому выявлению и конкретному рациональному объяснению» [2. С. 12–13]. Рассматривая язык и традиционную культуру, Е.Л. Березович отмечает: «Этнолингвистика изучает этнокультурную информацию — информацию о мире, которая закреплена в символической форме, т.е. имеет лингвокультурную маркированность» [3. С. 9]. «Этнокультурные энграммы ˂…˃ обусловливаются законами самой лингвокультуры, отражающими внутреннюю связь поэтического арсенала ˂…˃ текста и культуры. Единство языка, точнее поэтических средств прозаического текста, и культуры здесь представлено двояко: 1) единством системы культурных ценностей, 2) структурной целостностью культурного пространства как с исторической точки зрения, так и с точки зрения современности и проявляется как на тезаурусном (словарном), так и на семиотическом (знаково-символическом) уровне» [4. С. 199].

Рассмотрим культурные ценности, культурное пространство и лингвокультурную маркированность в художественных текстах Б.Л. Васильева.

Национально-культурная и смысловая интерпретация художественных текстов Бориса Васильева

Под культурной компетентностью в работе понимается «та часть национальной культуры, которую человек усвоил и пользуется ею в теоретическом и практическом плане» [5. С. 24]. Становление человека как личности, отмечает Н.Ф. Алефиренко, «происходит в рамках определенного ценностно-смыслового поля этнокультуры по мере выявления и интерпретации особого идеального содержания в языке созидающей ее (личность) культуры. Дух, культура личности складываются в процессе интерпретации этнокультуры в формах родного языка, благодаря которой постигается смысл собственной и общественной жизни» [6. С. 62].

Дефиниция «культура» характеризуется многовекторностью трактовок, остановимся на ее признаках и авторской экспликации Б.Л. Васильева феномена «культура»: культура и есть диалог между носителями языка; диалог в процессе формирования собственного отношения через эмоции и оценки; диалог с эпохой, поколениями, иными странами и народами.

Тема культуры лейтмотивом проходит через все творчество Бориса Васильева и выступает своеобразным барометром нравственности человека и общества в целом, вербализируя языковую картину мира автора: «Под культурой Россия понимает весь спектр духовного выживания человека и прежде всего — нравственность. Нравственность личности, мораль общества, понятие о правах человека, его чести и достоинстве, о свободе личности и прочной государственной защите этой личности <…> Культура — право каждого на свободу совести, слова, самовыражения, неприкосновенность его жилища, добровольный выбор места жительства. Это отношение к женщине, детству, старости. Культура — это историческая память народа, его тысячелетние традиции, искусство, религия, национальная кухня, система семейного воспитания, представление о долге перед обществом <…> всем исторически сложившимся социумом, который мы привычно именуем народом» ^[1].

В рассказе «Неопалимая купина» Борис Васильев устами персонажей ведет диалог с эпохой о культуре на войне: «–Знаешь, чем страшна война, кроме жертв, разрушений, горя? Тем, что лишает человека культуры. И не просто лишает, а обесценивает, уничтожает ее. — Почему это? Сколько на фронте концертов было, артисты приезжали, а ты говоришь. — Концерт — знак культуры, а я говорю об атмосфере, в которой живет современный человек и без которой он превращается в животное. Культура поведения, культура знаний, быта, общения, то есть культура каждого дня — вот чего лишает нас война»^[2].

Прагматика лингвистических исследований, наряду с другими гуманитарными науками и духовно-практической деятельностью, не может и не должна оставаться в стороне от актуальности и злободневности проблемы эффективности межкультурного диалога. Диалог культур предполагает взаимопонимание и взаимоуважение на всех этапах и уровнях человеческого бытия: религия, искусство, наука, язык — с целью предупреждения конфликтов, а также отторжения господства транслируемых человечеству ценностей и идеалов какой-либо из сторон. Язык — хранитель уникального жизненного опыта, а диалектическое единство языка и культуры — это основное богатство народа и как процесса, и как результата. Речепорождающая интенция коммуникативного процесса в рассказе «Неопалимая купина» отражает духовно-нравственные ценности русского этнического сообщества в диалоге культур с мультикультурным миром.

Cмыслопорождающим фактором текстов Бориса Львовича Васильева становятся антивоенные мотивы, в которых звучит голос автора: война — это мать нерожденных детей, а долг женщины — материнство, и ей вместе с любовью, как и культуре, не место на войне. У беременной Тони, командующей ротой, погибает любимый человек: «Пуля разлучила. Убила и любовь ее единственную, и все надежды разом <…> — Мне воевать надо, а не рожать. Я этому больше не обучена. — Ты женщина, у тебя есть долг. — Рожать — это не долг, это физиология. Долг — умирать, когда не хочется <…> Детей у нее не было. Были три ранения, были контузия и два инсульта. Были три ордена <…> Были всяческие значки <…> А вот детей у Антонины Федоровны Иваньшиной никогда не было»^[3].

Учитывая факт имплицитности сообщаемой информации, следует отметить, что речь идет о лингвистической относительности — сообщаемой и воспринимаемой информации между читателем и автором. Концепция лингвистической относительности заключается в том, что носители разных культур иначе воспринимают и оценивают одни и те же факты и категории действительности, поскольку различия определяются мышлением и когнитивными процессами в сопоставлении причинно-следственных связей, соответственно не только вербализируются, но и осмысливаются иначе.

Художественный текст, поднимающий проблемы общечеловеческих ценностей, гипертекстуален по отношению к разным культурам, потому что общность возникаемой эмпатии к персонажам и конкретным художественным ситуациям, в которых оказываются действующие лица, создает когнитивные и лингвокультурные связи между коммуникантами — автором текста и читателем, воспринимающим художественную действительность через образное слово.

Так, читатель не может остаться равнодушным к судьбе Антонины, юность которой пришлась на войну: «все чаще начала задумываться о своей юности. Не о ее героических деяниях, не о ее страданиях и жертвах, а о счастье, которое невозможно ни заменить героизмом, ни затмить жертвами <…> Рос бы сейчас синеглазый Васильевич или Васильевна. И была бы ты, Тонька, и в самом деле и мамой и бабушкой, и не было бы счастливее тебя на всем белом свете, но разве молодость думает о собственной старости? А рос бы сын или дочь. Васильевичи»^[4].

Таким образом, процесс восприятия художественного текста обусловлен воздействием на адресата, то есть прагматическим подходом, который способствует: 1) толерантности мышления, 2) сплоченности, развитию, сохранению традиций и культурного опыта, 3) аккультурации как процесса и результата речемыслительной деятельности.

Эффективность речевой коммуникации зависит от погружения в уникальность и специфику национальной культуры, складывающейся в языковые явления и языковую картину мира, которые отражают и экстралингвистические факты посредством познания действительности. Художественный текст транслирует фоновые знания и переживания, которые в процессе восприятия не только интерпретируются читателем, но и формируют ценностные универсалии. В рассказе «Неопалимая купина» слово задает систему координат модели культурного действия в семантическом пространстве античеловечности войны: «Ты делалась грубее, жестче, резче, тверже, непреклоннее — разве это женские достоинства? Сомнительно. Женские качества — мягкость, нежность, ласковость: все то, что тебе приходилось подавлять в себе ежедневно и ежечасно <…> Тут мужской закон действует, древний, как само человечество: убей или убьют тебя. И все, все вокруг было направлено на исполнение этого закона; все решительно: грубость, жестокость…»^[5].

Отметим, при коммуникативном подходе образность, иллюстративность и наглядность художественного слова может быть информативной составляющей познавательной деятельности и выполнять кумулятивную функцию. Собственные воспоминания Бориса Васильева становятся впечатлениями его персонажей в художественном тексте, а потому иносказательны, метафоричны и образны: «И приехали на линию Ленинградской обороны. Все там осталось в том виде, как было в войну. Заплывшие окопы, заросшие блиндажи, колючая проволока, земля, сплошь усеянная осколками, изломанным оружием и позеленевшими патронами, будто превратившимися в семена… А может, и вправду в семена? Разве война не сеет саму себя для будущих поколений?..».

Культурно обусловленный релятивизм исходной системы понятий, мышления и поведения определяет поведение коммуникантов в процессе восприятия художественного текста, поэтому актуализирует коммуникативно-деятельностный подход, поскольку применяемые языковые формулы в конкретных речевых ситуациях задают направление мышлению и отражают когнитивные процессы в речи: «подавляющая масса знаний приходит к человеку через ословленные знания, т.е. через язык» [7. С. 11].

Следует отметить, что объективность сообщаемой информации по отношению к субъекту представляется несколько относительной, так как читатель погружается в тот эмотивный фон, которым наполнено смысловое содержание текста, поэтому художественный текст репрезентирует духовно-ценностные универсалии, поскольку воздействует на личность в процессе восприятия передаваемой автором художественной действительности.

Языковые средства художественного текста выступают культурным кодом в процессе межкультурной коммуникации, который является индикатором культурной жизни страны и отражает систему культурных ценностей в конкретной языковой среде через образность слова: «мы же с вами родственники по Великой Отечественной войне, только вы яблонька, а я яблочко; а книги умирают молча; это у вас они — легкие, а у меня… как свинцовый сурик» (о простреленных легких)⁶.

Функции повторов лексических и синтаксических конструкций способствуют порождению эмотивного восприятия текста. В финале рассказа Тоня не умирает, а переходит в иной мир, в котором ее встречает погибший Василий: «так они познакомились», «им еще непросто было», «сердце в ней оборвалось… и еще раз в ней все оборвалось», «зарубцевалось и это ранение», «так возникла система… так сложилось… так и продолжалось… и так шло…», «А она никогда не была невестой, но об этом потом — после, потом. Об этом потом», «вновь отыскала в себе силы и смысл жить дальше», «он. Тот самый… он…», «А может, ты и вправду моя мама, тетя, Тоня?»^[6].

Языковое пространство художественных текстов Б.Л. Васильева характеризуется разнообразием выразительно-изобразительных средств, что позволяет выделить его специфику: 1) индивидуальная маркированность выразительно-изобразительных знаков; 2) образность внутренней формы слова; 3) коннотативная имплицитность смыслового содержания, раскрывающаяся при помощи дискурсивной экспликации скрытых когнитивных ресурсов. Художественно-образное речемышление — главное свойство языка художественных текстов Б.Л. Васильева.

В процессе межкультурной коммуникации наблюдается стремление найти общие точки соприкосновения, опору для дальнейшего успешного сосуществования и социализации в данном обществе. Взаимопонимание в данном случае не предпосылка, а результат осознания общности, принятие иного мировосприятия, уважение к традициям — духовным ценностям народа, преодоление психологических, эмоциональных и смысловых барьеров. Рассказ «Неопалимая купина» — это тот текст, который отображает взаимодействие человека с собственной культурой, воздействие культуры на человека и человека на культуру, смысловое пространство текста наглядно поднимает проблемы общечеловеческих идеалов, соответствующих эстетическим и нравственным ожиданиям читателя. Борис Васильев является выразителем общечеловеческих духовно-нравственных ценностей, стремлений к трансформации и динамике развития личности, к обновлению и возрождению.

Делясь душевной теплотой и заботой, принимая за дочерей девушек-студенток, молодея душой, поворачивая время своей жизни вспять, главная героиня отдает дань молодости и следующему поколению, потому что у Б. Васильева время условно и циклично: мы — это они, они — это мы: «А они сегодняшние просто-напросто свободнее нас вчерашних. Свободнее, раскованнее, естественнее — это мы им дали свободу. Там, на залитых кровью полях Великой Отечественной <…> Мы не другие, мы новые, понимаете? Вы старые, а мы новые. Новые! <…> И это абсолютно верно: они действительно новые. Качественный скачок, оплаченный нашими жертвами. Кровью, болезнями, голодом и холодом всего народа. Вот что следует непременно проследить в книге: рост новых людей, новой поросли нашей страны»⁸.

Очерствев душой на войне, Тоня смогла возродить свою душу к любви, поэтому время для нее текло иначе, то есть в обратную сторону, и она молодела душой. Автор трансформирует художественное время, стирая его границы для героини, которая мыслит не о собственном комфорте, а о благополучии других людей. Денотативное пространство текста писатель измеряет даже не столетиями и веками, а эрами, преобразуя из линейного в циклическое, наполняя семантику пространства вечностью.

Героиня учит историю, но не понимает «каким образом дата рождения всяких там <…> Александров Македонских в абсолютном цифровом выражении больше, чем дата смерти. — Ну это же все до нашей эры, понимаешь? Потому и считают наоборот. —^[7] Какой же может быть оборот во времени? — Условность такая, Антонина. От новой эры — плюс, до новой — минус. Ну, от рождения Христа. <…> девчонок она жалела <…> она чувствовала себя неизмеримо старше. Старше даже тех, кто годами обогнал ее, будто время, которым измеряла она собственную жизнь, тоже считалось «наоборот», как до нашей эры»^[8].

Здесь следует отметить следующий факт: настенные часы в доме Бориса Васильева тоже шли наоборот, об этом вспоминал В. Глебов, будучи частым гостем: «Главным объектом внимания в прихожей были часы <…> Не стоило бы о них и вспоминать, если бы они не шли вспять, супротив времени! Стрелки на них двигались противосолонь, то есть справа налево»¹¹.

В процессе восприятия текста важно формировать позитивное отношение как к национальной, так и к мировой культуре через язык как когнитивный механизм репрезентации кодирования «языка внутренней речи» [8]: с ее понятностью, выразительностью, содержательностью и действенностью. Вследствие этого художественный текст является средством приобщения к культуре как системе ценностей нации, поскольку аккумулирует лингвокультурную информацию посредством символов, библейских мотивов и образов, характерных для культуры страны. Например, Борис Васильев использует библейский образ «неопалимая купина».

Концепт «Неопалимая купина» «в русской лингвокультуре соотносится с мифологизированными фрагментами действительности. В основе мифа, отмечает Н.Ф. Алефиренко, «лежит архетип — устойчивый образ, постоянно актуализирующийся в сознании каждого члена данного языкового сообщества и имеющий этнокультурную ценность» [6. С. 210]. Посредством прецедентного феномена Б.Л. Васильев имплицитно отождествляет главную героиню с Птицей Феникс, которая, как горящий, но не сгорающий терновый куст, возрождается из пепла, тем самым автор обращается не только к национальным, но и общекультурным архетипам, эксплицируя их в лингвокультурные маркеры художественных текстов.

Именно смысловая интерпретация способствует пониманию художественного текста, так как «смысловая структура текста формируется на основе необычайно сложных и многоаспектных (контактных, дистантных, ассоциативно-семантических, логических, грамматических и др.) связей и отношений всех элементов, прежде всего лексических, творчески интерпретируемых читателем» [9. С. 187].

Художественные тексты Бориса Львовича Васильева учат, воспитывают, выступают средством экстралингвистических сведений об истории и традициях русского народа, являются объектом описания реалий языка, а художественный текст, отмечает Н.С. Болотнова, «погружен в культурное пространство эпохи, культурологический тезаурус адресата, отражает особенности авторской личности, его знания, лексикон, образ мира, конкретные цели и мотивы. Текст несет на себе, таким образом, печать культуры определенного этапа в истории общества, культуры определенного народа с его традициями, устоями, менталитетом» [9. С. 230].

Отметим, что важной представляется воспитательная роль и воздействующая функция художественных текстов Б. Васильева: «В его книгах всегда можно найти общественно-значимые идеи, не оставляющие читателей равнодушными <…> любовь, ненависть, дружба, его гражданская позиция и патриотический дух. Содержание его писательских трудов всегда многопланово и, в то же время, ясно и понятно писатель призывает к сохранению в человеке его исторических и национальных корней и традиций, сохранению моральных качеств, доставшихся от предков, он выступает за бережное, уважительное отношение друг к другу, к женщине, как символу жизни на земле и к самой земле, которая нуждается в защите и помощи» [10. С. 236–237].

Предупреждая возникновение коммуникативных неудач в процессе восприятия текста, необходимо помнить, что помимо фоновых знаний значимым представляется чувственное восприятие художественного текста, которое обусловлено национально-культурными универсалиями, а «чувство, являясь исконно русским словом, эксплицирует духовную природу русской авторской мысли» [4. С. 136].

Американский лингвист Д.Х. Хаймс вводит термин «коммуникативная компетенция» и обосновывает необходимость обучения ситуативной практике, моделям речи в процессе социализации, когнитивного и экспрессивного поведения, где тексты художественной литературы выступают учебным полигоном. Под компетенцией понимается способность владения языком как стратегией и тактикой ориентирования во внеязыковых факторах. Уместность высказывания, определяющая выбор ситуативных речевых актов, обусловливается системой ментальных и речевых действий и коммуникативной ролью говорящего: «… какие сведения о речи, помимо правил грамматики и словаря, усваиваются в процессе превращения в полноправного члена данного языкового общества» [11. С. 42].

Развить коммуникативную компетенцию и преодолеть языковой барьер помогает использование лингвокультурных парадигм при работе с художественными текстами, выявление их стилистического потенциала и лингвистическая эмпатия. Например, концепция нарративной эмпатии, поиск истины, справедливости, человеческого достоинства, противостояние добра и зла, библейские мотивы объединяют творчество Б.Л. Васильева с Л.Н. Толстым, а его литературу, в свою очередь, с М. Сервантесом и Ч. Диккенсом.

Б. Васильев — последователь мировых классиков художественной литературы, продолжает их традиции: «Истина была в Добре. Весь опыт прошлого требовал прямого пути к нему <…> Лев Николаевич из всей мировой литературы выше всего ставил Чарльза Диккенса <…> Добро — высшая идея, движущая сила и смысл всей жизни героев Диккенса в наиболее чистом виде, и эта чистота помыслов о Добре была для Льва Николаевича идеальным примером великого долга Литературы перед человеком»^[9].

Главная героиня рассказа Б. Васильева записывает свои воспоминания о пережитой войне, чтобы рассказать современным детям о нечеловеческих ужасах, испытаниях и страданиях, которые принесло это кровопролитие, но в то же время хочет донести всю правду без прикрас о героизме, долге, жертве миллионов людей, поэтому Тоня многократно и беспощадно переписывает тетрадные листы, задаваясь вопросами: «…сейчас ей было не по себе от их (детей) послушного молчания <…> дело было в скрытом недоверии к подвигам <…> Почему? <…> А потому что перекормили <…> Исчезла искренность подвига, его порыв, боль, цена — и осталось голое перечисление. Остался реестр, длинный и нудный списочный перечень: кто, что, где и когда <…> Герасим утопил собачку, и полтораста лет рыдают над нею потрясенные дети, а мы без конца толкуем о двадцати миллионах погибших — и встречаем отсутствующие глаза. А они должны гореть и страдать, иначе и за перо браться не стоит…»^[10].

Наряду с коммуникативной функцией речевой деятельности посредством эмоционального фона формируется этическая, эстетическая и воспитательная функция, которые реализуются в процессе работы с художественным текстом. Главная героиня — Тоня — в начале рассказа предстает перед читателем черствой, ругающей интеллигенцию и образование девушкой, которая не желает учиться, но в конце своего жизненного пути она, будучи уже директором школы, преображается: «Теперь она думала о том, что гнев не дает и не может давать радости, ибо он обладает не созидательной, а лишь разрушительной энергией»^[11].

Рассматривая проблемы значимости «сравнительной литературы», А. Гниши подчеркивает важность практического подхода к изучению текстов художественной литературы, где язык художественного произведения — это система средств художественного мышления и эстетического освоения картины миры [12].

Следует отметить, что национально-культурный характер художественных текстов Бориса Васильева обусловливается ценностно-смысловым содержанием произведений автора, а чувственное восприятие обеспечивает освоение смыслового содержания посредством эмотивного переживания адресата, поскольку «художественный дискурс — целостный продукт речемыслительной деятельности двух сознаний (креативного и рецептивного), виртуальная модель порождаемого текста. Первое принадлежит автору русского художественного текста, обеспечивая его многостороннюю деятельность по воплощению мысли в текст, второе — воспринимающему субъекту (читателю, слушателю или обучаемому)» [13. С. 254].

Чувственное восприятие «является не только фоном повествования, но и эксплицирует многогранные процессы, отражающие внутренний мир человека» [4. С. 133]. Эмотивное восприятие художественного текста актуализирует мыслительный процесс, вызывает эмпатию, сочувствие, посредством сопереживания происходит ассоциативное преломление с собственным жизненным опытом или духовным опытом своего народа. Эмоции стимулируют психическую регуляцию в зависимости от смысловой организации замысла предложенного текста и способствуют развитию коммуникативной компетенции. «При изучении художественных рассказов особенно ярко проявляется единство коммуникативной и воспитательной целей, так как человеку свойственно переживать чувства, способные мотивировать, организовывать и направлять восприятие, мышление и действие <…> необходимо не только получить знания, но и пережить, прочувствовать происходящее в произведении. Пройти с героем до конца, потому что этот путь затрагивает душевные струны, заставляет сопереживать, «тренирует» сердце, защищает его от черствости и равнодушия» [14. С. 181–182].

Следовательно, лингвокультурные доминанты художественных текстов Бориса Васильева порождают навык эмоциональной отзывчивости на авторский замысел текста. Данная способность развивается в процессе формирования духовно-нравственных качеств и чувств. Художественные тексты Б.Л. Васильева воздействуют на чувства и переживания читателя, наполнены проблематикой духовно-нравственных ориентиров, гуманного отношения к человеку, сострадания, чести, сохранения традиций, семьи, необходимости образования и обучения.

В книге «Борис Васильев в воспоминаниях современников» Д. Быков вспоминает: «Знаете, что интересно: Васильеву на полях его рукописей Борис Полевой рисовал «22». В терминологии Полевого «22» означал перебор — стилистический, эмоциональный…»^[12]. Следует отметить, что это был перебор искренности, неравнодушия, сочувствия и сопереживания.

Заключение

Диалог — это консенсус мировоззрений и культурного опыта: личностного, этического, национального. Диалог культур, выстраивающийся на принципах открытости (готовность к взаимодействию), процессуальности (развертывание во времени — преемственность поколений), симметрии (равноправие и свобода личности) — это условия, выполнение которых определяет лингвокультурные факторы при исследовании художественных текстов Б.Л. Васильева.

Художественный текст, поднимающий проблемы общечеловеческих ценностей, актуализирует культурно значимые смыслы, которые репрезентируют лингвокультурную сущность через образное слово.

 

^{1 Васильев Б.Л. Век необычайный. Режим доступа: http://www.litres.ru/pages/biblio_ book/?art=27095281 (дата обращения: 12.06.2021). С. 6.}

^{2 Васильев Б.Л. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 2: Завтра была война: Повесть; Рассказы. М.: Книжный Клуб Книговек, 2016. С. 159.}

^{3 Васильев Б.Л. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 2: Завтра была война: Повесть; Рассказы. М.: Книжный Клуб Книговек, 2016. С. 155.}

^{4 Васильев Б.Л. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 2: Завтра была война: Повесть; Рассказы. М.: Книжный Клуб Книговек, 2016. С. 218–219.}

^{5 Васильев Б.Л. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 2: Завтра была война: Повесть; Рассказы. М.: Книжный Клуб Книговек, 2016. С. 231.} 

^{6 Васильев Б.Л. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 2: Завтра была война: Повесть; Рассказы. М.: Книжный Клуб Книговек, 2016. С. 155.} 

^{7 Есть такая профессия…: Борис Васильев в воспоминаниях современников / под общей редакцией Т.В. Кузовлевой. М.: Фонд СЭИП, 2014. С. 27.}

^{8 Там же. С. 163–164.} 

^{9 Васильев Б.Л. Век необычайный. Режим доступа: http://www.litres.ru/pages/biblio_ book/?art=27095281 (дата обращения: 12.06.2021). С. 18–19.}

^{10 Васильев Б.Л. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 2: Завтра была война: Повесть; Рассказы. М.: Книжный Клуб Книговек, 2016. С. 220.}

^{11 Васильев Б.Л. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 2: Завтра была война: Повесть; Рассказы. М.: Книжный Клуб Книговек, 2016. С. 220.}

^{12 Есть такая профессия…: Борис Васильев в воспоминаниях современников / под общей редакцией Т.В. Кузовлевой. М.: Фонд СЭИП, 2014. С. 11.}

Об авторах

Евгения Сергеевна Казютина

Белгородский университет кооперации, экономики и права

Автор, ответственный за переписку.
Email: eukaziutina@yandex.ru

преподаватель кафедры русского языка и деловых коммуникаций

308023, Российская Федерация, г. Белгород, ул. Садовая, д. 116а

Елена Григорьевна Озерова

Белгородский государственный национальный исследовательский университет

Email: ozerova@bsu.edu.ru

доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры русского языка и русской литературы

308015, Российская Федерация, г. Белгород, ул. Победы, д. 85

Список литературы