Лео Штраус и его неоконсервативные последователи (к про- блеме источников и генезиса неоконсерватизма)

Полный текст

Фигура Лео Штрауса (20.09.1899 - 18.10.1973) американского философа еврейского происхождения, имеющего репутацию «отца неоконсерватизма», до сих пор привлекает внимание исследователей, анализирующих проблему идейных истоков и генезиса неоконсерватизма. Будучи влиятельным интеллектуальным течением (или идеологией) неоконсерватизм в большой степени определил идейно-политический дискурс второй половины ХХ-начала ХХI века, радикально обнажив ценностную противоположность либеральной демократии тоталитаризму. Нет сомнений в том, что неоконсерватизм как интеллектуальное течение части американского общества имеет синтетическую природу, поскольку он формировался под воздействием различных идейно-политических и философских факторов, что и обусловливает теоретико-методологические трудности идентификации штрауссианского влияния в неоконсерватизме. «Факт заключается в том, что неоконсерватизм не является строго гомогенным или единым политическим движением, но это не означает того, что в его формировании не участвовали фундаментальные идеи и убеждения, таким же способом как различные коммунистические фракции формировались под общим влиянием философии Карла Маркса», - отмечает С. Томпсон [1. P. 4]. Показательно разнообразие интеллектуальных источников неоконсерватизма, среди которых философы: Платон, Аристотель, Дж. Локк, А. Смит, Э. Берк, А. Токвиль, Л. Троцкий, А. Кроули, Р. Нибур, М. Фридман и Ф. фон Хаек, государственные деятели: Т. Джефферсон, А. Линкольн, О. Бисмарк, Б. Дизраэли, Т. Рузвельт, Франклин Д. Рузвельт, Г. Трумэн, Г. Джексон, Р. Рейган, Дж. Буш, Б. Обама. Политический состав неоконсерваторов также отличается неоднородностью, в его состав входят социалисты, либералы, консерваторы. В религиозном отношении неоконсерваторы близки как иудейской, так и католической и протестантской теологии, хотя в основе своей неоконсерваторы являются неверующими [1. P. 5]. Видимо, этим обстоятельством объясняется непрекращающаяся дискуссия в общественной мысли, как среди американских, так и российских исследователей. Наиболее обширный пласт исследований представляют работы англо-американских авторов, таких как Ч. Томпсон [1], П. Готфрид [2], Дж. Хелбрунн [3], Х. Веласко [4], А. Нортон [5], где в той или иной степени рассматриваются вопросы генезиса неоконсерватизма, в частности характер и масштаб влияния Л. Штрауса на неконсервативную мысль и практику. В то же время следует констатировать, что единства мнений о степени влияния Л. Штрауса на неоконсерваторов среди исследователей до сих пор не сложилось. По существу, можно говорить о существовании двух крайних позиций в англо-американской литературе. По мнению Х. Веласко, связь Штрауса с неоконсерваторами не очевидна. Едва ли уместно утверждать влияние философа лишь на том основании, что члены администрации Дж. Буша-мл. однажды учились у Штрауса, либо были его студентами [4. P. 161]. Кроме того, по мнению Веласко, Штраус очень редко писал по вопросам публичной или внешней политики. Он был философом, и его мысль не очень просто совместить со сферами реальной политической практики. Кроме того, довольно трудно установить связи между Штраусом и неоконсерваторами, поскольку он известен своим трудно понимаемым стилем письма. Читать Лео Штрауса намного труднее, чем Витгенштейна, Хайдеггера, или Джойса вместе взятых, поскольку не хотел быть понятным для всех и писал только для избранных, немногих своих учеников. Большинство же неоконсерваторов никогда не изучало Штрауса, или не было знакомо с его работами. При этом совершенно неправильно утверждать, что он является духовным учителем всех неоконсерваторов [4. P. 162]. C другой точкой зрения выступил авторитетный исследователь С. Томпсон, доказывая тесную связь неоконсерватизма с наследием Штрауса. По его мнению, «политическая философия Ирвинга Кристола и в итоге неоконсерватизма вообще выводится из установок политической философии Лео Штрауса» [1. P. 71]. М. Фридман подчеркивает непрямое влияние идей Штрауса через своего ученика Алана Блума на представителей второго поколения неоконсерваторов времен Р. Рейгана и Дж. Буша-ст. - В. Кристола и С. Кроспи [6. P. 224]. Указанное разнообразие мнений лишний раз подчеркивает проблематичность в изучении наследия Л. Штрауса в академическом сообществе США. Последнее десятилетие отмечено взрывным интересом к философскому и политологическому наследию Л. Штрауса и в России. Так, по мнению А.В. Павлова, влияние Штрауса на неоконсерватизм проявилось в таких идеях, как «стремление к абсолюту, целому и универсальному, поиске единой истины и желание обнаружить ее во всем, что касается политики»; это снятие конфликта между религией и наукой, «разумом и откровением»; это «эзотерический» аспект его учения. Штраус верил, что философы предлагали не только и не столько «экзотерическое» или рекомендательное учение, сколько «эзотерическое» или истинное учение, которое скрыто от глаз рядового читателя» [7]. Хотя А.В. Павлов и указывает на определенные линии «сопряжения» Штрауса с неоконсерваторами, автор обозначает проблематичность в изучении наследия мыслителя, различия во мнениях российских исследователей. В диссертации А.Н. Мишурина подчеркивается, что Л. Штраус «стал прародителем сразу двух консервативных течений, условно называемых неоконы и леоконы», а его метод политического анализа отношения знания и власти доказал свою эффективность при построении отношения между знанием и властью в демократическом режиме [8. С. 130]. Философский элитизм Штрауса и «непрямую связь» идей философа с неоконсерваторами отмечает И.А. Матвеев [9]. Э.Ф. Макаревич указывает на связь идей Штрауса с неоконсервативным курсом Р. Рейгана [10] а вопросы политической методологии философа рассматриваются в статье А. Порецковой [11]. Обстоятельный очерк политической философии Л. Штрауса дан в фундаментальной работе Т.А. Алексеевой, которая отмечает, что политическая философия Штрауса была использована в интересах практической политики, что и привело, в конечном счете, к искажению замыслов философа, против которых он принципиально боролся. Для Т.А. Алексеевой очевидна разница между философией Штрауса и взглядами тех, кто считает себя его последователями [12. С. 50]. Достаточно широкий спектр исследований философского и политического наследия Л. Штрауса в современной российской науке наглядно свидетельствует о растущем интересе к этой противоречивой и сложной личности [13]. Как видно из обзора литературы, в российской политологии и историографии проблема влияния идей Л. Штрауса на неоконсервативную мысль и политическую практику изучена не в полной мере, авторы подчеркивают связь его теоретического наследия с неоконсерваторами, однако, это влияние философа прослежено лишь частично. Не менее очевидно, что разрешение этой проблемы предполагает решение ряда взаимосвязанных задач, а именно: определении характера и степени идейного влияния на неоконсерваторов. Не менее важен вопрос о каналах, способах такого влияния, что требует исследования личных связей и контактов философа с его адептами. Безусловно, установление влияния Штрауса на неоконсерваторов - неподъемная академическая проблема для небольшой статьи и требует рассмотрения всего неоконсервативного наследия, а потому в работе определяются лишь очевидные траектории такого влияния, смысловые линии сопряжения. Предметом статьи является выявление идей Штрауса в общем комплексе неоконсервативных идей. Источниками исследования являются сочинения самого Л. Штрауса и политические труды И. Кристола. Весьма ценным источником является монография Анны Нортон, которая некоторое время слушала курс по политической философии у самого Штрауса и хорошо знает неоконсерватизм, так сказать «изнутри», и сообщает нам значимые детали жизни и деятельности философа и его приверженцев. Философские и политические взгляды идейного вдохновителя неоконсерватизма в значительной мере определяется его жизненным опытом. Лео Штраус родился 20 сентября 1899 года в маленьком городке Германии Киркчайне. Первоначальное обучение получил в гимназии, где изучал греческий и латинский языки. Штраус стал известен как философ, которого интересовали политические теории древности и современности. Будучи в Германии, он опубликовал работы о Спинозе, Маймониде, переписывался с Карлом Шмиттом. Формирование мышления Лео Штрауса не понять вне контекста времени. Живя в Германии в эпоху становления и краха Веймарской республики, он не мог не впитать традиции германской философии и культуры, не мог не стать человеком, жившим в среде, где осуществлялся грандиозный культурный синтез германской и еврейской культуры. Вероятно, этим обстоятельством объяснимо сближение с немецким политическим философом Карлом Шмиттом. Современные исследователи спорят о степени влияния Карла Шмитта на Лео Штрауса, и посредством него - на неоконсерваторов [14. С. 32]. Не вступая в полемику по поводу такого влияния, вместе с тем следует отметить ряд аспектов взаимоотношений Карла Шмитта и Лео Штрауса. Это переписка выдающихся философов, опубликованная Х. Майером, вызванная публикацией К. Шмиттом «Понятие политического». Для раскрытия нашей темы имеет принципиальное значение второе письмо Л. Штрауса от 4 сентября 1932 года, в котором Штраус высказал ряд важных идей, характеризующих его политическую философию. Как известно, К. Шмитт выступал решительным критиком идей Просвещения, в которых, по его мнению, и следует искать причины современного (первая треть ХХ века) кризиса западного мира, кризиса либерализма. Для Просвещения, как известно, был характерен исторический оптимизм, основанный на вере в способность человеческого разума создать более совершенный мир, обеспечить права человека, разрешить проблему человеческого счастья. Штраус в своем отношении к Просвещению очень скептичен. В письме к Шмитту он подчеркивает врожденное зло человека, присущее ему от природы. «Последним фундаментом правых является тезис о естественном зле человека; поскольку человек зол от природы, он нуждается в господстве. Но установить господство, т.е. объединить людей в единство можно только против других людей. Всякое объединение людей является необходимым образом соглашением против других людей» [15. С. 151]. По мнению Штрауса, такое объединение людей является «условием государства». Томпсон резонно считает, что Штраус усилил аргументы К. Шмитта в его критике либерализма, но отнюдь не был защитником его. Штраус считал, принципы правых лучшим противоядием возвышению нацизма. Увлечение правыми идеями в тот период времени не было чем-то экстраординарным. Многих западных интеллектуалов вплоть до 1933 года, включая либералов, социалистов и прогрессивных мыслителей, привлекали принципы и практика итальянского фашизма. Очевидно, что Штраус был одним из тех, на кого повлиял Муссолини в начале 30-х годов. Согласно воспоминаниям друга Хайдеггера Ганса Джонаса, Штраус был сторонником Муссолини тогда, когда тот еще не обратился к антисемитизму [1. P. 212-213]. В 1920-30-е гг. Муссолини пользовался огромной популярностью в США. С 1925 по 1928 год в американских изданиях вышло более сотни статей о Муссолини и только 15 о Сталине. В течение 10 с лишним лет иностранный корреспондент New York Times Анна Маккормик О Хара создала сияющий образ Муссолини, на фоне которого последующее восхваление Сталина в Times выглядит почти критикой [16. С. 24]. В итальянском фашизме привлекала критика либерализма, необходимость сильного корпоративистского государства [16. С. 24]. До начала 1930-х гг. Штраус преподавал в Гамбургском университете, а в 1932 году он переехал во Францию, затем в Англию. В 1937 году он перебрался в Нью-Йорк, где преподавал политологию в Школе новых социальных исследований, позже в Чикагском университете. На формирование мировоззрения философа оказало влияние то обстоятельство, что он был живым свидетелем агонии Веймарской демократии, растущего антисемитизма и агрессивности нацистских кругов. Штраус по определению не принимал нацизм и фашизм. Надо отметить, что оставшиеся в Германии его родственники не избежали участи большинства еврейского населения. Вероятно, это «странное сочетание ненависти к фашистской диктатуре и увлечение идеями Карла Шмитта и породило его политическую теорию» [3. P. 94]. Другим, и можно сказать, определяющим фактором формирования его мировоззрения стал сионизм, которым он проникся во время обучения в университете, будучи еще в Германии. В конце 1920-х гг. он сошелся с Владимиром Жаботинским, харизматичным еврейским лидером, выступавшим за создание Израиля. Штраус вскоре принял идеи Жаботинского, полемизировавшего с Теодором Герцелем. Последний стремился создать такое еврейское государство, в котором бы евреи и арабы мирно уживались друг с другом. Любовь к Израилю, сложившаяся в те годы, была пронесена Штраусом через всю жизнь. В конце 1950-х гг. он резко высказывался против тех общественных деятелей в США, кто критически относился к еврейскому государству. Для Штрауса в годы холодной войны Израиль являлся своеобразным «аванпостом Запада, окруженным смертельными врагами», образцом консервативного проекта, который питался «героическим аскетизмом и близостью библейской античности» [3. P. 94-95]. Показательно, что ученики философа, многие из которых являлись известными неоконсерваторами и штрауссианцами, слывут непреклонными сторонниками государства Израиль и обычно находятся на праворадикальных позициях [2. P. 22]. Распространение идей Штрауса произошло в период его пребывания в США, куда он прибыл в конце 1930-х гг. Интеллектуальным пристанищем для философа стал Чикагский университет, в стенах которого сложилась своеобразная штрауссианская традиция, «оплодотворившая» американский неоконсерватизм. Штраус вскоре стал известен. Так, «интеллектуальный шок» вызвало знакомство Ирвинга Кристола, одного из столпов неоконсерватизма, со статьей Штрауса «Преследование и искусство письма», в начале 1950-х гг. [1. P. 64]. Однако и сам Штраус целенаправленно готовил своих последователей. Будучи комментатором древних тексов и Великих книг, он учил своих студентов вчитываться в тексты, понимать их. Один из выдающихся студентов как-то сказал о Штраусе: «Он научил меня читать». Наиболее известными учениками философа были Джозеф Кросби, Ральф Лернер из Чикагского университета, Харви Менсфилд из Гарварда, Стэнли Розен из Бостонского университета и др. Они, в свою очередь, обучили многих студентов, некоторые из которых пошли в политику. Весьма показательно, что Харви Менсфилд и Джозеф Кросби были известными политическими философами неоконсервативного направления. Причем, первый из них был наставником Фрэнсиса Фукуямы, автора бестселлера «Конец истории», и Вильяма Кристола, редактора Weekly Standard. В свою очередь Джозеф Кросби обучал Пола Вулфовица и Абрама Шульски, известных деятелей военного истэблишмента США. Мэнсфилд был известен своей борьбой против левых и либералов [5. P. 6-8]. В эти годы в США сложилось несколько центров, профессора которых обучали своих студентов изучать штрауссианские тексты. Считается, что такие известные университеты, как Чикагский, Гарвардский и Университет Торонто являются «школами штрауссианства». Влиятельность этого течения мысли подтверждается существованием многочисленных фондов, среди которых наиболее известны Earhart, Olin, Scaife, Lynde и Harry Bradley [5. P. 11]. Очевидность связи неоконов-практиков и профессоров штрауссианцев, в указанном контексте, не вызывает никаких сомнений, тем более что сам Штраус верил в силу и могущество идей. Одна из центральных тем, которая роднит Л. Штрауса и неоконсерваторов - это проблема кризиса в современном обществе, прологом к которому он считал нигилизм в Германии, сопровождавшийся установлением нацистской диктатуры. Смысл германского нигилизма философ видел в «его стремлении к разрушению, отрицающему современную цивилизацию» к «моральному протесту» со стороны германских интеллектуалов против общества всеобщего довольства и благополучия [17]. «Вот что я скажу: нигилизм - есть отбрасывание принципов цивилизации как таковой», - писал Штраус [17]. Альтернативой нигилизму, по мнению Штрауса, является цивилизация, «сознательное окультуривание людей», разумности. Ее столпами являются «моральные нормы, наука и их единение». По убеждению Штрауса, утверждение нигилизма в Германии произошло по причине того, что она менее культурна, чем другие западные страны. К нигилизму с его отрицанием разумной жизни он отнес и коммунистическую Россию. Носителем идеала современной цивилизации для Штрауса, несомненно, является англосаксонский мир и Франция. «Идеал современной цивилизации имеет англофранцузское, а не германское происхождение… Можно говорить о тенденции интеллектуального развития, которая, в, так сказать, разработанном виде, предстала во Французской Революции» [17]. Англо-саксонский мир оказался в состоянии сохранить непрерывность этой традиции. Начавшуюся мировую войну он рассматривал в качестве символического действия, в котором сошлись силы нигилизма (Германия) и цивилизации (Великобритания). «Англичане, а не германцы, заслуживают звания имперской нации…» [17]. Л. Штраус безусловно видел в англо-саксонском мире защитника политических идеалов Запада, который был для него вообще синонимом «цивилизации». Такой взгляд, видимо, определялся опытом переживания крушения Веймарской республики, когда, будучи молодым человеком, он столкнулся с крахом демократии, осознавал ее неспособность навязывать обществу собственную парадигму. Он был разочарован неспособностью демократии сопротивляться тираническим режимам [18. С. 65]. Ему было важно связать демократию с необходимостью использовать силу. Этим мотивом объясняется симпатия Штрауса к политической деятельности. У. Черчилля. Штраус идеализировал Черчилля с тех пор, как побывал в Кембридже в 1930-х годах и до конца своих дней он высоко оценивал волевые и лидерские качества этого политика [2. P. 35]. Весьма показательно сходство в оценке Черчилля идей Штрауса с его последователями. Если заслуга Черчилля для Штрауса состояла в героическом противодействии нацизму, то для штрауссианцев Черчилль стал олицетворением «демократии с кулаками», противостоящей тираническому коммунизму. В этом ряду все лидеры, защищающие западные ценности, даже если они авторитарны, позитивно оцениваются штрауссианцами. Среди них генерал Первез Мушарафф, Шах Ирана Реза Пехлеви, и основатель Сингапура, известный реформатор Ли Куан Ю. Анна Нортон справедливо называет этот подход «автократической демократией» [5. P. 131]. Такая демократия в первую очередь призвана работать в условиях кризиса, но при этом поддержка «автократических демократий» имела очевидную уязвимость, поскольку была чревата скатыванием к диктатуре, которая казалась американским либералам «правильным» противоядием от коммунистических угроз. Здесь показателен пример Филиппин. Как только в стране наметились левые и антиамериканские тенденции, вызванные политикой демократически избранного лидера Корасон Акино в 1980-е гг. неоконсерваторы ответили статьей Джин Кирпатрик «Демократия и двойные стандарты», в которой она призвала президента США Дж. Картера поддерживать диктаторские проамериканские силы. Киркпатрик обвинила Картера в «двойных стандартах» за его поддержку левых демократических сил. По существу, для неоконов и штрауссианцев демократия уже не являлась «Священным Граалем». Скорее их убеждала фраза второй почитаемой неоконами после Черчилля фигуры американской истории - Авраама Линкольна, который изрек однажды: «Господь критически относится к народам, которые почитают свои конституции». В годы холодной войны Штраус неоднократно обращался к теме американского либерализма. Для него, либеральным ценностям была тождественна сама цивилизация с ее духовным ядром, сформировавшимся в эпоху Просвещения, с культом разума. Однако он ясно видел и несовершенства либерализма, его слабости, кризисные проявления. Для философа кризис запада имел моральную природу, поскольку означал утрату человеком жизненных ориентиров, приводил к неспособности различить добро и зло [1. P. 72]. Философ был полон скептицизма в отношении либерализма как такового, будучи убежденным, что сам либерализм заключал в себе источник саморазрушения, поскольку коммунизм, фашизм или нигилизм - всего лишь «последние волны», разветвления классического либерализма. Либерализм, коммунизм и современный нигилизм, по мнению Штрауса, имеют глубинное внутреннее родство, типологическое сходство, различия же не имеют существенных оснований, они, скорее - различия степени развития. По его убеждению, Москву и Вашингтон сближало стремление к универсальному, материально-богатому, гомогенному обществу, характеризующемуся свободой, равенством и потреблением. Штраус считал, что «коммунизм был «внебрачным ребенком», диким, капризным близнецом либерализма Локка. Он полагал, что коммунизм является параллельным проектом западного развития, поскольку оба отстаивали равенство, технологии, материальное благосостояние, стремление к счастью. Главное различие между коммунизмом и либеральным капитализмом Штраус усматривал в том, что они расходились в средствах достижения общей цели. Он высказывал мнение, что либерализм соглашается с коммунизмом по поводу главной цели, но радикально расходится с ним в способах ее достижения…» [1. P. 75-76]. Признавая цель коммунизма и либерализма «морально отвратительной», Штраус, тем не менее, был убежден, что коммунистическая идея «не работает», а «американская либеральная демократия имеет преимущество перед коммунизмом». В схожем русле рассуждал и Ирвинг Кристол, пожалуй, самый авторитетный идеолог неоконсерватизма. По его мнению, «опыт десятилетий, прошедших после Второй мировой войны, показал, что старые левые попросту не могут состязаться с буржуазным либерализмом в этом идеологическом споре» [19]. В тоже время, Кристол отчетливо наблюдал кризисные процессы в самом западном обществе. Неоконсерваторы полагали, что главной угрозой современному миру не является и никогда не был социализм или коммунизм, фашизм или нацизм. Они настаивали на том, что все эти современные движения являются просто проявлениями более глубокого философского и культурного расстройства, коренившегося в рационализме Просвещения и его результатах: современной науке, либеральном индивидуализме и буржуазном меркантилизме [1. P. 78]. Подобно Штраусу И. Кристол отмечает прогрессирующий моральный упадок, проявляющийся в росте индивидуализма, отказе от традиционных ценностей, религии, морали. «…Сейчас становится ясно, что религия и моральная философия, связанная с религией, намного важнее политически, чем готова признать философия либерального индивидуализма» [19]. Кристол отвергает идею о конечном благе «самореализации» личности, поскольку она грозит подрывом либерального капитализма и свободного общества. Защита моральных устоев видится ему в необходимости усиления религиозных начал. Интеллектуальная ограниченность либертарной традиции капитализма ведет напрямую, по мнению Кристола, к общественному пороку. «Она (либертарная традиция) никогда не смогла поверить, что порок, не сдерживаемый религией, моралью и законом, может привести к варварству. Она никогда по-настоящему не понимала, что саморазрушительный нигилизм был подлинной и постоянной угрозой, против которой любое общество должно защищаться» [19]. Серьезное беспокойство Кристол испытывал от растущего влияния левого либерализма и социализма в 1970-е гг. Не случайно, статья Кристола «Капитализм, социализм и нигилизм» вышла в свет в 1978 году, когда в США достаточно влиятельными были «новые левые». Они для Кристола - «близнецы и братья» левого либерализма. Подобно Штраусу он находил глубокое ценностное родство между левыми либералами и социалистами. «Можно даже сказать, что это социалистическая ересь, соответствующая той либеральной ереси, с которой она вступила в борьбу: ереси «свободного общества», где индивидуумы освобождены от буржуазного этоса, когда-то объединявшего их в буржуазно-либеральном сообществе» [19]. Антиподом и врагом, столь несовершенной демократии, по убеждению Штрауса являются диктатуры и тирании, к анализу которых Л. Штраус применил платоновскую утопию из античности в своей известной книге «О Тирании», в которой он сформулировал ряд важных для неоконсерватизма идей. Хотя книга вышла в свет в 1948 году, в ней отразились идеи, высказанные философом еще в 1930-х гг., когда он проживал еще в Германии. «Сегодняшняя тирания в противоположность классической тирании, основывается на неограниченном движении вперед в «покорении природы», которое стало возможным благодаря современной науке, равно как и на популяризации распространении философских и научных знаний», - отмечал Штраус [20. С. 276]. Безусловно, под тиранией он подразумевал фашистский режим в Германии и коммунистический режим в СССР. Л. Штраус был убежден в абсолютной бесчеловечности тирании. В споре с французским философом русского происхождения А. Кожевым, доказывавшим, что тирании способны играть исторически прогрессивную роль, Штраус аргументировал: «Хватит ли у Кожева смелости сказать, что все, кто живет внутри железного занавеса, - союзники Сталина, или, что Сталин считает всех граждан советской России и других «народных демократий» своими товарищами?» [20. С. 292-293]. Оспаривая тезис Кожева о справедливом строе, возможном при «однородном государстве», Штраус, размышляя в платоновском духе о государстве мудрецов, заключал, что «…Порядок, выступающий в обличье абсолютной власти мудрецов, в действительности будет абсолютной властью людей, лишенных мудрости». В результате размышления он приходил к выводу, что «либеральная, или конституционная, демократия в большей мере согласуется с требованиями древних мыслителей, чем любая из жизнеспособных альтернатив, которые может предложить наше время…» [20. С. 299]. Государство, с помощью которого человек становится в достаточной степени удовлетворен, будет, в таком случае, государством, где напрочь исчезает основа человечности человека, где человек свою человечность теряет. Это государство «ницшевского последнего человека»… Если всеобщее однородное государство есть цель Истории, История абсолютно «трагична» [20. С. 321]. Кроме философских обобщений и платоновских экстраполяций Штраус не дал глубокого политического анализа однородного государства, но притом верил в возможность свержения и его уничтожения, «пока человеческая природа еще не покорена окончательно, пока солнце и человек дают еще жизнь человеку, нет причин отчаиваться. Штраус призывает к «нигилистической революции» против однородной тирании. Эти оценки тиранических режимов как режимов бесчеловечных согласуются с неоконсервативным призывом борьбы против современных диктатур и авторитарных режимов. И подобно Лео Штраусу неоконсерваторы выступали активными сторонниками «революционной борьбы» за утверждение демократических режимов. Основной теоретической посылкой политического идеала Штрауса является его элитизм. На наш взгляд, он наиболее ярко проявляется в его учении о роли философа в жизни государства, о его взаимоотношениях с властью. Понимая философию как поиск истины, Штраус противопоставлял ее сложившимся представлениям, прежде всего - религии. По его убеждению, «философия несовместима с Откровением». Будучи абсолютно критичной и свободной, она неизбежно ведет к атеизму, оказывается «радикально атеистичной». «Различия между Платоном и материалистом вроде Демокрита меркнут на фоне различий между Платоном и любым учением, основанным на религиозном опыте» [21. С. 430]. Сам статус философии, как элитарного знания творческого меньшинства, ставит ее над обществом. «Философия не только транссоциальна и трансрелигиозна, но также и трансморальна. Философия утверждает, что, в конечном счете, у человека нет иного выбора, кроме как выбора между философией и отчаянием, замаскированным самообманом…» [21. С. 431]. В этом противопоставлении элитарного меньшинства, познающего истину, и профанного большинства, «ведомого благородной ложью», очевидно, сказывается влияние теории идей Платона, его концепции идеального государства. Такой дуализм в понимании истины Штраус развил в другой фундаментальной работе - «Преследование и искусство письма», центральным пунктом которой является проблема бытия философа в тоталитарном обществе. Очевидно, «искусство письма» в работе Штрауса понимается двояко. С одной стороны, любой текст, с которым имеет дело исследователь, несет скрытую информацию, что порождает необходимость «прочтения меж строк», использования герменевтического метода, к которому прибегал сам Штраус при изучении «великих книг». Для каждой эпохи характерен свой семантический язык. «Каждый период прошлого должен быть рассмотрен сам по себе - к нему нельзя применять чуждые ему нормы», - писал философ [22. С. 16]. С другой стороны, мыслитель в несвободном или тоталитарном обществе вынужден скрывать свое истинное мнение до поры до времени, и умело применять его в качестве идейного оружия. «Мы легко можем представить себе историка, живущего в тоталитарной стране, в целом уважаемого члена единственной существующей партии, который находится вне всяких подозрений. Мы можем также представить, что ряд научных изысканий привел его к сомнениям в правильности одобряемых государством взглядов. Никто не может помешать историку опубликовать статью, в которой он со всей страстью обрушится, скажем, на либеральные взгляды. Однако прежде чем критиковать и атаковать эти самые взгляды, ему, безусловно, придется их изложить. Это изложение будет выдержано в тихой, невыразительной и даже слегка скучной манере, которая будет казаться неестественной… И только когда речь зайдет о самом важном, о самой сути, тогда только автор сформулирует три-четыре предложения в том лаконичном и живом стиле, который только и способен привлечь внимание юноши, привыкшего мыслить» [22. С. 14-15]. Фактически Штраус указывает на одну из технологий сопротивления тоталитарной власти, когда высказанная косвенным образом, но неугодная правда, способна заставить людей сомневаться в сложившихся идеологических устоях изнутри. Однако эзотерический метод «писать между строк» применим и в управлении либеральным обществом. «При этом те, к кому на самом деле адресованы подобные книги, - это и не бездумное большинство, и не настоящие философы как таковые. Это молодые люди, которые, возможно, когда-то станут философами» [22. С. 22]. Штраус полагал, что долг философа не ограничивается исканием истины, а состоит в участии в политической жизни государства, в подготовке будущих правителей. Государственные деятели, в представлении Штрауса, олицетворяют собой связь между философией и политикой. Философ Штрауса в первую очередь заинтересован в получении знаний, а затем - в обучении своих студентов [1. P. 114]. Логика Штрауса убедительно доказывала необходимость существования элитарного меньшинства, владеющего истиной и «непосвященного большинства», удостоенного «мудрого неведения». Такое мнение с энтузиазмом было воспринято неоконсерваторами, в частности И. Кристолом, считавшим, что есть многочисленные виды истин, ориентированных на различные группы людей, а единого универсального набора истин для всех не существует [19]. При таком подходе истинность отходит на второй план перед ее политической действенностью, что в принципе означает ее утилитарное использование в зависимости от места и времени. Идея для неоконов в этом случае становится оружием политической борьбы [1. P. 33]. Политические идеи штрауссианцев и неоконов поражают своим дуализмом. С одной стороны, они выступают за необходимость сохранения и защиту демократии, осознают моральную кризисность ее основ, а с другой, не доверяя мнению большинства, верят в мудрость немногих, в право избранных на управление обществом. Эта двусмыленность, видимо, и дает право некоторым американским критикам Штрауса и штрауссианства обвинять его в фашизме. Как известно, благими идеями вымощена дорога в ад. Подводя итоги рассмотрения проблемы, трудно усомниться в справедливости мнения о весьма существенном влиянии Штрауса на американскую политическую жизнь. Политические идеи Штрауса о сильной демократии, способной противостоять, любым формам тирании оказались удачно вписанными в контекст холодной войны, определяемый противостоянием США и СССР, либерализма и коммунизма. Востребованность политикофилософского наследия Л. Штрауса обусловлена общественным запросом американского общества, осознававшего ограниченность либерализма как такого, несшего на себе «родимые пятна» индивидуализма, меркантилизмы, утраты жизненного смысла. Л. Штраус - политический мыслитель эпохи морального кризиса запада, осознававшего слабости американской демократии на фоне роста левого движения. Культура уязвимости преследуемого меньшинства была перенесена Штраусом в американскую политическую жизнь из опыта переживания нацистской диктатуры и вместе с реминисценциями платоновской утопии о государстве философов породили своеобразный элитизм, ставший основой неоконсервативной программы. Штрауссианцы как ученики и последователи Штрауса, члены американского академического сообщества, стали своеобразным «передаточным звеном» между Штраусом и неоконами - практиками, которые воплощали теоретические схемы авторитетного философа в жизнь.

Об авторах

Константин Владимирович Блохин

Автор, ответственный за переписку.
Email: Constantinos1@rambler.ru

кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра исследования проблем безопасности РАН

Список литературы