Роль элит в выборе внешнеполитических приоритетов стран Прибалтики

Полный текст

Введение После провозглашения независимости стран Прибалтики и распада советского блока властные группы Латвии, Литвы и Эстонии в сжатые сроки занялись выработкой программы внешнеполитических действий. Вчерне она была сформулирована еще до выхода из состава СССР как «Возвращение в Европу» (воплощение идеи преемственности досоветской государственности, активно продвигавшейся выходцами из зарубежных диаспор, не предполагало иного направления, кроме западного). Хотя вектор, императив движения задан заранее, для полноценной реализации новой внешней политики одного лозунга было недостаточно. Фактически речь шла о необходимости сформулировать новые внешнеполитические задачи в условиях демонтажа прежнего баланса интересов и сил крупных государств, в системе отношений которых странам Прибалтики не отводилось приоритетное место. В этих условиях властные группы Латвии, Литвы и Эстонии, находившиеся уже вне СССР, но еще не в ЕС и НАТО, вели выработку своих внешнеполитических приоритетов. Цель и методы исследования Поставлена цель соотнести ключевые решения элит, определившие внешнеполитические приоритеты стран Прибалтики в новейшее время, с основными факторами трансформации властных групп после выхода из состава Советского Союза. При анализе влияния международных факторов, а также логики принятия властными группами Прибалтики ключевых решений во внешнеполитической сфере, использована теория малых стран. Малая страна определяется как государство, властные группы которого в силу ограниченности собственных ресурсов неспособны самостоятельно обеспечить военно-политическую и экономическую безопасность, в связи с чем оно вступает в асимметричные отношения с крупными странами или межгосударственными объединениями, полагаясь на их поддержку. Компаративный подход применен при изучении различных аспектов выработки властными группами Латвии, Литвы и Эстонии внешнеполитических приоритетов. Анализ стран Прибалтики требует сопоставления их между собой с целью установления общих и особенных черт. Исторический подход позволил рассмотреть данный процесс в конкретный хронологический период, выявить страновую специфику на различных этапах изменений. По Б. Тоурхалльссону, выделяются экономические, политические и социальные аспекты поведения элит малых государств. Главные задачи элит малых стран - обеспечение безопасности, доступ к дефицитным ресурсам и возможностям конкурентного развития в пределах своей международной ниши. Малые государства проявляют интерес к альянсам и интеграционным проектам, поскольку получают больше, чем вкладывают [1]. Латвия, Литва и Эстония представляют в этой связи интересный случай. Не только в силу близости к России (что также определяет актуальность прибалтийского примера), но и вследствие соединения ряда факторов, по отдельности характерных для многих малых стран. Речь идет о членстве стран Прибалтики в ЕС и НАТО, расположении на стыке с альтернативными союзами (ЕАЭС, ОДКБ), этнической неоднородности и т.д. Важнейшим фактором выступает переход из одной «союзной системы» в другую в новой истории, масштабные политические и экономические преобразования и, конечно, активная внешняя политика, которую проводят элиты этих стран. Это делает страны Прибалтики привлекательным и информативным объектом исследования. Действия элит в первые годы независимости О. Кнудсен в 1993 г. полагал, что малые государства вблизи «великой державы» могут выбирать между союзом со своим более могущественным соседом, союзом с его главным соперником или относительно защищенный нейтралитет. По его мнению, лучшим решением была бы субрегиональная солидарность в вопросах нейтралитета, избегание конфронтации с Россией, вероятность такого сценария в начале 1990-х гг. представлялась малой. Предположение норвежского исследователя заключалось в планомерном «сползании» стран Прибалтики к приспособленчеству на периферии Запада [3]. От статуса советских республик в 1991 г. Латвия, Литва и Эстонии быстро прошли до статуса члена Европейского союза и НАТО в 2004 г.1 В основе форсированной вестернизации лежал, в первую очередь, консенсус политических элит, сделавших выбор в пользу натоцентричной модели безопасности и полной интеграции в политико-экономические институты Евросоюза[70]. Разумеется, сомневающиеся голоса звучали[71], но все они тонули в нараставшем хоре романтических оценок тех заманчивых перспектив, которые открывались в связи с развалом СССР. По свидетельству министра иностранных дел Литвы П. Гилиса (1992-1996 гг.), в начале 1990-х гг. многие политики как левой, так и правой ориентации избегали существенного муссирования темы интеграции в западные организации, особенно в НАТО. П. Гилис объяснял это общим фоном политической неопределенности, который, однако, не продлился долго [7]. Уже в июне 1992 г. был принят Конституционный акт о неприсоединении Литовской Республики к восточным постсоветским союзам (неотъемлемая часть Конституции от 25 октября 1992 г.), согласно которому республика «стремится развивать взаимовыгодные связи с каждым государством, ранее находившимся в составе СССР, однако никогда и ни под каким видом не присоединяться к любым вновь создаваемым на основе бывшего СССР политическим, военным, экономическим или иным союзам либо содружествам государств». С момента международного признания Литвы прошло менее года, и окончательный выбор в пользу невосточного внешнеполитического пути был закреплен в Основном законе стране. Не заставило себя ждать и решение по членству в НАТО. «Довольно быстро мы пришли к выводу, что своими силами не сможем гарантировать национальную безопасность. Имитировать возможно, но это неэффективно и непродолжительно… Консенсус среди основных политических сил у нас сложился к 1994 г.», - отмечал глава минобороны и затем МИД Литвы Л. Линкявичюс [8]. В Латвии основными лоббистами западного выбора выступили фракция «Сатверсме» в Верховном совете, партия «Латвийский путь», а также латыши, имевшие зарубежный опыт, - Европейское интеграционное бюро открылось при правительстве Латвии уже в 1994 г. [9] В Эстонии эти процессы происходили быстро: СССР признал независимость Эстонии 6 сентября 1991 г., а уже 20 октября 1991 г. в Мадриде председатель Верховного совета Эстонии Ю. Нугис (бывший член Компартии и руководитель завода «Эстопласт») сообщил генсеку НАТО М. Вернеру о желании республики вступить в Альянс «так быстро, как это возможно» [10]. А чуть раньше, 26 августа 1991 г., в Копенгагене руководители МИД Латвии, Литвы и Эстонии Я. Юрканс, А. Саударгас, Л. Мери выступили с совместным заявлением, поддержанным МИДом Дании, в котором утверждалось, что Дания будет работать с Европейским советом по запуску переговоров между ЕС и странами Прибалтики о подписании соглашений об ассоциации [11]. Роль Северных стран в определении новых приоритетов Северные страны[72] оказали заметное содействие Латвии, Литве и Эстонии в рамках реализации ими интеграционной программы по вступлению в ЕС[73]. Этому способствовали и длительные исторические связи, в том числе в межвоенный и послевоенный период, когда многие эмигранты из Латвии, Литвы и Эстонии оседали на соседнем Севере (либо транзитом - как правило, через Швецию - двигались дальше: в ФРГ или США), и опыт сотрудничества в советское время, когда, например, в Копенгагене в 1985 г. был организован «Балтийский трибунал над руководством Советского Союза», и тесное взаимодействие в период провозглашения независимости, когда, например, при поддержке МИДов Северных стран в ноябре 1990 г. в Брюсселе было открыто Балтийское информационное бюро, взявшее на себя функции, по сути, дипмиссии при НАТО и Европейских сообществах. В роли «старших партнеров» стран Прибалтики выступали Дания [14], Швеция [15] (Стокгольм принес в 2011 г. извинения странам Прибалтики за то, что признавал их вхождение в Советский Союз) и Исландия (первой приняла решение об установлении дипотношений с Литвой - еще 23 января 1991 г.). В случае Литвы следует отметить влияние и Польши [16], которое укрепилось при А. Бразаускасе [17], оформилось в «стратегическое сотрудничество» при В. Адамкусе [18], но оказалось подорвано при Д. Грибаускайте. В свою очередь, Эстония, как отмечал президент Т.Х. Ильвес, «это северная страна»[74]. Соглашения Швеции о торговле с Латвией, Литвой и Эстонией подтолкнули и ЕС начать переговоры о заключении подобных договоров со странами Прибалтики [19]. Тесное взаимодействие, однако, не привело к тому, что элиты Латвии, Литвы и Эстонии встроились в прежнюю систему региональной безопасности - «северный баланс», нацеленный на то, чтобы избегать конфронтации сверхдержав. Их приоритетом стала натоцентричная[75] система безопасности, понимаемая через призму идеи о защите от конфликта с Россией, которая лежала в основе западных устремлений стран Прибалтики [21]. Лидеры трех стран на встрече в Таллине в 1993 г. заявили о желании присоединиться к НАТО. Элиты как драйверы курса на Евроатлантику Российские войска выведены из Литвы в 1993 г., из Латвии и Эстонии - в 1994 г. Точка в дискуссиях о нейтральном статусе для стран Прибалтики или о сочетании прозападного вектора с политикой на восточном направлении была поставлена [22]. Емко черту подвел министр обороны Латвии Т. Юндзис (1991-1993 гг., 1997-1998 гг.), один из авторов политической программы Народного фронта Латвии: «Преобладали два противоположных направления - западное, с приоритетами ЕС, НАТО; восточное, с приоритетом хороших отношений с Россией. Хотя эти направления теоретически не являются взаимоисключающими, в действительности они абсолютно несовместимы» [23]. Предложения о гарантиях безопасности стран Прибалтики и мерах по укреплению доверия между ними и Россией, переданные президентом Б.Н. Ельциным литовскому лидеру А. Бразаускасу в 1997 г., не повлияли на прозападный настрой элит прибалтийских государств. Драйверами воплощения в жизнь идеи «Возвращения в Европу», которая поначалу не была широко поддержана массовыми группами Латвии, Литвы и Эстонии, выступили именно элиты. Этот процесс носил для элит приоритетный характер, подчиняя себе не только их действия на внешнеполитической арене, но и во многом определяя внутриполитический процесс [24; 25]. Экономические соображения отступили на второй план. Для властных групп важнейшее значение имели политические (внутренние и внешние) эффекты от движения на Запад, поэтому сомнения (будь то предпринимательское сообщество или местное аграрное лобби) игнорировались [26]. Институциональное воплощение лозунга «Возвращение в Европу» изначально было проектом властных групп[76], результатом действий элит, стремившихся любой ценой (пусть даже пожертвовав своим суверенитетом при передаче ряда существенных полномочий на наднациональный интеграционный уровень[77]) выйти из-под российского влияния. Этот вопрос высокой политики был исключен из внимания большинства населения[78], и политическим руководством в Литве была организована широкая кампания в медиа в поддержку интеграции в евроатлантические институты, так же поступили в Латвии[79] и Эстонии[80]. В конце 1990-х гг. общества стран Прибалтики оставались расколотыми по вопросу присоединения к НАТО, количество сторонников и противников вступления в Альянс составляло примерно равные части [32], а в отдельные периоды сторонников было меньше 30% [33]. Элите удалось убедить население[81] в том, что лучший путь к благополучию и безопасности, к достижению уровня жизни, сравнимому с аналогичным показателем во Франции или Германии, это членство в ЕС при стратегической поддержке США[82]: в Латвии и Эстонии на референдуме вступление в ЕС поддержали почти 67%, в Литве - более 90%. Первые контакты балтийских политических элит с представителями Европейского сообщества и НАТО были установлены еще до независимости Латвии, Литвы и Эстонии: «Еще в годы холодной войны литовские, латышские и эстонские интеллектуалы-эмигранты в США, Великобритании и Швеции идейно обосновали евроатлантический выбор своих народов» [36]. Как заявлял в 2001 г. глава МИД, впоследствии президент Эстонии Т.Х. Ильвес, экс-гражданин США: «В эстонском МИДе никого не интересует опыт соседства с Россией. Интересуют будущие отношения с Западом»[83]. О проблеме «двойной лояльности» Вряд ли политические элиты стран Прибалтики[84] форсировали процесс евроатлантической интеграции в рамках идеи «Возвращения на Запад», не осознавая, сколь мал набор функциональных возможностей малых стран (буферная зона, дипломатический посредник, государство-барьер, геополитический шлюз, периферия [38]). Причем в силу окраинно-транзитного положения стран этот набор во многом является производным от действий более крупных государств. Е. Мотека и Н. Статкус специфическим геополитическим положением объясняют ориентацию политических элит стран Прибалтики на Запад, в то время как значительная часть населения (особенно в Латвии и Эстонии) по-прежнему сильно связана с Востоком. Политические элиты Латвии, Литвы и Эстонии рассматривают США как гаранта суверенитета: 1) США не признали законность присоединения прибалтийских стран к СССР (в том числе и в рамках Хельсинкского заключительного акта 1975 г.); 2) США воспринимаются как противовес влиянию России в Балтийском регионе. В свою очередь США видят страны Балтии как «клин» между Европой и Россией, а также как своих «агентов» в Евросоюзе. Несмотря на все издержки от данной роли, политическая элита считает проамериканскую ориентацию лучшим сценарием, чем ее отсутствие либо замена на исключительно проевропейскую [39]. Проблема «двойной лояльности» [40] (т.е. необходимости действовать в русле влиятельных «старых» членов ЕС, но в то же время подтверждать атлантический вектор своей внешней политики [41]) определяет стиль поведения элит Литвы, Латвии и Эстонии на международной арене. Д. Богатуров отнес страны Прибалтики к лимитрофам, не сумевшим стать заметными участниками глобальной политики, но пытающихся сформировать свой капитал (политический, идеологический, финансово-экономический) опосредованно - на отношениях между Россией и Западом, Россией и США[85]. Конфронтационный подход к отношениям с Россией позволил властным группам стран Прибалтики использовать уязвимый образ своих государств как аргумент сначала при вступлении в ЕС и НАТО, а затем и как средство привлечения внимания к себе[86]. Дж. Ламоро и Д. Гэлбрейт также отмечают внешнеполитическую раздвоенность элит стран Прибалтики, но трактуют ее иначе - властные группы стремятся примкнуть к Западу, отталкиваясь от Востока, понимая, что определенные интересы и возможности их стран лежат все же на Востоке [43]. Членство в ЕС и НАТО предоставляет возможности в сфере военно-стратегической и экономической безопасности, накладывая ограничения суверенитета. Возможности в сфере безопасности для малых стран связаны, в первую очередь, с реализацией фрирайдерства, когда часть расходов на оборону перекладывается на альянс [44]. При вступлении в НАТО военные расходы стран Прибалтики в 2004 г. составляли 1,3-1,6 % ВВП (при нормативе в 2 %). Спустя 10 лет, в 2014 г., доля расходов на оборону от ВВП Латвии - 0,93%, Литвы - 0,88%, лишь у Эстонии - 1,96%. Латвия и Литва добились аналогичного показателя к 2018 г., а Эстония тратила чуть больше 2%[87]. Дж. Ламоро и Д. Гэлбрейт иллюстрируют, как элиты стран Прибалтики вышли за пределы того, что ожидалось от малых государств в международной политике, втягивая Запад в «сдерживание» России [45]. Для элит Латвии, Литвы и Эстонии становится проблемой постоянное убеждение Запада в собственной отдельной роли в диалоге с Москвой [43]. «Страны одного вопроса» - такая маркировка закрепилась за ними в связи с преобладанием в их внешней политике проблематики безопасности, понимаемой в основном в антироссийском ключе[88]. Заключение Формирование властными группами прозападного внешнеполитического курса закрепилось[89] вступлением стран Прибалтики в ЕС и НАТО в 2004 г. С присоединением к ключевым западным форматам лозунг «Назад в Европу» стал утрачивать актуальность. Несмотря на продвигаемую идею о том, что западная интеграция это длительный процесс[90], на повестке дня все чаще звучит вопрос о том - что дальше? Политическим руководством стран Прибалтики предпринимаются попытки предложить обществу новые ориентиры, цементирующие уже сделанный внешнеполитический выбор и намечающие хоть какие-то задачи на будущее - как, например, стратегия «Литва 2030» (принята в 2013 г.), основанная на идее «глобальной Литвы». Но такие идеи оказываются в противоречии реалиями национального государства с перекосами этнократического свойства. «С одной стороны, присоединение состоялось и цель достигнута, с другой - возвращение на Запад, которое должно было стать «конечным» событием, историей успеха, превратилось в неопределенность. Возвращение на Запад в контексте „глобальной Литвы“ означает конец исторического и политического существования литовского государства», - считает В. Раджвилас [48]. Эстония, по оценкам одного из руководителей МИД П. Колбре в 2003 г. (накануне присоединения к ЕС и НАТО), оказалась перед вызовом завершения «проектной дипломатии»: «Задачи, поставленные перед проектом вступления в ЕС и НАТО, выполнены. Но где новая стратегия? Во-первых, она еще не завершена. Во-вторых, она никогда не будет завершена по-настоящему»[91]. Эстония свои усилия по продвижению «Восточного партнерства» видит как возможность «стать более заметной в рамках ЕС» [49]. Латвия, по оценкам Ж. Озолини, после вступления в ЕС и НАТО оказалась перед выбором одной из двух моделей - оборонительная позиция «привратника» или позиция «расширения горизонта», т.е. бо́льшая, чем прежде, вовлеченность в международные дела [50]. Это, безусловно, не формулирует новую «большую идею», которая могла бы стать «аналогом» тезиса о возвращении на Запад, а, скорее, служит делу подтверждения правильности сделанного ранее выбора в пользу Евроатлантики.

Об авторах

Вадим Анатольевич Смирнов

Автор, ответственный за переписку.
Email: vsmirnov@kantiana.ru

кандидат политических наук, докторант отдела социальных и политических исследований

Список литературы