Том 17, № 2 (2017): Идеология, мораль и международные отношения: опыт Востока и Запада

В последнее время вопрос о «прозападной ориентации» теории международных отношений стал предметом дискуссии в научной среде. Ее критики и сторонники «незападных» теорий отчасти правы. В самом деле, на протяжении более чем полутора столетий теория международных отношений, возникшая и разрабатываемая, главным образом, на Западе, очевидно поддерживала представления, сформировавшиеся сначала в Европе, а затем в США. Англо-американские авторы и сегодня доминируют в дисциплине, причем не только количественно (огромные масштабы публикуемой научной литературы и профессиональных журналов на английском языке плюс влияние университетов и научных центров), но и качественно (впечатляющее финансирование открывает возможность для разработки новых идей и их развития со стороны самых разных научных «школ» - политического реализма, либерализма, конструктивизма, постмодернизма, постмарксизма и т.д.). В теории международных отношений всегда ощущалась идеологическая предвзятость. Однако на волне деколонизации и позднее, по мере возрастания роли азиатских и других стран в мировой политике, господству Запада в области теории был брошен вызов - международники из КНР, Индии и др. стран пытаются создать собственные теории международных отношений, отражающие опыт и традиции этих стран. Соотношение медленно, но все же начинает меняться. Тем не менее и «незападные» теории также не свободны от идеологических предвзятостей. Нередко они отрицают или подвергают жесткой критике западные теории именно в силу их происхождения. Еще чаще они по существу продолжают развивать те же западные идеи, лишь добавив к ним имена местных мыслителей или какие-то ссылки либо на собственные национальные традиции, религиозное и культурное наследие. Однако, если теория международных отношений является наукой, то неважно, в какой стране она родилась и на каком языке говорили ее главные персоналии. Конечно, элементы идеологии (в большей или меньшей степени) действительно в ней присутствуют. Подобно любой другой социальной науке, имеющей дело не только со структурами, но и с человеческим фактором, она неизбежно идеологична. Но это не означает, что теорию следует отожествлять с идеологией. Выход - в деконструкции имеющихся теорий, их «очищении» от слишком очевидных идеологических моментов, стало быть, позиция международника должна быть априорно критичной, но сохраняющей уже сформированное научное содержание.

В последние годы в российской и зарубежной литературе все чаще поднимается вопрос о национальных теориях международных отношений (ТМО). При этом особый интерес проявляется к незападным ТМО. В статье анализируются причины такого интереса. Отмечается, что основным мотивом, побуждающим исследователей к поиску национальных школ ТМО, является трансформация системы политической организации мира, возникшей на Западе и развивавшейся во многом по западным образцам. Эта трансформация охватывает три уровня политической организации современного мира: Вестфальскую систему, систему международных (межгосударственных) отношений и политические системы отдельных государств. Три уровня политической организации мира, меняясь сегодня одновременно, усиливают друг друга и порождают эффект синергии. С такой масштабной трансформацией, когда «подвижными» оказываются все три уровня, мир сталкивается впервые, хотя изменения второго и особенно третьего уровней были и ранее. Поскольку в настоящее время система политической организации мира подвергается серьезным изменениям, то в кризисе оказываются и теории, которые так или иначе пытаются ее осмыслить и которые также появились на Западе. Обращение исследователей к незападным, преимущественно азиатским ТМО для поиска ответов обусловлено следующими причинами: 1) бурным экономическим ростом региона; 2) развитием научных исследований в Азии; 3) кризисом именно западной модели политической организации мира, что побуждает искать решения в иных цивилизационных структурах. В статье обосновывается необходимость и возможность «проектной» деятельности по реформированию современной политической организации мира и включению в нее практик, которые имеются в различных регионах мира. Отмечается, что для реализации такой деятельности необходима работа специалистов в области международных отношений, а также в области других социальных дисциплин из разных стран, подобно тому, как реализуются крупные проекты в технических и естественнонаучных областях.

В статье рассматриваются возможности социологических теорий в исследовании проблематики международных отношений. Актуальность такого анализа определяется серией международно-политических кризисов (включая украинский), которые оказались сюрпризом для ученых международников. В частности, эти кризисы выявили ограниченность реализма, который остается наиболее влиятельной теорией международных отношений. В качестве альтернативы предлагается вернуться к идее конвергенции социологической теории и теории МО. В статье анализируются сильные и слабые стороны методологического холизма конструктивистской теории международных отношений, которая представляла собой попытку социологического стиля изучения международных отношений. На основе категорий понимающей социологии Макса Вебера, типологии концептуальных моделей принятия внешнеполитических решений Грэма Аллисона и модели влияния идейных факторов на внешнюю политику Марка Хааса, конструируется «агентная» модель поведения государства на международной арене. В качестве «агента» рассматриваются три единицы анализа - государство, организации и ведомства внутри государств, а также конкретные лица, принимающие и исполняющие решения. Проводится ревизия понятия идентичности как организующего концепта для анализа социальных конструктов и их влияния на внешнюю политику. Акцент на «агенте», а не на структуре представляет собой альтернативу методологическому холизму конструктивистов, подобных Александру Вендту. Подобная модель представляется наиболее применимой к исследованию крупных государств, которые сами задают параметры структуры международных отношений, играя, в отличие от малых стран, субъектную, а не объектную роль. Модель формируется в качестве основы для дальнейших эмпирических исследований внешней политики России на основе социологических подходов.

На данный момент в теории международных отношений определенный интерес вызывает концепт «мягкой силы», введенный американским политологом Джозефом Наем-мл. Особое значение придает «мягкой силе» Китай, обладающий в настоящее время не только обширными экономическими и политическими ресурсами, но и источниками несилового влияния. В статье авторы исследуют такое понятие, как «буддийская дипломатия» и ее роль во внешнеполитической деятельности КНР. Также было рассмотрено историческое становление буддизма и его развитие в качестве ресурса «мягкой силы» как одной из государственных китайских религий, входящей в синкретический комплекс, наряду с конфуцианством и даосизмом, в разные периоды китайской цивилизации, начиная с доимперского периода и заканчивая современными реалиями. Были изучены взгляды отечественных и зарубежных специалистов о направлениях и сферах действия дипломатии буддизма и особенности ее проведения в жизнь китайским правительством. Исследование строилось на использовании исторического подхода и общенаучных методов, таких как анализ, синтез, дедукция и т.д. [Методические... 2015]. В статье авторами выявлены современное положение религии на примере буддизма во внешнеполитической стратегии Китая как на мировой арене, так и на региональном уровне и основные аспекты, в рамках которых развивается китайская буддийская дипломатия.

В рамках безусловного роста мировых угроз на повестку дня современных международных исследований встают вопросы о взаимодействии стран в целях их предотвращения и защиты людей от тяжелых последствий кризисов. Одним из важных инструментов в рамках мер ответа мирового сообщества является пересмотр и активизация дискуссий в рамках концепции личностной безопасности (human security). В статье рассматриваются особенности развития «human security» в Организации Объединенных Наций как противоположного подхода к разрешению проблем обеспечения безопасности. Автор обратился к анализу проблематики концепции личностной безопасности в правозащитном измерении ООН, поскольку данная оранизация выполняет ключевую роль в области применения и реализации концепции в глобальном масштабе. Представлена периодизация развития концепции безопасности человека в рамках ООН. Проведен анализ ситуации с сирийскими беженцами в Ливане в формате «кейс-стади». В работе автор не предпринимал попытку всестороннего анализа концепции в рамках ООН, но осмысления новых тенденций и доминирующих задач в области практической применимости концепции личностной безопасности и ее влияния на эффективность реализуемых программ международными организациями.

Целью данной работы является оценка возрастающей роли кибербезопасности в мировой политике. В рамках этого исследования анализируются подходы к решению проблем кибербезопасности в Российской Федерации, США и КНР. Угрозы в этой области являются одними из основных для национальной и общественной безопасности, а также экономики, с которыми сталкивается государство в XXI в. Киберпространство является одной из определяющих черт современной жизни, которое сопряжено с рядом вопросов личной, национальной и международной безопасности. Существование многочисленных проблем в этой области, естественно, усиливает заинтересованность в их решении с точки зрения мировой политики, а потребность в обеспечении безопасности в киберпространстве становится все более актуальной, независимо от уровня. Автор в своем исследовании подчеркивает, что в мире на данный момент превалирует два основных подхода к определению кибербезопасности. В рамках первого - кибербезопасность рассматривается в качестве инструмента реализации национальных интересов, это подтверждается тем, что основная часть современных теорий в этой области фокусируется на проблеме материальной выгоды. Второй подход, по мнению автора, заключается в том, что кибербезопасность не что иное, как инструмент оказания влияния на контрпартнеров в основном с помощью кибератак. Автор делает заключение, что вопрос обеспечения кибербезопасности является довольно актуальной проблемой на сегодняшний день в мировой политике и заслуживает отдельного рассмотрения.

Созданная в ответ на экономический и финансовый кризис, с которым существующие институты не смогли справиться должным образом, «двадцатка» трансформировалась из института антикризисного управления в ведущий форум международного экономического сотрудничества. В статье проанализирована роль «Группы двадцати» в системе глобального управления; систематизированы факторы успеха участия России в «двадцатке»; представлен анализ сильных и слабых сторон, возможностей и рисков форума. Автор считает, что в долгосрочной перспективе повестка дня «двадцатки» будет углубляться, одновременно усилится взаимосвязанность вопросов, продолжится капитализация лидерского потенциала форума. По мнению автора, реализация решений, рекомендаций, широкого арсенала наработок «двадцатки», в том числе предусмотренных страновой стратегией роста и национальным планом занятости, а также документами в сферах финансового регулирования, торговли, инвестиций в инфраструктуру, энергетики, инноваций будет способствовать формированию новой модели экономического развития и интеграции России в мировую систему. Эффективное использование механизмов «двадцатки» для продвижения приоритетов России потребует усиления сформированных дипломатических, экспертных и политических «активов» участия России в «Группе двадцати». Такая стратегия позволит преодолеть внешние риски, такие как снижение доли экономики России в мировом ВВП; сохранение геополитического напряжения; возникновение новых центров силы.

В данной статье представлены результаты исследования, посвященного стереотипным визуальным символам как составляющей комплекса корпоративной идентичности организаций, деятельность которых направлена на борьбу с геноцидом, а также на достижение международного признания таких преступлений. Актуальность исследования обоснована в результате выявленного сходства современных инструментов визуального выделения уникальных характеристик организаций с многовековой практикой противопоставления друг другу противников. Доказана эффективность использования стереотипных визуальных символов в качестве средства консолидации общественности в борьбе против геноцида, что является целью данного исследования. Методом структурного анализа и семиотического подхода авторами исследованы визуальные символы, используемые как средство трансляции закодированного в ключевое послание общественного мнения в рамках деятельности организаций по борьбе с геноцидом. Исследованные визуальные символы были определены как средство стереотипного воздействия на массовую аудиторию, что позволило говорить об эффективности таких символов в решении задач в рамках массовых коммуникаций. В ходе обобщения и систематизации полученных данных выявлены наиболее часто используемые символы, включающие в себя коды отдельных культур, что позволило сделать вывод о стереотипном распространении таких символов в контексте борьбы против геноцида и его международного признания.

Барановский Владимир Георгиевич является одним из ведущих специалистов в области международных отношений в России. В 1972 г. окончил МГИМО МИД СССР. В 1973-1976 гг. обучался в аспирантуре Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) АН СССР. С 1976 г. работает в структуре ИМЭМО АН СССР. В 1982-1988 гг. - заведующий сектором международной безопасности ИМЭМО АН СССР. В 1986 г. защитил докторскую диссертацию на тему «Европейское сообщество в системе международных отношений». В 1988-1992 гг. - заведующий отделом западноевропейских исследований ИМЭМО АН СССР (ИМЭМО РАН). В 1992-1998 гг. являлся главным научным сотрудником ИМЭМО РАН. В 1992-1996 гг. руководил проектом в Стокгольмском международном институте исследований проблем мира SIPRI. С 1998 г. - заместитель директора ИМЭМО РАН. С 2005 г. - профессор кафедры международных отношений и внешней политики МГИМО МИД РФ. С 2011 г. - действительный член РАН. В своем интервью В.Г. Барановский рассказывает об этике и морали в международных отношениях, многополярности и роли идеологии во внешней политике.

Принципы «мягкой силы» в контексте исторического развития международных отношений постепенно включались в структуру стратегий влияния как на Востоке, так и на Западе. Это происходило задолго до появления самого концепта «мягкая сила» и до того, как «мягкая сила» стала использоваться в глобальном масштабе на уровне межгосударственных отношений. В современном мире, в условиях возрастающей роли религиозного фактора в международных отношениях важно понимать, как использовать достижения и исправить ошибки этих ранних стратегий, которые уже в XVI в. были разработаны и активно использовались иезуитами в международной практике. Деятельность Франциска Ксавье в Японии и Антони де Монсеррата в империи Моголов и стала тем опытом, на основе которого иезуиты разрабатывали основы стратегий коммуникаций в Азии. Внимательное и тщательное изучение их опыта имеет большое значение для понимания современных процессов международного взаимодействия с точки зрения использования рычагов воздействия «мягкой силы».