Глобальность и самобытность в теории международных отношений

Полный текст

Введение

Современная теоретическая литература о международных отношениях все заметнее включается в очередной так называемый большой спор, касающийся вклада незападного мира в формирование глобальных  знаний о мире. По сравнению с прежними спорами об идеализме/реализме, классическом/научном подходе и рационализме/конструктивизме новый спор выводит обсуждение и саму дисциплину международных отношений за пределы ее привычно западного ареала развития.

Хотя новый спор развернулся сравнительно недавно — лишь в последние 10—15 лет, — в нем уже появилось немало важных нюансов и поворотов. Уточняются понятия и границы западного и универсального. Ставится вопрос о возможностях подлинно глобального знания с учетом его национальных и региональных корней и особенностей. Интенсифицируются усилия представителей незападных культур и традиций, прежде всего Китая, по созданию собственных школ изучения международных отношений, в том числе на основе развития собственных журналов и публикаций в стране и за ее пределами. Возможности формирования незападных теорий международных отношений и возможностей глобального академического дискурса в данной области обсуждаются и в отечественной литературе (Алексеева, 2017; Лебедева, 2017; Грачиков, 2019; Дегтерев, 2021; Истомин, Байков, 2015; Фененко, 2016; Цыганков,  Цыганков, 2017). Вместе с тем предпринимаются активные попытки оживить западное под видом глобального и претендующего на универсальность знание.

Происходящее заставляет задуматься о соотношении глобального и национально-самобытного в формировании знания вообще и науки о международных отношениях в частности. Представляется, что без нового прояснения этих понятий и характера их отношений на современном этапе трудно ставить вопрос о формировании российской школы международных отношений, не говоря уже о нахождении на него удовлетворительного ответа. Как первое, так и второе необходимо для сохранения и развития Россией позиций самостоятельного государства с самобытными ценностями и отлаженной системой национальных интересов. К продвижению в данном направлении российских международников подталкивает сама жизнь. Мир разворачивается от утвердившейся было после холодной войны западноцентричной модели глобализации к новым процессам регионализации и «национализации». Пандемия лишь закрепила этот поворот, заострив вопрос о поиске новых оснований для национального выживания и развития.

В данной статье хотелось бы в порядке дискуссии предложить наше понимание  соотношения глобального и самобытного как в современных мировых разработках, так и применительно к условиям и задачам России. Мы убеждены, что самобытность формируется во взаимодействии с внешним и глобальным, а глобальное невозможно без учета самобытного и без постоянного диалога с ним. С этих позиций критически анализируются новые попытки сформулировать понятие глобального без учета центральности самобытного. На наш взгляд, за этими попытками скрывается стремление вдохнуть новую жизнь в отживающий свое западноцентричный взгляд на мир. В контексте сказанного мы возвращаемся к вопросу об импликациях данного спора для России.

Глобальность и самобытность

Нам представляется, что глобальность и самобытность следует рассматривать, как говорили в былые марксистские времена, в их диалектическом отношении. Одно не существует без другого, постоянно подтверждаясь во взаимодействии и взаимовлиянии. В международных отношениях сформировалось немало способов определять глобальное не как продукт одной только культуры — западной или какой-то иной, а как взаимодействие, многообразие и плюралистическое сообщество различных культур и цивилизаций (Alker & Biersteker, 1984; Inayatullah & Blaney, 2004; Decolonizing international relations, 2006; Hobson, 2012; Thinking international relations differently, 2012; Acharya & Buzan, 2017; Cheng & Brettle, 2019). Подобным образом многими современными теоретиками вклада незападных культур в мировые знания о  международных отношениях ставится вопрос о глобальном.

Что касается самобытного, то это понятие разработано значительно слабее и нуждается в дополнительных пояснениях. Поясним, в частности, что имперское, автаркическое и национально-этническое есть лишь отдельные проявления самобытности. Последнее понятие содержательно шире и богаче и должно определяться через весь спектр  возможных измерений социокультурного своеобразия и реализации в мире. Важно осмыслить как онтологическое, так и эпистемологическое измерение понятия. Онтологически самобытность предполагает комплекс особых условий, в которые помещена страна, — экономических, технологических, геополитических, военно-политических, климатических, информационных и иных. Эпистемологически самобытность выявляется прежде всего, хотя и не исключительно, интеллектуальными усилиями лучших мыслителей страны¹. Кому как не им, выросшим и впитавшим в себя соки родной культуры, выразить ее на родном же языке, сформулировать необходимые понятия и вписать их в общий национально-цивилизационный контекст?

Примеров подобных стремлений соединить глобальное и самобытное в мире уже немало. Китайские исследователи активно работают над формированием собственных национально-ориентированных теорий международных отношений, развивающихся в диалоге с западными. Некоторые из них призывают выйти за пределы бинарных оппозиций «свой — чужой» на путях осмысления и представления реляционного мирового порядка (Eun, 2018). В Индии исследователи-международники выступают за преодоление британского колониального наследия и опору на собственную интеллектуальную историю (Chagas-Bastos, Leite & Maximo, 2019).  В мусульманском мире обнаружилась критика не только проектов западной исключительности, но и незападной. При этом в качестве альтернативы некоторые исламские исследователи предлагают опираться на суфийскую философию (Shahi, 2019) как основу создания глобальной теории международных отношений². В целом незападные теории склонны предлагать свои, близкие им «когнитивные фреймы», являющиеся в основе своей коллективисткими, холистичными и контекстуальными, в отличие от западных, особенно американских фреймов методологического индивидуализма, анализа и объективности (Cheng & Brettle, 2019).

Далеко не все из обозначенных подходов безупречны с точки зрения стремящихся к получению глобального знания. Нередко эти подходы предлагают в качестве потенциально глобальных культурно нагруженные понятия и теории. И все же в целом нельзя не видеть наметившегося движения дисциплины международных отношений к ее новому состоянию. Новый большой спор еще только начинает оказывать влияние на глобальные дискуссии, но уже породил развивающуюся литературу осмысливающих феномен нового культурного многообразия и плюрализма в мире (Reus-Smit, 2018). Этот спор неизбежно будет развиваться и углубляться, в том числе в силу сопровождающих и подкрепляющих его фундаментальных экономических и военно-политических изменений в мире. По мере движения мира к многополярности неизбежно и движение к плюрализации социального знания.

Западноцентризм  и попытки его оживления

Новый спор потеснил позиции американоцентризма и западноцентризма в международных отношениях, еще недавно казавшиеся многим незыблемыми. Западные международники все чаще отмечают стагнацию традиционных исследовательских программ, связанных с изучением демократического мира, «мягкой силы» и др., а также относительное снижение цитируемости классиков западного реализма и либерализма, указывают на диверсификацию споров внутри дисциплины международных отношений. Сегодня даже называющие себя рационалистами, выступающие за накопление знаний о мире на основе позитивистских методов проверки гипотез ученые осознают ограниченность возможностей Запада в формировании глобальной теории международных отношений (Colgan, 2019).

Конечно, есть немало и тех, кто отмеченного кризиса западноцентризма не усматривает, выступая с прежних позиций. В западном академическом мейнстриме доминируют те, кто не хотел бы пересмотра позиций западного «универсализма» и продолжает не замечать его этноцентристских оснований. Для теоретиков типа Д. Миршаймера основы науки о международных отношениях находятся на Западе и не должны ставиться  под сомнение во имя сохранения академических стандартов и единства дисциплины (Mearsheimer, 2016). В американских университетах эта позиция сегодня уязвима и в силу распространения политически мотивированной борьбы с расизмом. Вне зависимости от отношения к этой борьбе она играет свою роль в вытеснении западноцентристских  стереотипов в социальной науке.

На этом фоне все слышнее голоса выступающих за преодоление западного доминирования на путях развития глобальной теории международных отношений. Сторонники этой позиции во многом согласны с критиками западноцентризма и хотели бы привлечь их на свою сторону в движении к глобальной теории. К проектам создания такой теории следует присмотреться повнимательнее и попытаться понять их потенциал учета и интеграции, основанной на социокультурной идентичности и исторических традициях самобытности.

Один из таких проектов глобальной теории международных отношений был предложен в серии статей, выступлений и недавней книге А. Ачарьей и Б. Бузаном (Acharya, 2014; 2016; Acharya & Buzan, 2019). Будучи выдвинутым известными исследователями — британцем и американцем индийского происхождения — проект предполагает переосмысление мирового опыта с позиций глобальной, а не только западной истории, опыта регионов и многообразия государственных и негосударственных участников международных отношений. А. Ачарья и Б. Бузан предлагают осмыслить исторический и интеллектуальный опыт за пределами Запада и строить теорию международных отношений, руководствуясь опытом как западного, так и незападного миров. Казалось бы, что именно такой подход позволит интегрировать глобальное  и самобытное, уйдя от привычного и  тормозящего развитие дисциплины западного этноцентризма.

Однако при внимательном рассмотрении так называемую глобальную теорию международных отношений предлагают выстраивать без должного учета полноты национально-культурной самобытности. Само понятие самобытности в этой теории не осмысливается и подменено понятиями регионов и множественных агентов-участников. Но главное, на наш взгляд, заключается в том, что в качестве требования к незападным теориям  выдвигается необходимость формирования гипотез и знаний, проверяемых за пределами тех регионов, в которых они были сформулированы (Acharya, 2014). Это само по себе понятное с точки зрения общенаучных стандартов требование, во-первых, предполагает  эмпирически-позитивистскую центрированность знания с характерным для него недостаточным учетом факторов местного и социокультурного контекста производства знания. Во-вторых, в этом требовании можно прочесть установку для «местных» исследователей, согласно которой они должны доказать работающим на Западе потенциал незападного стать научно универсальным. Почему же доказывать должны незападные западным, а не наоборот? Кто будет судить и делать  выводы об их научности и универсальности? Не получится ли, что незападным исследованиям будет отказано в полноценной научности на основании их излишней идеологизированности и недостаточной проверяемости? Например, кто из западных исследователей помнит сегодня о вкладе советских исследователей в изучение международных отношений? Между тем в советский период было создано немало ценного и нуждающегося в продолжении и развитии — свои школы  системного анализа в ИМЭМО и МГИМО, связанные с именами Н.А. Симонии,  Л.И. Рейснера и других востоковедов-теоретиков (В.И. Гантмана, М.А. Хрусталева), а также теории модернизационного синтеза, анализ циклов мировой политики³ и многое другое (Эволюция восточных  обществ…, 1984; Система, структура и процесс развития современных международных отношений, 1984; Зарубина, 1998; Пантин, Лапкин, 2006).

Национальная критика  нового глобализма

Проблема так называемой глобальной теории международных отношений связана, на наш взгляд, с определением глобального как самоценного и автономного от национально-самобытного без попытки выстроить отношения глобального и самобытного как онтологически равных, находящихся между собой в сложных диалектических отношениях. Фактически статус онтологического признания закреплен в глобальной теории за глобальным. Глобальное определяется в данном случае не через универсальную идею — как, например, либеральная демократия в американском мейнстриме или «хорошее управление» в европейском, — а через плюрализм регионов и агентов-участников, в том числе за пределами Запада. В этом проекте легко угадывается характерная для уже известных научной общественности левых по политической ориентации идей глобального мира  критика государства и национальной государственности как «монополизирующих»  современность и излишне консервативных, сдерживающих прогресс человечества институтов⁴. В немалой его части глобальное мыслится здесь как отрицание — причем далеко не диалектическое — государственного и национально-самобытного.

Проницательные исследователи уже обратили внимание на обозначенную склонность А. Ачарьи и Б. Бузана к дихотомическому пониманию глобального и самобытного. В частности, немецкие теоретики международных отношений Ф. Андерл и А. Витт указали на необходимость проблематизации глобального и ухода от его понимания как структурно неизменного и онтологически  самостоятельного (Anderl & Witt, 2020). В своей работе они не ограничились теоретико-логической критикой, но и предложили пути преодоления дихотомии двух понятий.  Во-первых, необходимо показать исторические корни возникновения и современные условия поддержания каждого из «глобализмов». Во-вторых, на основе такого осмысления необходимо ответить на вопрос, каким целям и в чьих интересах они служат (Anderl & Witt, 2020, p. 48). По убеждению данных исследователей, если глобальной теории  А. Ачарьи и Б. Бузана суждено продемонстрировать способность быть «менее высокомерной, менее антиисторичной и менее  эксклюзивной», ей будет важно ответить на эту критику (Anderl & Witt, 2020).

Эта критика возвращает нас к понятию самобытного, без которого невозможны ни историческая реконструкция глобального, ни осмысление его социально-интеллектуальных корней. И здесь мы обнаруживаем, что само это понятие плохо разработано теоретически и не слишком занимает не только А. Ачарью с Б. Бузаном, но и западную мысль о международных отношениях. Так, в западном  реализме национально-культурное сводится к государственному. Например, в недавней книге, посвященной критике либерализма, ведущий американский реалист Д. Миршаймер не проводит каких-либо принципиальных различий между реализмом и национализмом (Mearsheimer, 2018).

Еще меньше осмысления национально-особенного — в западном либерализме, в  основном исходящем из центральности индивидуальных прав и свобод и настаивающем на приоритетности либеральной демократии. Либералов редко заботит, что либеральная демократия далеко не везде приживается и отнюдь не является единственным способом выразить национально-культурную самобытность. Нередко ее выражают не либеральные, а традиционные и консервативные ценности (Keating & Kaczmarska, 2019). Однако для представителей западного либерализма  глобальное — это главным образом западное. Кстати, похоже, что в этой области рассмотренный выше проект А. Ачарьи и Б. Бузана близок именно к западному либерализму.  Отрицая претензии на культурную исключительность, авторы критикуют понятия «азиатских ценностей», «азиатских прав человека» и конфуцианских ценностей как связанные  с моделями авторитарного правления, но  при этом не упоминают о претензиях Запада на собственную исключительность (Acharya, 2014; 2016).

Наконец, конструктивизм в последнее время все меньше интересует формирование национального и все больше волнуют вопросы формирования повседневной структуры смыслов в практике и взаимодействии различных групп и акторов, в том числе внутри стран и элит (McCourt, 2016; Kustermans, 2016). Кроме того, внутри западного конструктивизма влиятельны теоретики международных и глобальных норм, не слишком чувствительные к восприятию этих норм национальными государствами и обществами (Adler-Nissen, 2016).

Национально-самобытное  в русской международной теории

Такое состояние современной литературы по вопросам глобального и самобытного следует иметь в виду тем, кто всерьез ставит задачу национального осмысления происходящих в мире перемен. Любая теория, в том числе теория международных отношений, есть продукт времени, места и конкретных интеллектуальных усилий. Поскольку это так, она по определению не может быть универсальной и должна выстраиваться исходя из местных особенностей и условий. Такое  положение не означает ее ненаучности и  непроверяемости — каждая теория должна иметь выход в практику, подтверждать ее или опровергаться ею, — оно лишь означает ограниченность любой теории и важность понимания ею собственных возможностей и пределов.

Для России это означает, во-первых, важность понимания собственных историко-социальных условий, а во-вторых, необходимость мобилизации собственного интеллектуального капитала в их осмыслении. Русская политическая мысль уже не первое столетие обсуждает вопросы национального своеобразия и его квинтэссенции — русской идеи. Без обсуждения русской идеи, без опоры на русскую мысль и философию не выстроить и русскую теорию международных отношений. К этому призывал нас и процитированный  в эпиграфе русский историк и дипломат  С.С. Татищев, и многие другие представители национальной мысли.

Пока российские международники движутся в этом направлении скорее интуитивно, на ощупь, нежели на основе систематического осмысления современных мировых процессов. На наш взгляд, идея нации или самобытная идея должна быть отправной в выстраивании любого теоретического объяснения. Русская идея представляет собой синтез державных и иных социокультурных установок, своеобразно соединявшихся на различных этапах исторического развития. Глубоко своеобразны идеи любого крупного народа, и задача международников — осознать и использовать их в формировании научной, национально ориентированной теории⁵.

Для России как сформировавшейся великой державы весьма важен и учет лучших достижений реалистских теорий международных отношений, тем более что реалистские разработки активно развиваются в экспертных и академических кругах. Русский реализм в лучших его проявлениях показал чувствительность к проявлениям национальной самобытности, связанным в том числе с евразийским положением страны между  Европой, Азией и Ближним Востоком, трансэтничностью, размером территории и важностью сильного централизованного  государства. Подчеркивая важность сильного государства, русские реалисты, как правило, не являются противниками индивидуальной свободы или же цивилизационного своеобразия. Они исходят лишь из того, что такое  государство — часть, основа и защита национально-политической самобытности от притязаний на нее извне⁶.

Нам уже приходилось предлагать социологический подход как основу изучения и формирования национально ориентированной теории международных отношений⁷. В числе прочих достоинств этот подход способен синтезировать достижения конструктивизма и реализма применительно к конкретным национальным условиям. Социологический подход признает наличие в науке определенных универсальных, общеупотребимых понятий, методов и методик. Однако он утверждает и диалектику национального и глобального и исходит из того, что общенаучные понятия должны быть продуктом глобального межнационального диалога и не могут быть выработаны и подтверждены лишь из одной части культурно-противоречивого мира. Социокультурный и политический диалог ученых, представляющих разные страны и части земного шара, поэтому должен быть условием развития науки. Такой диалог предполагает взаимное обучение и самообучение как  понимание себя через восприятие другого  (и наоборот).

Для России такая постановка вопроса означает необходимость не только находиться в постоянном диалоге с зарубежными коллегами и учиться у них, но и осознавать необходимость выработки соответствующих национальным интересам подходов к изучению международных отношений. Отгородиться от мировой, в том числе западной, науки как принципиально чуждой России — это путь к недиалектическому отрицанию глобального и, как следствие, к интеллектуальной изоляции страны. Национальные подходы в теории международных отношений должны базироваться на знании мировых тенденций и диалоге с представителями  других сообществ внутри и вне страны  (Цыганков, Цыганков, 2019).

Заключение

Подводя итог вышесказанному, подчеркнем, что усилия выстроить глобальное без национально-самобытного не могут считаться успешными. Глобальное должно строиться не сверху вниз, а вырастать как диалог равных социокультурных сообществ. Верно и обратное: любая национально-ориентированная теория обязана не замыкаться в себе, а  содержать концепцию глобального, его истоков и условий сохранения и развития.

Справедливо и то, что исследователи должны руководствоваться некими общими методологическими стандартами получения знания, которое ценилось бы в различных культурных сообществах. Примеры выработки таких стандартов и на их основе взаимоприемлемых теорий, концепций и эмпирических выводов имеются (Anderl & Witt, 2020, pp. 48—55). Их следует развивать и множить при помощи организации кросс-националь-ных и кросс-культурных исследовательских проектов. При этом придется помнить, что любая сложная теория содержит в себе несколько уровней и строится на основе важных идейно-политических допущений, национальные различия которых едва ли удастся преодолеть в результате общенаучного  диалога. Как справедливо писал когда-то  С. Хоффманн, как бы ни хотелось исследователям видеть себя частью свободного космополитического сообщества ученых, отрицая при этом свою интеллектуальную зависимость от условий своей страны, такая зависимость существует (Hoffmann, 1995, р. 225). Очень важно, чтобы этот уровень выявляющих национальную самобытность идейно-политических допущений был прописан представителями самого национального  сообщества. Иначе они рискуют быть вписанными в ту или иную глобальную теорию на урезанных правах каких-нибудь «региональных исследований».

 

^{1 Термин «самобытность» активно использовался в славянофильской философии в связи с идеями особого пути России. См., например: (Сухов, 1998).}

^{2 Сравнительное осмысление теорий исключительности в США, Китае, Индии и Турции предпринято, в частности в (Cha, 2015).}

^{3 Хрусталев М.А. Системное моделирование международных отношений: учеб. пособие. М.: МГИМО, 1987.}

^{4 Из ранних работ в этом жанре см., например: (Falk, 1995; Cox & Sinclair, 1996; Linklater, 1998).}

^{5 Один из возможных примеров применительно к изучению внешней политики может быть связан с синтезом державно-реалистских и конструктивистских теорий. См.: (Цыганков, 2020).}

^{6 О нашем понимании особенностей мышления русского реализма см.: (Цыганков, Цыганков, 2017; Цыганков, 2021).}

^{7 Цыганков А.П., Цыганков П.А. Социология международных отношений: анализ российских и западных теорий: учебное пособие для вузов. М.: Аспект Пресс, 2006.}

Об авторах

Андрей Павлович Цыганков

Государственный университет Сан-Франциско

Email: andrei@sfsu.edu
ORCID iD: 0000-0003-0011-2339

кандидат философских наук, доктор философии (PhD), профессор

Сан-Франциско, США

Павел Афанасьевич Цыганков

МГУ имени М.В. Ломоносова

Автор, ответственный за переписку.
Email: tsygankp@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-5726-183X

доктор философских наук, профессор кафедры международных отношений и интеграционных процессов факультета политологии

Москва, Российская Федерация

Список литературы