Через синергетический союз лингвистики с другими науками - к новым проблемам и направлениям

Полный текст

Лингвистика, изучая самое человеческое,
что есть в человеке, никак не может
быть замкнутой областью знания…
(Ажеж, 2003)

Введение. Постановка проблемы

Быстро меняющийся современный мир заставляет меняться и лингвистику: технологические изменения привели к формированию нового коммуникативного пространства, которое стало иным: опосредованным, потерявшим личность с вытекающими отсюда психологическими, интеллектуальными, коммуникативными, лингвистическими проблемами.

Если не решить эти проблемы, то хотя бы разобраться в них поможет современная лингвистика. По сути, данная статья — гимн лингвистике, она направлена против подходов-штампов и традиционных стереотипов в науке о языке. Если ранее она была рядовой гуманитарной наукой, изучающей «язык в самом себе и для себя», т.е. изучающая его структуру, системные связи его единиц и отчасти функционирование, наступило время, которое Е.С. Кубрякова называла приходом панлингвистики. Теперь без лингвистики невозможно решить проблемы мозга, сознания, человека как духовной сущности и др. Более того, стало ясно, что язык — самоорганизующаяся, самоопределяющаяся и динамичная система, которую невозможно регулировать, а можно лишь наблюдать, фиксировать и описывать. Акт наблюдения становится актом творения, т.к. сознание креативно и обладает воздействующей функцией [1].

Язык тесно связан не только с культурой, но и с духовным миром человека, его мышлением и сознанием, и если эту связь поставить во главу угла, то можно по-иному посмотреть на самые различные проблемы языка: «На основе… триады терминов — язык, культура, человеческая личность — могла бы быть создана другая лингвистика…» [2. С. 45—46]. Поэтому и возникает необходимость создания комплексной науки, которая позволит раскрыть взаимосвязь языка с другими аспектами личности — восприятием, пониманием, эмоциями, памятью, социальными структурами, познавательными процессами. В данной статье рассматриваются лишь некоторые вопросы, приоткрывающие завесу над тайной языка — попытка проникнуть в глубинные основы языка и ментальности, увидеть в языке Божественную Истину и др.

Цель данной статьи — теоретически осмыслить явление интегративности в науке и установить соотношение традиции и новых идей в решении конкретных проблем — выявлении специфики глубинных основ языка и человеческой ментальности, особенностей языка как средства выражения Божественной Истины; языка и национального характера, языка и ментальности.

Язык как сложный феномен: полипарадигмальность и интегративность его исследования

Как известно, лингвистика — это методологическая база для всей гуманитарной науки: разработанные в лингвистике методы исследования стали общими для многих гуманитарных наук (от сравнительно-исторического метода до дискурсивных методик). Поскольку язык тесно связан с мышлением, он становится главным инструментом упорядочения мира через его категоризацию и наделение категорий именами. При этом современные ученые все чаще пишут, что сознание и мышление не жестко связаны с вербальным языком. Американский нейрофизиолог Хьюбел Дэвид, лауреат Нобелевской премии 1981 года, сравнивал сознание с ветром: увидеть и поймать его нельзя, но мы видим результаты его деятельности — срываются крыши домов, гнутся деревья, случаются цунами. В.В. Налимов — крупнейший современный философ, лингвист, доктор технических наук, который еще в 80-е годы написал самую романтическую книгу о языке, считает, что нужно освободиться от локальности описания мирозданья, при которой ученый конкретной специальности в этих рамках и изучает объект. Он пишет: «Взаимосвязано все, что обретено человечеством на пути становления: рациональное и иррациональное, эстетическое и мистическое…» [3. С. 31].

Язык предполагает принципиальную диффузность значений, их «плавающий» характер между несколькими словами сразу, что объясняется потребностями когнитивной сферы личности. Язык, как и сама личность, — инструмент вселенского уровня и подобия: современный человек время от времени ощущает свою связь с Творцом и космическими ритмами. Думается, что лишь в будущем выяснится, насколько тесно связаны язык и мышление, и поможет этому интегративный подход. Но уже сейчас можно с определенностью заявить, что связаны они по-иному, чем это видится традиционно.

В современной науке есть гипотезы о том, что язык сформировал наш мозг, самого человека и его культуру, что с его помощью можно создавать и изменять базовые убеждения человека. Более того, существует «языковой инстинкт», т.е. врожденная способность к языку, которая присутствует в геноме человека. Если это так, то язык отражает законы жизни, опыт человечества (реальный и субъективный, предметный и психический и др.). В начале двухтысячных годов начинают искать «метальную грамматику» [4], которая понимается как пред-знания, заложенные в человека Творцом. На существование такой грамматики неосознанно (провидчески) указывает поэзия, как это часто случалось в истории цивилизации: «и прежде губ уже родился шепот».

Известно, что язык — отображает внешний человеку мир и его внутреннее состояние, включающее не только сферу сознания, но подсознательное. Русский философ И.А. Ильин писал, что язык — это «художественная риза … души и духа» народа [5. С. 97]. Грегг Брейден и Линн Лаубер в своей работе «Квантовая формула любви» пишут: «Все вещи взаимосвязаны через Сознание. От самых отдаленных уголков открытого космоса, макрокосмоса, до самых потаенных уголков внутреннего пространства, микрокосмоса, и квантовой физики — все является отражением одного Сознания» [6. С. 151]. Это высказывание отражает современную тенденцию синтеза, консолидации наук, объединения их для решения конкретной проблемы, как предвидел великий В.И. Вернадский, считавший, что нужно решать проблемы, объединяя знания «не по наукам, а по проблемам».

Итак, сам язык демонстрирует нам единство мира (в том числе единство разных видов искусства) через диффузную семантику: чарующее звучание, светлый образ в музыке, красочное звучание в поэзии; язык — чрезвычайно сложный и загадочный феномен, что делает многочисленными возможные подходы, выбор различных параметров его исследования и описания. Такое понимание привело к определению современной ситуации в лингвистике как полипарадигмальной (работы Е.С. Кубряковой, В.Н. Телия, Ю.С. Степанова и др.), что означает отказ от идеи исключительности одной какой-либо парадигмы и призыв комбинировать различные методы, подходы и области знания, которое существует во множестве конкретных форм своих проявлений.

Мысль об объединении лингвистики не только с другими гуманитарными науками, но и с естественными высказывалась давно: гносеологические попытки описания языка в античности уже были интегративными, т.к. в них объединялись философия, логика и языкознание. Интегративность как принцип исследования брали за основу В. Гумбольдт, Э. Бенвенист, Э. Сепир. Во второй половине ХХ века появились работы К. Леви-Стросса. Результатом интеграции стали социолингвистика (20-е годы ХХ века), психолингвистика (50-е годы ХХ века), компьютерная лингвистика, юрислингвистика (ХХI век) и др. [подробнее: 7], а сами интегративные процессы были подстегнуты идеей антропоцентризма, который становится ведущим принципом лингвистики с 90-х годов прошлого века. Междисциплинарность как идеология научного исследования все глубже проникает в ряды исследователей. Это не только работы лингвистов с мировым именем (Вежбицкая 1996), но и исследования представителей региональной науки (Жаналина, Фот 2016 и др.).

Интегративность реализуется в работах, разных по объему, по уровню, по общей направленности. Постепенно интегративность становится ведущей мировоззренческой идеей всякого научного знания. Появились кибернетика, синергетика, теория триангуляции, когнитивистика, теория трансфера [см. об этом: 8]. Деятельностная и полилогическая природа общения, включающая поведенческие паттерны, тоже интегративны. С помощью интегративного подхода выявляются общие дискурсивные характеристики текста, более того, весь дискурс-анализ насквозь интегративен [9. С. 18]. В конце концов, ученым придется не просто смириться с размыванием традиционной номенклатуры наук, а приветствовать эти процессы.

Еще более десяти лет назад академик Ю.C. Cтeпанoв утверждал, что для успешного решения ряда проблем в гуманитарных науках нужен синтез научного знания с его философским осмыслением, а также учет художественного и религиозного подходов (например, его работы «Мыслящий тростник», «Концепты. Тонкая пленка цивилизации» и др.). Ю.C. Степанов так видел этот путь: постепенное расширение семиотики в сторону этики. В работе «Мыслящий тростник» Юрий Сергеевич относил к семиотике «всю современную культурологическую деятельность… связанную главным образом со знаками» [10. С. 117]. Он предлагает разработать теорию «нового расширения» семиотики и построения «новой антропологии», которые и создадут единое информационное пространство.

Интегративность имеет ряд близких по значению терминов — междисциплинарность, полидисциплинарность, трансдисциплинарность и др. Некоторыми учеными они дифференцируются (И.В. Измайлов, Л.П. Киященко), но мы используем их как синонимичные, потому что в каждом термине отражен целостный взгляд на мир, каждый обозначает интегрированное знание. Снятие запретов на проникновение информации между разными науками, исследующими одну и ту же проблему, создает мощный фундамент для появления абсолютно новых знаний. Объем полученной информации может быть таким, что позволит решить дополнительные задачи. Примером может служить когнитивная лингвистика, объединившая в себе математику, информатику, логику, философию, психологию, антропологию, лингвистику и другие научные направления. Неожиданно открывшаяся при этом область исследования для лингвистов — языковая картина мира вообще и креативной личности в частности (лингвоперсонология, лингвистические типажи и др.). Интегративный подход позволяет реконстуировать отдельные фрагменты языкового сознания, дискурсивное пространство с учетом коммуникативных, культурных, социальных составляющих. При этом приращение знаний в каждой из наук происходит за счет суммирования идей разных наук, это приводит к расширению самой проблематики исследований.

Без интегративного подхода невозможно исследовать сложные феномены, к которым относятся язык, культура, сознание. Он становится важным мировоззренческим направлением всей науки ХХI века. В результате усилий не только лингвистов современная наука о языке, как пишет Е.В. Падучева, «инкорпорировала в себя теорию речевых актов, теорию референции, вообще прагматику и тем самым получила в свое распоряжение аппарат, позволяющий описывать смыслы таких единиц, которые раньше были ей не под силу…» [11. С. 47]. Более того, лингвистика «захватила» всю теорию коммуникации, теорию понимания, теорию восприятия текста, теорию жанров и др. Все знания о человеке в языке и языке в человеке (термины академика Б.А. Серебренникова) попали в сферу интереса лингвистики. Это не только антропология, культурология, социология, но и микробиология, генетика, нейронауки и даже квантовая механика. Результатом такой интеграции стало нейролингвистическое программирование. Данная наука занимается «проблемой влияния, которое оказывает язык на программирование психических процессов и других функций нервной системы» [12. С. 16]. Отсюда необходимость постоянного внимания к смежным наукам.

Важнейшие направления современной лингвистической мысли

Мы рассмотрим в этой связи лишь три важнейших направления из нескольких десятков уже зарождающихся и гипотетически возможных в современной лингвистике для выявления процессов, происходящих в ментальных мирах c помощью языка. Их объединяет тот факт, что решение данных проблем можно найти только благодаря использованию интегративного подхода, т.е. использования данных различных наук — от философии, социологии, антропологии до нейробиологии, генетики, психологии и др. 1. Глубинные основы языка и ментальности человека. 2. Язык как средство выражения Божественной Истины. 3. Язык как средство формирования характера и культурных установок народа.

Глубинные основы языка и человеческой ментальности

В последние десятилетия семантика, поэтика, прагматика и другие гуманитарные области знания проявляют значительный интерес к глубинному знанию, хранящемуся в языке, в слове. В. Гумбольдт впервые назвал несколько ключевых положений проблемы реконструкции трансцендентных смыслов, т.е. скрытых смыслов, находящихся за пределами словарного значения, при этом он подчеркнул одно принципиально важное обстоятельство: «язык не в силах выразить Несказанное, но он способен помочь в него проникнуть» [13. С. 378].

Л. Ельмслев в середине ХХ века писал: «На первом этапе лингвистическая теория была создана как имманентная… Временное ограничение кругозора было ценой, заплаченной за отторжение у языка его тайны…» [14. С. 240]. В последние годы стало ясно, что человеческое познание проникает «в недра… психики, затрагивая миф, религию, искусство и другие явления, но они могут быть реконструированы… с выходом на концептуальные построения языка» [15. С. 38]. И действительно, если традиционная лингвистика — это превращение языка из тайны в систему единиц и сеть значений, то тенденции современной лингвистики — желание посмотреть в обратном порядке — на глубинные основы языка через систему значений и смыслов. Еще в конце прошлого века возникла отдельная область знаний — нейролингвистическое программирование, в котором считается, что слова и фразы языка — это поверхностные структуры, которые лишь в самых общих чертах выражают глубинные структуры. Cледовательно, путь к раскрытию тайн языка, тайн смыслов — это путь современной лингвистики.

Как отметил П. Рикер, каждое слово (высказывание) охватывает «венчик невыразимого» [16], который в любое время может проявиться при функционировании языка, показывая всю глубину и многоликость слова, раскрывающего в разных ситуациях разные свои грани: Все, что ни/не делается, — к лучшему. И дело здесь не в правилах правописания частиц, а в смыслах, которые нужно выразить: нужно или все же не нужно что-то делать, чтобы все было хорошо, т.е. в исходном выражении обнаруживаются прямо противоположные глубинные смыслы. И это не простая многозначность, а проявление именно глубинного содержания.

Подтверждение сказанному можно увидеть у Т.В. Черниговской, которая в результате нейролингвистических и нейробиологических исследований пришла к выводу, что «язык включает в себя, кроме алгоритмов научения, и невычисляемые пласты» [17. С. 64]. А польский мыслитель С. Лем написал еще образнее и ярче: «где бы ни появлялось значение — за ним выползают кошмары бесконечности, зыбкости, неопределенности, а все квантовые, поэтапные, точные действия тонут в наплыве проклятого смыслового мрака» [18. С. 236]. На этом явлении основаны так называемые ювелирные метафоры, небрежные метафоры, из которых мерцают смыслы, мир в них двоится и троится. Такие метафоры, выползая из «кошмара зыбкости», рождают не просто красивые поэтические образы, а новые знания: …хозяйка красную луну/ медлительно впрягает в тишину/ у неба на невидимом пороге (Дм. Бураго). Здесь молчание (тишина) далекой дороги вплетается в молчание луны, все это происходит в мире, но оно недоступно прямому наблюдению: находится на невидимом пороге.

Рассмотрим еще пример, когда из мрака неизвестности рождаются абсолютно новые знания. Это стихотворение О. Мандельштама «Silentium»:

…Да обретут мои уста
Первоначальную немоту –
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста (О. Мандельштам)

Как видим из этих строк, молчание есть возвращение к дословесной форме (первоначальная немота); отказываясь от слова, мы попадаем в мир особого состояния первородной чистоты кристалла: кристаллическая нота — это мировые космические ритмы; в стихотворении сливаются мир природы (кристалл) и мир культуры (нота). Кристаллическая нота — метафора идеальной речи, которая есть полное молчание. А сама Музыка у поэта это метафора тишины. Н. Гумилев выделил основную идею этого стихотворения как «колдовское призывание до-бытия». О. Мандельштам часто использует метафору кристалла в своем творчестве, например, в стихотворении «Может быть, это точка безумия» — соборы кристаллов сверхжизненных, но здесь на первый план выходят иные смыслы — совесть, будучи узлом жизни, подобна сверхжизненому кристаллу, т.е. в кристалле высвечивается еще и нравственная сущность.

Философы считают, что М. Бубер открыл роль молчания диалоге, которое используется вместо слова. Оказывается, до него О. Мандельштам совершил это открытие, показав, что подлинный диалог — это волшебство, происходящее на доязыковом уровне. Это и есть новые знания, зафиксированные поэтом. Таким образом, проникновение в язык и есть проникновение в трансцендентное. Сам язык есть феномен, позволяющий приоткрыть тайны мира. Например, в философской концепции О. Розенштока-Хюсси Логос не только «слово», но и «сила языка».

Еще В. фон Гумбольдт писал: «В языке действуют творческие первосилы человека, его глубинные возможности, существование и природу которых невозможно постичь, но нельзя и отрицать…» [13. С. 37]. Наиболее активным репрезентантом глубинного в языке является поэзия, сквозь которую ярко мерцают глубинные смыслы. Рассмотрим для примера стихотворение современного поэта Дм. Бураго «Бе-бе». Бе-бе у него символ чего-то непонятного, но вредного и ненужного человеку:

(1) …гуляет кот по снегу,

таит себя в себе,

а на него с разбегу —

жестокое Бе-бе!

И даже не понятно,

откуда здесь оно —

и что это за пятна,

и что за полотно?

Бе-бе здесь и человек, и стихия, и явление одновременно:

Глаза пылают далью,

окутано все в шаль,

под снежною вуалью

поблескивает сталь.

Бе-бе чего-то хочет!

Бе-бе чего-то ждет!

Так призрачно гогочет —

что жалобно жует.

Здесь возникает сложная, разноуровневая оппозиция, такие, как уже хорошо известные фон — фигура: для выявления фигуры необходим фон, а сам фон существует самостоятельно и независимо от фигуры. Это ДОБРО и ЗЛО, умение дифференцировать которые всегда было одной из самых трудных и мучительных проблем для представителей большинства лингвокультур. В таких сложных дуальностях есть глубинные смыслы, увидеть которые помогает синергетический подход. С одной стороны — это двуединость, которая лишь вместе составляет целостность, но ее составляющие не симметричны. Бе-бе — это и зло и добро одновременно. Но отсутствие добра еще не есть зло. В языке лирики Дм. Бураго происходит загадочное и непонятное на первый взгляд событие: как будто бы независимо и спонтанно от автора объединяются члены оппозиции в одно целое, они как бы дополняют друг друга внутри целостной оппозиции. Зло на земле нужно хотя бы для того, чтобы оттенить и лучше понять добро. Зло сотрясает мир, провоцируя человека, чтобы тот задумался о благе и о добре. Благо (благополучие) всегда связано с Богом. В христианстве Благим (Всеблагим) именуют Бога [19. Мф. 19:17]. Таким образом, в данном стихотворении Бе-бе оказывается важным инструментом самоанализа, самопознания и самопонимания.

Стихи похожи на сновидения тем, что они возникают где-то в глубинах подсознания в виде диффузных, ирреальных образов. Читатель/слушатель воспринимает эти зыбкие образы, вводя их в свое сознание: они рождают новую фантастическую реальность, которая легко воспринимается как высокая поэзия, но интерпретируется с трудом: И в нем (молчании — В.М.) по глади пасмурной в глубинах неба топкого / пройдут бочком опасности, поглядывая робко,/ обиды вскружат омуты, дрожа охолонутся,/ ведь обижаться хлопотно, когда деревья гнутся (Дм. Бураго). Мираж образов, сквозь который скрытое за порогом нашего восприятия делается видимым, проявляет нам мысль: бесполезно обижаться на мир, который предстает перед нами как нечто кажущееся, зыбкое и призрачное. Образы в поэзии накладываются друг на друга, сменяются один другим, и простой логикой это объяснить невозможно:

(2) На алкогольных треках,

на всех кострах

хохочущие веки

моргают.

Включите человека

сплеча,

в сердцах! (Дм. Бураго).

Но здесь своя логика, основанная на глубинных смыслах, которые раскрывают внутренний мир лирического героя: на душе неспокойно, мир в ожидании. Слова здесь имеют неопределенные смысловые границы, позволяющие им сочетаться с самыми неожиданными словами (веки хохочут), туманные смыслы (Включите человека сплеча), понимание которых возможно с позиции синкретизма, что позволит нам проникнуть «через видимость в сущность» [20. С. 30]. Поэзия заставляет нас обратить внимание на то, как вплетаются в семантику слова наши знания о мире, наши эмоции в процессе миропостижения. Поэзия транслирует сознание автора, но через ее познание идет познание самого себя читателем.

Глубинные знания просматриваются сквозь слово, которое хранит в себе значительно больше, чем на первый взгляд кажется. Внутри слова целый мир, в нем сила и энергия. Поэтому мы говорим: мощь слова, искрометность, одухотворенность слова, теплые слова, слово излучает свет, жизнь слова, слово — молния и т.д. Язык — форма духовной энергии, и эта энергия светоносна. C. Булгаков писал: «Слово космично в своем естестве, ибо принадлежит не сознанию только, где оно вспыхивает, но бытию…» [21. С. 26, 31]. Современные ученые подтверждают, что любое сказанное слово — это своего рода волновая генетическая программа, связанная с ритмами Космоса, оно влияет не только на нашу жизнь, но и на жизнь наших потомков как «след памяти слова». Объяснение этому нашли недавно итальянские ученые, которые установили, что у Вселенной и мозга сходный уровень сложности и самоорганизации: сеть галактик и нейронная сеть мозга аналогичны по строению и «работе», в них не всегда действуют каузативные отношения.

Язык тоже саморегулирующаяся система, многое в нем происходит, не сообразуясь с причинными объяснениями, чему свидетельством могут быть многие выражения типа теплый шарф, группа продленного дня, дождь идет, которые невозможно объяснить с точки зрения здравого смысла: шарф сохраняет тепло, но не сам теплый; не поддается разумному объяснению через интерпретацию слов группа продленного дня; дождь на самом деле падает, а не идет. Еще пример: Все в руки шло, но шло из рук вон плохо. Три знаменательных слова в первой части сложного предложения повторяются во второй части, здесь представлена игра слов (шло в руки — шло из рук), но во втором случае эти слова включаются в состав фразеологизма — из рук вон плохо, что вносит заключительный аккорд — «все плохо». Понять глубину значит объяснить связи между словами, порождающие новые смыслы.

Помимо значения, слова могут заключать в себе глубинную культурную информацию, на которой основаны разного рода коннотации, порой алогичные и неожиданные. Так, фразеологизм выносить сор из избы, который был блестяще проанализирован В.Н. Телия, хранит в себе знание культуры. Именно культурная информация позволяет объяснить, почему позитивное действие (избавление от мусора) получает негативную коннотацию: выносить сор из избы — ‘это плохо’, и потому у фразеологизма формируется негативное значение — «разглашать сведения, которые должен знать только узкий круг людей». В русских поверьях считалось, что вынос сора из дома ослабляет семью, живущую в нем, делает ее уязвимой для темных сил, поэтому мусор сжигали в печи. До сих пор мы видим отголоски этого в наказах старшего поколения не выносить мусор вечером.

Проблема глубинных (трансцендентных) смыслов, находящихся в недрах языка, впервые была обоснована в «Логико-философском трактате» Л. Витгенштейна, в котором он писал о «возможности мыслить немыслимое» [22. С. 427]. Л. Витгенштейн считал, что трансцендентная область есть во всем, что мы говорим. Именно в сфере непознаваемого находятся истоки жизни. Сказанное хорошо просматривается в творчестве крупных национальных поэтов, например, М. Цветаевой:

(3) …Хлынула ночь! (Слуховых верховий

Час: когда в уши нам мир — как в очи!)

 

Зримости сдернутая завеса!

Времени явственное затишье!

Час, когда, ухо разъяв, как веко,

Больше не весим, не дышим: слышим («Ночь», 1923).

Больше не весим, не дышим: слышим — в этой фразе заключена высшая форма молчания, при которой все материальное уходит, а раскрываются высшие смыслы космического уровня. Тишина в природе превращается в особую разновидность тишины безмолвие, а котором пульсируют особые смыслы, и мы в них погружаемся. Такие смыслы даются как откровение, и в этом проявляется генетический код языка, который соотносим с кодом человеческим. Не случайно проф. В.А. Звегинцев писал, что язык «главный же свой секрет прячет в подоснову, в далекие глубины, подвергнуть которые формальной процедуре так же трудно, как и мыслительные процессы…» [23. С. 301].

Изучение иррационального, трансцендентного, глубинного в языке дает хотя бы некоторые ответы на вопросы в этой области человеческого познания и ментальности. Правда, вопросы здесь преобладают над ответами. И технический прогресс не сможет помочь: иррациональное недоступно компьютерному мышлению. Прогнозирую услышать мнение-приговор: «Это не лингвистика». Здесь хочется подчеркнуть, что сфера интереса лингвистики сейчас изменилась. Для того, чтобы познать какое-то явление языка, не обязательно разлагать его на составляющие, нужно посмотреть в его глубинные основы, соотнести его со смежными явлениями человеческого сознания, культуры и даже Космоса.

Язык как средство выражения Божественной Истины

Еще одна проблема, которая упускалась из виду в системно-структурном языкознании и которая вытекает из понимания единства мира и всего живого в нем, — это переход на антропокосмическую парадигму (В.И. Постовалова), в которой человек предстает как образ и подобие Божие, соответственно, язык нужно рассматривать в системе — язык — человек — Бог — космос. В своих предвидениях новых путей в гуманитарном познании Ю.С. Степанов выделяет два основных направления: 1) введение в парадигму современного гуманитарного знания элементов авангардного стиля мышления, что позволит по-новому увидеть старые традиционные знания; 2) стремление ввести в парадигму элементы богословского мышления [10]. Именно второе направление избрано в данном разделе — это видение языка как духовной реальности.

В «Философии имени» С. Булгаков, представитель философской школы Всеединства, пишет: «Язык дан человеку, потому что в нем и через него говорит вся вселенная, он есть логос вселенной…» [21. С. 26, 31]. Слово устанавливает связь человека с Богом, через слово начинается диалог с Богом. Как считает М.М. Маковский, лексемы слово, говорить, речь этимологически связаны с лексемами храм, рок, гореть и др. [24].

Для лингвистов данный подход позволяет обратить внимание на такие аспекты языка, которые недоступны для традиционного описания языка, но они играют огромную роль в формировании духовного кода нации, потому что язык есть духовная активность человека: «Язык, будь то отдельное слово или связная речь, есть акт духа, его подлинно творческое действие…» [25. С. 197].

С начала третьего тысячелетия, ученые все чаще говорят об «интегрировании теологического знания в мировоззрение и культуру» [26. С. 5]. Многие гуманитарные науки ориентируются на целостное знание о Боге, мире, человеке, на синтез науки, культуры и peлигии, обращая при этом внимание на язык. Внимание к языку усилилось не только в религиозной философии, но и в философии вообще. Можно констатировать перевод классических философских проблем в плоскость языкового анализа (власть над словом дает власть над вещью, явлением). Со словом работают не только М. Бубер, М. Хайдеггер, но и наши современники — М. Мамардашвили, А. Лекторский и др.

Вся современная гуманитарная наука так или иначе учитывает влияние веры на нашу жизнь. Так, лингвисты неоднократно указывали на взаимосвязь религии, культуры и языка (Н.Д. Арутюнова, А. Вежбицкая, Т.Е. Владимирова, Е.Е. Иванов, Ю.Н. Караулов, В.Б. Касевич, В.А. Маслова, Н.Б. Мечковская, В.М. Мокиенко, В.И. Постовалова, К.А. Тимофеев и др.). Например, Н.Д. Арутюнова понимала язык как «систему символов, за которыми стоит духовная жизнь людей» [27. С. 657—658]. Литературоведы утверждают, что Бог и христианские ценности были фундаментом русской литературы на протяжении XVIII— начала ХХ веков [28. С. 59]. Ф.И. Достоевский писал: «…если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной» [29. С. 176].

Современные ученые все чаще отмечают, что без учета данных теологии, построенной на божественной идее происхождения мира, нельзя создать по-настоящему научную картину мира, хотя в ХХ веке религиозная и научная картины мира были антиподами при миропонимании. С исключением идеи Бога, развиваемые учеными модели мира и языка будут неполными [30. С. 6].

Американский биохимик, лауреат Нобелевской премии Альберт Сент-Дьерди полагает, что мозг человека не предназначен для мышления: он есть орган приспособления к миру, орган выживания (как когти или зубы у животных). При операциях на мозге И.П. Павлов, Св. Лука (Войно-Ясенецкий) и другие физиологи и нейрохирурги сталкивались с таким явлением, когда у человека отсутствует по разным причинам большая часть мозга, но мышление и психика были не нарушены, человек живет полноценной жизнью. Много таких примеров приводит В. Вейник в книге «Термодинамика реальных процессов». В чем тайна мозга? Современные физиологи подтвердили, что в мозге нет отделов, ответственных за мышление. Библия тоже не считает мозг органом мышления, согласно Ей, мыслит сердце: «они злое мыслят в сердце» [19. Пс 139:3], но сердце — духовный орган. Главное назначение мозга — управлять всеми процессами жизнедеятельности человека. Только Всевышний способен творить мысль, которую он вкладывает в человека как в сосуд (метафора человека по Библии). Так, в адрес апостола Павла Господь сказал: «он есть Мой избранный сосуд» [19. Деян 9:15].

Еще один нюанс, добавляющий вопросов, а не ответов, — это величайшее открытие Ивана Панина. Он математически доказал, что каждое слово в Библии продиктовано Творцом, поэтому в ней заключена абсолютная истина. Опираясь на текст Библии, В. Вейник открыл новые законы и явления: хрональное и метрическое. С их помощью акад. В. Вейник доказал, что рядом с нами и внутри нас имеется сверхтонкий мир (31. С. 199). В этом мире действуют принципиально иные законы — духовные, которые изложены в Библии: это 10 заповедей в Ветхом Завете и 9 блаженств евангельских в Новом. В духовном мире действует Промысел Божий, и пути Его неисповедимы. Физические законы, в отличие от духовных, изучаются в школе. Духовные же открываются избранным. Поэтому, как пишет В. Вейник,многое в науках и искусстве — дар лукавого. Иустин Попович также считал, что все учения делятся на 2 вида: учения от Христа и учения от антихриста. Следовательно, загадок на сегодняшний день больше, чем доказанного.

Но кое-что уже известно. Так, действительно, религиозное сознание особенно чутко реагирует на слово, бережно относится к слову. Сейчас в современной лингвистике (теолингвистике) активно разрабатываются проблемы религиозной картины мира, религиозных концептов и религиозного дискурса, а также герменевтики и текстологии сакральных текстов [32].

Духовно-культурное пространство нации формирует наш язык, через который мы постигаем свою сопричастность Богу и который поэтому должен восприниматься как знак Божественного присутствия, инструмент Богообщения. Не случайно С.С. Аверинцев одну из своих последних статей назвал «Мы призваны в общение» [33]. По А.Ф. Лосеву, Слово — место встречи Бога и мира. Язык рассматривается им как одна из форм энергии, имеющей божественное происхождение. Каждое слово понимается А.Ф. Лосевым как причастное Божественному Логосу, связанное с именем Бога.

Как показали исследования ряда авторов (А.А. Буевич, Т.Е. Владимировой, А.К. Гадомского, В.И. Постоваловой и др.), концепт «Бог» — базовый концепт русской культуры, на основе которого формировались сознание и характер русского человека. В русском понимании Бог — это нечто непознаваемое, сильное, справедливое, доброе, т.к. он любит нас. Это наш Спаситель и объект поклонения, и все это язык хранит в своих пословицах и поговорках. Так в словаре В.И. Даля более 200 пословиц посвящено Богу: Жить — Богу служить; Никто не может, так Бог поможет; Велико имя господне на земли. Бог в русском языковом сознании «Человеколюбче», «Владыка», «Хранитель», «Создатель», «Утешитель», «Царю Небесный» и т.д. Он характеризуется в высшей степени положительно: пречудный, предивный, преславный, премилостивый, премилосердный, пресветлый. В русском языке есть такие пословицы и поговорки: «Есть Божий суд» (М. Лермонтов), «Побойся Бога», «Без Бога не до порога, а с Богом — хоть за море», «Бог дал, Бог и взял», «Бог любит смирение» и т.п. В эти выражениях Бог предстает не только всевидящим и наделенным особой властью, но и справедливым судией, от которого ничего не скроется. В русских пословицах показано стремление к Богу, к жизни под знаком Бога. Человеку не «все дозволено» (Ф.М. Достоевский), над ним есть сила более высокая и святая — Бог.

Как показывают наши исследования, концепт «Бог» отражает ядро православной ментальности и является главной ценностью русских, в нем воплощаются все самые высшие качества и моральные ценности. Такие концепты, как «Бог», «судьба», «вера», являющих собой ментальное и культурное ядро мировидения русского народа, с одной сторо­ны, являются универсальными, а с другой, обладают специфическими особенностями, свойственными каждому отдельному народу.

Многие русские слова, именующие различные психические состояния, в глубине своей связаны с познанием Бога, например, сопереживание как безусловное принятие и разделение переживаний, эмоций и психических состояний другого, это объединение своего переживания и переживания другого человека, совместное переживание. Чтобы испытывать его, требуется способность оказаться на месте другого. Сходны с ним страдание — сострадание (с синонимами), данные слова в русском языковом сознании опираются на христианское понимание страдания как нравственного чувства, которое теснейшим образом связано с милосердием, милостью, сопереживанием.

Язык, как считает П.А. Флоренский, — это свет божьей благодати, излитой на человека. Для русской культуры важно не только, как язык Священного писания влияет на обыденный язык, но и как русское слово вбирает в себя религиозные смыслы и хранит их, передавая из поколения в поколение. Например, русское духовное выражение благая весть на английском языке звучит как хорошие новости; русское слово честь также содержит духовные смыслы, которые, хотя и исчезли из современного языка (ср. честный человек), но отблески смысла честность = святость сохранились в выражениях всечестные отцы, в пословице Честь ум рождает, а бесчестье и последний отнимает. Как видим, религиозное сознание особенно чутко относится к слову, хранит его сакральные смыслы.

Обозначая мир, слово как бы творит его. Дать имя вещи — значит сотворить мир вокруг себя. В слове хранится духовный опыт народа. Зная это, Г.П. Федотов писал: «Мысль, слово, форма и звук важнее практических материальных вещей, ибо имеют более близкое отношение к цели культуры, к самому смыслу существования нации» [34. С. 25].

Русские верят в магию слова: «Словом преобразуется жизнь, и словом же жизнь усвояется духу», — писал П.А. Флоренский [35. С. 97]. Русский язык, по словам В.Г. Костомарова, способен «действовать на эмоции, минуя разум». Общепризнано, что русский человек — это мечтатель, который чаще идет за «голосом сердца», а не за рассудком.

Человек в русской лингвокультуре воспринимается как духовное существо: «Действием святого духа и горением сердца к Богу земной человек преобразуется в духовного» [36. С. 20]. Эта идея была высказана еще В. Гумбольдтом, который утверждал, что язык и дух народа «составляют исключительно и нераздельно одно и то же действие интеллектуальных способностей» [37. С. 68]. Тело человеческое — это материальная оболочка для душ, которая и по своему происхождению дальнейшей жизни является Божественной.

Бог гармонизирует мир, в котором мы живем, ибо сам он есть глубинная гармония мироздания. Востоковед и писатель Л.В. Шапошникова считает: «пространство грядущего ХХI века, по всей видимости, и станет главным полем процессов синтеза религии, науки и искусства, которые приведут к формированию качественно нового сознания и мышления, к созданию новой системы Знания и Познания» [38. С. 62]. В результате такого видения религиозные знания, будучи одной из форм общественного сознания, проникают в различные науки. Появились такие новые научные направления, как биотеология, психотеология, нейротеология, экотеология, теолингвистика и др.

Существует такая русская поговорка — Доброе слово лечит, а злое калечит. В ней свидетельствуется об энергии слова, его силе. Поэтому энергией произнесенных когда-то нами слов пронизано все информационное и культурное пространство вокруг нас. Через слово осуществляется связь с Творцом, поэтому Слово и есть Творец.

Если для лингвиста сила слова определяется его смыслом и контекстом, в который оно помещено, то в богословии Cлово обладает особой силой: посредством его, согласно Библии, происходит сотворение мира и всего сущего в нем [39. Евр. 1:3)]. Словом Бог заставляет море расступиться, и по его дну евреи уходят от преследователей (Мк. 4:39), Иисус Христос исцеляет больных [31. С. 199; 19. Мф. 17:18; Лк. 9:27; 4:35; 39, 41), изгоняет бесов [19. Мф. 8:16]. Божественное Слово — это вместилище энергии, которая имеет власть над миром и вечностью, приближает к сокровенному. Как считает В.И. Постовалова, здесь «работают» «сокровенные моменты лингвистического опыта, относящиеся к области мистической прагматики» [40. С. 137]. Вероятно, всякое слово изначально было носителем энергии духа. И человек на этом этапе осознавал его особую роль и силу, его божественную сущность. Однако с развитием цивилизации мы утратили это свойство.

Таким образом, приведенные факты свидетельствуют в пользу расширения горизонтов лингвистики в сторону религии с целью выявления религиозных смыслов в русской лингвокультуре. Это и есть попытка совместить правду человеческую с правдой Божьей. Дух народа, по В. Гумбольдту, это его язык. Отсюда следует, что русский язык, русское слово — заключает в себе дух русского народа, а русский человек — «симфоническая личность», по Л.П. Карсавину, но дирижер здесь Бог, поэтому понять русского человека нельзя без учета религиозных ценностей и источников, формирующих его нравственные устои.

Язык как средство формирования характера и культурных установок народа

Язык является средством формирования культурных установок общества, он не только хранит духовные и культурные достижения, но и определяет путь народа в будущее. В каждом национальном языке сформированы и хранятся для будущих поколений культурные установки, т.е. предписания культуры, которые ориентируют человека в его поведении, жизненной практике, народной философии, являются образцами для подражания. Понятие культурной установки ввела В.Н. Телия, которая считала установки стрежнем национальной культуры: «Основным стержнем культуры, организующим ее в особую часть картины мира, является совокупность ее установок, т.е. ментальных образцов, играющих роль прескрипций для социальных и духовных практик» [41. С. 18]. Культурные установки тесно связаны с ценностными ориентирами. Они зафиксированы в пословицах, поговорках, фразеологизмах, отдельных лексемах и текстах, не только религиозных, но и художественных, научных. Приведем примеры: Труд человека кормит, а лень портит; Цыгану без обману дня не прожить. Как правило, поговорки, пословицы, афоризмы, фразеологизмы содержат установки культуры в эксплицитной форме: садиться не в свои сани; ломать шапку; встать пораньше, да шагнуть подальше. В них представлены правила поведения, которые нужно или не нужно выполнять: те, которым не нужно следовать, в культуре не поощряются и имеют следующие пометы в словаре — «неодобрительно», «презрительно», «пренебрежительно». Некоторые установки культуры имеют имплицитный характер и потому требуют интерпретации. Например, фразеологизм ждать у моря погоды содержит в себе негативную оценку такого поведения, т.к. установка культуры направлена на активное поведение. Например, отсутствие большой логики в русском языке, способность улавливать те смыслы, которые в других языках даже не просматриваются, свидетельствуют о попытке охватить и объяснить весь мир сразу и со всех сторон, и в этом тоже проявляется широта русской души, по Н. Бердяеву. Попробуйте объяснить диалоги: 1. На что Вам жить? — Живите на здоровье! 2. Что ты сейчас делаешь? — Варю суп. — Из чего? — Из последних сил! 3. Слышал, умерла ваша теща. Что у нее было? — Да так, ерунда: старый телевизор и диван. Или увидеть правильность толкование слова недоумение как «профнепригодность» ввиду отсутствия ума, родственное слово недоумок.

Культурные установки способны формировать национальный характер. Характер как понятие философии, социальной психологии и других наук — одна из достаточно размытых и плохо определяемых категорий. В переводе с греческого «характер» (character) — «чеканка», «примета», «печать». Проблемой характера заинтересовались еще в древности. Так, Аристотель и Платон предлагали определять характер человека по схожести с внешностью животного, потом сравнивали человека с характером этого животного. По Аристотелю, широкие, как у быка, ноздри, символизировали лень; широкий, как у свиньи, нос — глупость; нос, как у льва, — важность, жесткие волосы, как у львов и кабанов, –—храбрость и т.д. В XVIII веке И.К. Лафатер утверждал, что характер человека можно определить по строению его головы. Пытались определит характер по походке (О. Бальзак) и т.д.

К настоящему времени существует много работ, посвященных проблеме характера. Наиболее успешно проблемы характера решает психология и частично философия. Прежде всего, это работы Т. Абрахама, В. Райха, А. Лоуэна, Э. Фромма, а также отечественных ученых П.В. Симонова, П.М. Ершова, А.Р. Лурия, В.А. Крутецкого, Р.С. Немова, В.М. Русалова и др. Например, Э. Фромм определяет характер так: «Характер — это специфическая форма человеческой энергии, возникающая в процессе динамической адаптации человеческих потребностей к определенному образу жизни в определенном обществе» [42. С. 127]. Проанализировав большинство из них, мы пришли к выводу, что характер — это модель поведения, присущая данному человеку, это каркас личности.

В.А. Крутецкий считает, что главное в определении характера — это его отношение к людям и его поведение в определенной ситуации «как способ осуществления этих отношений» [43. С. 61]. По мнению Р.С. Немова, характер можно отнести к числу инструментальных свойств личности, характер определяет манеру выполнения деятельности [44]. В характере каждого человека необходимо видеть единство устойчивых и динамичных свойств. Характер как раз и есть та сущность, исследовать и понять которую можно только интегрировав знания ряда наук. Так, с точки зрения нейробиологов, характер есть сплав черт нервной системы и жизненных впечатлений, которые закрепляются в виде временных нервных связей в мозге человека. С точки зрения социальных наук характер является следствием отражения внешней среды; он формируется через взаимодействие личности и мира, с которым личность сталкивается в самых разных ситуациях.

Психология, философы, лингвисты, антропологи и представители ряда других гуманитарных наук установили, что характер может определяться следующими чертами: 1) бытовые черты — аккуратный — неаккуратный, чистый — грязный, пьяница и т.д. 2) интеллектуальные — умный — глупый, образованный — необразованный, развитой — тупой; 3) психические — храбрый — трусливый, веселый — печальный, надменный — смиренный; 4) социальные — общительный — необщительный, независимый — покорный, честный — нечестный и т.д.; 5) идеологические — патриотичный — непатриотичный, националист — космополит [45].

Таким образом, «человек» и «характер» — базовые понятия не только лингвистики, философии, психологии, культурологии, социологии, антропологии, этнографии, но и ряда других наук, без их данных невозможно адекватное представление о данном феномене. Лингвисты также способны внести свой вклад в развитие теории характера.

Справедливости ради нужно сказать, психологи США не считают характер компонентом личности. Вероятно, это и послужило толчком к дискуссии, развернутой в 2012 году на страницах журнала «Полтическая лингвистика». Некоторые авторы (М.В. Безродный, А.В. Павлова и др.) отрицали наличие характера вообще и национального характера в частности. Не вдаваясь в подробности дискуссии, хотелось бы заметить, что термин характер некоторые исследователи пытаются заменить ментальностью, термином социальной психологии и современной лингвистики. Нам эти попытки представляются несостоятельными. Во-первых, потому, что ментальность, по В.В. Колесову, это «специфическое проявление национального характера, интеллектуальных, духовных и волевых качеств того или иного культурно-языкового сообщества» [46. С. 51]. По А.Я. Гуревичу, ментальность — это способ видения мира, это уровень общественного сознания [47. С. 76]. Как видим, ментальность гораздо шире понятия «характер». Ментальность — это способ мировидения вообще, это миросозерцание в категориях родного языка, т.е. в ментальности объединяются интеллектуальные, духовные и волевые качества национального характера в типичных ситуациях.

Во-вторых, ментальность проявляются не только на уровне языковой, наивной, но и концептуальной картины мира (Ю.Д. Апресян, Е.С. Яковлева, О.А. Корнилов). Так, академик Ю.С. Степанов, говоря о национальных особенностях русской и французской математических школ, пишет: «Научные парадигмы приобретают не только временные очертания эпох, но и очертания национальных стилей мышления» [48. С. 389]. Поскольку существует национальный стиль мышления, национально обусловленное поведение, то должен существовать и национальный характер, который является основой названных сущностей. Если бы не существовал национальный характер, то как бы создавались и хранились в культуре серии анекдотов о национальном характере?

Высказанные соображения не позволяют нам отказываться от того, что вызывало интерес у ученых на протяжении тысячелетий — от изучения характера. Мы считаем характер ядром личности, тем фундаментом, на котором выстаивается личность в ее целостности. Характер — социолингвистическая категория. С одной стороны, конкретный язык позволяет увидеть мир несколько по-иному, чем представитель соседнего народа, но с другой — язык навязывает личности свою систему категорий, свой способ концептуализации мира.

В. Гумбольдт считал, что через язык можно понять дух и характер народа. В недрах нейробиологии и нейролингвистике сформировалась концепции о языке как об орудии, формирующем человека, хотя в традиционной лингвистике превалирует точка зрения, согласно которой именно человек в процессе эволюции порождает язык. Психологи считают, что общественные установки формируют потребности и направленность личности. Формирование характера идет через включение личности в разные социальные группы (семья, дружеская компания, учебная группа, трудовой коллектив, объединения по интересам и т.д.). В зависимости от того, как проходит социализация личности в референтной для нее группе, у личности могут формироваться то правдивость, храбрость, открытость, твердость характера, то лживость, трусость, конформность, слабохарактерность.

Таким образом, мы считаем характер ядром личности, тем фундаментом, на котором выстаивается личность в ее целостности и вариативности. Как же представлен характер человека в языке и языковом сознании? Через пословицы, поговорки, фразеологизмы, отдельные лексические единицы, в которых зафиксированы национальные ценности, поступки и устойчивые способы поведения. Именно они позволяют выявить основные черты (характеристики) национальной личности. В языке зафиксировано значительное количество черт характера: по данным словаря их около 5000 слов [49].

Огромную информацию о человеке и его характере фиксируют в себе поговорки, пословицы, афоризмы, культурные установки, ценности и т.д. Пословица создается на основе повторяющихся жизненных ситуаций, поступков, регулярного поведения. С позиции когнитивной лингвистики вместо ситуации анализируется когнитивный фрейм или когнитивный сценарий. Такой подход позволяет вновь возникающие ситуации вложить в старые мыслительные схемы, что мы и видим на примере возникновения новых пословиц: Кто быстро гонит, того медленно несут.

В русском характере значительное место занимает удаль (Мал да удал; Семь бед — один ответ); смелость (Смелость силе воевода; Смелость города берет; Кто смел, тот и съел); умение прийти на помощь (На велико дело — великая помощь; Поменьше слов — побольше дела); в пословицах содержатся советы и культурные установки поведения: не воруй (вор не бывает богат, а бывает горбат; плуту да вору честь по разбору); не обманывай (не ищи правды в других, если в тебе ее нет); не ленись (без дела жить — только небо коптить; хочешь есть калачи, так не сиди на печи), будь патриотом, люби свою землю (своя земля и в горсти мила; чужая сторона — мачеха); нехорошо трудные дела отдавать другим (чужими руками жар загребать) и т.д. Как известно, опыт и культурные установки формируют характер.

В каждую эпоху создаются новые пословицы: Кто в колхозе трудится, у того все сбудется. Хлеб дает нам не Христос, а машина и колхоз. Хорошая нива только у коллектива.

Если раньше в пословицах утверждался позитивный опыт народа, то в наше время в них происходят самые различные трансформации, сводящие смысл до негативного: в ранг установок культуры, т.е. норм поведения, возводится нетерпимость (Каждой твари — по харе); нежелание исполнять обещания (Обещанного три гада ждут); воровство (Кто спер, тому пер (удача) и т.д. Многие пословицы трансформируются так, что возводят в норму негативное поведение: Если гора не идет к Магомету, значит, Моисей больше заплатил. Следовательно, меняется национальный характер — меняются пословицы и афоризмы, которые, в свою очередь, формируют характер следующих поколений.

В любом европейском языке есть большое количество слов, грамматических категорий, фразеологизмов и прагматических средств для передачи каждой из черт характера. Это еще раз подчеркивает, что изучение человека и его характера сквозь призму языка чрезвычайно актуально. О типично русских чертах пишут Д.С. Лихачев, Ю.Н. Караулов, Г. Гачев и др.

Наблюдения исследователей и писателей показывают нам противоречивый русский характер. Представленные в пословицах, поговорках, фразеологизмах, афоризмах, анекдотах черты как раз и демонстрируют алогичный и противоречивый русский характер. Только русский человек не видит противоречий во фразе: Умная женщина сама знает, что она дура.

Россия — страна контрастов и противоречий: «нигде нет таких противоположностей высоты и низости, ослепительного света и первобытной тьмы» [50. С. 107]. Обратной стороной русского смирения является русское самомнение [50. С. 22]. Где грань между верностью и подобострастием, мужественностью и жестокостью, щедростью и расточительностью? Данные вопросы позволяют решить, как наблюдения над языком (не только художественного, но и других типов дискурса), так и эксперимент (использование триангуляционного метода).

Думается, что особенности национального характера следует выводить из национально-специфического в каждом языке. Причем национальный язык не только закрепляет в своих единицах национальный характер, но и формирует его. Вероятно, только русский человек мог сказать: «Если кто-то рассуждает логично, то тем самым демонстрирует только то, что находится в здравом уме, а не то, что он прав» (эта фраза принадлежит великому физиологу И.П. Павлову). Поэтому исследовать национальный характер лучше всего через язык. Человек закрепил в языке свои внутренние состояния, чувства и эмоции, интеллект, поступки и характер. Не случайно величайший мыслитель ХХ века М. Хайдеггер сказал, что сущность человека покоится в его языке. Профессор МГУ О.А. Корнилов утверждает, что именно в языковой картине мира «…запечатлен национальный способ видения мира, формирующий и предопределяющий национальный характер» [51. С. 80].

Приведенные особенности языка определяют национальный способ видения мира, национальную картину мира. Б. Уорф писал: «Мы выделяем в мире те явления или иные категории и типы совсем не потому, что они самоочевидны, напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе в основном потому, что … это…закреплено в системе моделей нашего языка» [52. С. 87]. Таким образом, еще раз подтверждается мысль о том, что язык — это миропонимание и мировоззрение, поэтому по нему можно судить о состоянии общества и нации в целом и каждой языковой личности в отдельности.

Заключение

Лингвистика в наше время стала одной из приоритетных областей человеческого знания вообще, потому что, во-первых, все виды знания фиксируются в языке, а во-вторых, язык не просто хранит эти знания, но и формирует разные формы общественного сознания, — философию, науку, религию, искусство, мифологию. Это позволило Е.С. Кубряковой еще в начале века писать о лингвистической экспансии. Человек ощущает себя неразрывно связанным с природой, Вселенной, отсюда необходимость синтеза разных наук, целью которого является получение целостного видения человека и его языка в мире и Вселенной. Этот путь объединения знаний приведет к раскрытию тайн глубинного познания мира, которое только начинает приоткрываться: например, то, что сознание не жестко связано с языком, его (сознание) едва ли может «схватить» ассоциативный эксперимент, хотя на это долго уповали психолингвисты. Вследствие этой непрямой стыковки языка и сознания мы получили возможность создавать и понимать абсолютно новые сообщения, составленные даже вопреки здравому смыслу.

Для современной науки чрезвычайно важно исследование механизмов взаимосвязи языка и мозга. Полученные в этой области знания помогают понять не только сущность языка, но и сущность человека, потому что мы видим и познаем мир так, как это позволяет наш мозг: мир для нас таков, каким мы способны его воспринять и описать. Над этой проблемой cейчас работают Т. Нагель, К. Анохин, Ж.И. Резникова и др.

Отсюда необходимость в обучении специалистов полидисциплинарного типа, для подготовки которых нужно собрать лучших специалистов и создать 1—2 университета. Это идея Т.В. Черниговкой, которая сама является лингвистом, физиологом и психологом. Попытки этого уже предпринимаются, например, в Курчатовском институте, но там все вертится вокруг физики, а нам хотелось бы, чтобы в центре была лингвистика, интегрированная с другими науками.

Таким образом, проблемы взаимосвязи языка и сознания, языка и культуры, языка и ментальности, языка и религии, языка и характера — это междисциплинарные, интердисциплинарные (интегративные) проблемы, решить которые можно только совместными усилиями разных ученых. Интегративный подход позволит получить новые знания об устройстве человеческой ментальности, психики, имеющих отношение к бессознательному, о влиянии бессознательно на язык; поможет понять, как действует на человека сильное религиозное, духовное слово, которое является предметом рассмотрения новых гуманитарных наук — лингвофилософии, теолингвистики, теосемантики и ряда других наук. Полученные интегративные знания могут вскрыть некаузальные отношения в мире, обнаружить более глубокие законы бытия.

Об авторах

Валентина Авраамовна Маслова

Автор, ответственный за переписку.
Email: mvavit@tut.by

доктор филологических наук, профессор, проф. кафедры германской филологии; филологический факультет

Список литературы