Еще раз о категории «роскоши» в экономике и праве древнего Рима

Полный текст

Введение В предшествующих работах нами ранее указывалось на необходимость корректного использования и даже перевода термина leges sumptuariae [1. C. 91-93]. Традиционно на русский язык он переводится как «законы о роскоши» или «законы против роскоши». Однако понятие «роскоши» как таковой в латинском языке передается термином «luxus» [2. luxus3. P. 1055; 3. luxuria. С. 606]. Производное от него понятие «luxuria» было связа но с категориями чрезмерности, изобилия, избыточности [2. luxuria. P. 1054; 3. luxuria. С. 606]. В сочинениях древних авторов лексемы, связанные с «luxus», корреспондируют с понятиями высокомерия, своеволия, непокорности. В то же время слово sumptus означает не роскошь как таковую, а расходы либо траты на что-либо. Поэтому leges sumptuariae буквально это не законы о роскоши, а законы о расходах, которые являются чрезмерными. В словаре И.Х. Дворецкого термин lex sumptuaria, собственно, и переведен как «закон о расходах» с прибавлением «на роскошь», причем, очевидно, что дополнение дается по контексту [3. sumptuarius. С. 606]. Самое раннее упоминание термина sumptus в значении «расход, трата» встречается в сочинениях Плавта и Катона Старшего (Plaut. Trin. 250; Mer. 693; Mil. 673; Cat. Agr. I. 5, XXII. 3). При этом следует отметить, что Плавт довольно редко использует слово sumptus в своих сочинениях. Не использует он и термин luxus в значении «роскошь», хотя в его пьесах один раз встречается слово luxuriarii (Pseud. 1107) и дважды luxuria (Trin. 8; Asin. 819). В связи с этим основное внимание должно быть обращено на творчество Катона Старшего, в текстах которого можно встретить многочисленные инварианты термина sumptus, используемые им применительно к однотипным ситуациям: sumptuarius - «касающийся расходов»; rationes sumptuariae - «счет расходов»; sumpto publico - «на общественный счет»; sumptu (i) parcere - «быть экономным в расходах»; sumptum facere - «быть экономным в расходах» [3. sumptuarius, sumptus II. С. 979]. Особо следует отметить, что в текстах Катона Старшего встречаются оба термина - luxus и sumptus - но в интересующем нас контексте в подавляющем большинстве случаев используется именно sumptus. Так, во фрагментах речей Катона Старшего встречается употребление таких слов, как luxuriose и sumptu, однако если в первом случае речь идет об избыточном состоянии радости, то во втором - именно о расходах (ORF. Fragm. 163, 173). Точно так же в «Земледелии» для характеристики неподобающей вилику жены используется прилагательное luxuriosus в значении «своевольная, испорченная» (Agr. 143)[1]. Таким образом, говоря о понимании самими древними авторами смысла термина leges sumptuariae, следует выделить две семантически близкие линии, которые, во многом совпадая, тем не менее не являются тождественными. Так, luxus скорее ассоциировалось с явлениями, привнесенными в жизнь civitas эллинистической цивилизацией и ставшими следствием военной активности Рима на юге Италии и за ее пределами, т.е. с тем, что с легкой руки Вильяма Харриса стало именоваться «римским империализмом». Слово sumptus, напротив, было связано с исконно римскими представлениями об умеренности и бережливости, которые необходимо рассматривать прежде всего в контексте хозяйственной жизни familia. Поэтому, если термин luxus отражал понятие роскоши как таковой, то употребление слова sumptus было связано (и куда глубже уходило в историю Рима) с ведением хозяйства в целом и с понятием расходов в частности. Историографическая заметка В отечественной историографии на данное обстоятельство обратил внимание Б.С. Ляпустин в своей статье 1991 г., посвященной закону Оппия. Как он отмечает, первые законы о роскоши были направлены на экономическое укрепление римской фамилии и недопущение непроизводительных трат ее членами. По его мнению, целью leges sumptuariae была экономическая защита и хозяйственное укрепление римской семейной организации за счет контроля над непроизводительными расходами [4. C. 50-62]. Как нам представляется, именно в данном контексте следует воспринимать знаменитую сентенцию Катона Старшего о том, что хорошему хозяину любо продавать, а не покупать (Agr. 2. 7). Следует отметить, что уже в литературе XIX - начала ХХ вв. присутствовала точка зрения, согласно которой появление законов о роскоши было вызвано процессами экономического развития Рима. Их главной целью, по мнению ряда исследователей, была минимизация последствий тех новых экономических и социальных явлений, что были порождены «римским империализмом», что было актуально и для европейского общества второй половины XIX в. [5. C. 22]. Так, по мнению Этторе Паиса, законы о роскоши были связаны с финансовыми и, в частности, фискальными потребностями государства. Огромные средства, поглощаемые импортом предметов роскоши, вызывали озабоченность властей, видевших негативные последствия нового образа жизни знати как для общественной морали, так и экономической стабильности фамилии [6. P. 458-459]. Последнее положение нашло свое развитие в работах Эмилио Габбы, согласно которому главной целью законов о роскоши было предотвращение экономического банкротства нобилитета в результате необдуманных или рискованных экономических операций. Неудачные инвестиции и новый стиль жизни, основанные на отказе от традиционных принципов умеренности и бережливости, имели своим следствием распыление семейного имущества (patrimonium), что могло привести к быстрому исчезновению многих знатных фамилий, лишившихся своей экономической основы. Законы о роскоши, по его мнению, были необходимы для поддержания финансовой и экономической стабильности знатных семейств, что гарантировало сохранение ведущего положения, которое они занимали в обществе и в политической жизни [7. P. 27-4]. Аналогичный подход характерен для Жан-Жака Обера, по мнению которого, появление за конов о роскоши свидетельствует не только о феномене стремительного обогащения римской аристократии, но и о тех путях, которыми это богатство растрачивалось или инвестировалось. В связи с этим данные законы показывают не только проявления консюмеризма римской элиты, но и пример совершенно нового подхода в борьбе с моделями поведения, несущими вызов социальному порядку [8. P. 168-169]. Как полагает Майкл Крауфорд, законы о роскоши находят объяснение, если рассматривать их как средство, необходимое римской аристократии для сохранения единства своей социальной страты. Он обращает внимание на то, что начиная со 181 г. до н.э. на протяжении примерно сорока лет принимается целая группа законов, призванных подавить различные проявления престижного потребления среди определенной части римской знати, вызывавших зависть и возмущение со стороны других аристократов. Таким образом, появление законов о роскоши в Риме рассматривается М. Кроуфордом вслед за А. Тойнби, В. Харрисом, К. Хопкинсом в контексте процесса практически неконтролируемого и часто нелегитимного обогащения верхушки римской общины в период создания средиземноморской державы [9. P. 79-80][2]. Проблема источников Высказанные соображения заставляют обратить внимание на источниковую базу исследуемой проблематики. Ее особенностью является отсутствие непосредственно юридических источников, в результате чего история римских законов о роскоши воспринимается через историко-антикварные штудии Авла Геллия и Макробия. Инго Заурвайн справедливо отмечает в этой связи, что «основной массой сведений по истории сумптуарного законодательства мы обязаны историкам, поэтам и антикварам» [11. S. 3]. К этому следует прибавить то обстоятельство, что не сохранились аутентичные тексты ни одного сумптуарного закона, что значительно сужает возможности исследователя, которому приходится довольствоваться сведениями об их содержании (как правило, очень краткими), содержащимися в античной литературе. Основным источником по истории римского сумптуарного законодательства являются два больших отрывка из сочинений Авла Геллия (II в.) и Амвросия Феодосия Макробия (V в.). Дополнением к ним служат сообщения Цицерона, Ливия, Плиния Старшего и Афинея, в которых содержатся упоминания об отдельных законах о роскоши. В связи с этим основное внимание исследователей сосредоточено на 24-й главе II книги «Аттических ночей» Авла Геллия и 17-й главе III книги «Сатурналий» Макробия. Два этих отрывка настолько близки по структуре и содержанию, что это позволило исследователям поставить вопрос о заимствовании Макробием сведений, приводимых Авлом Геллием, либо зависимости обоих авторов от одного источника[3]. Вместе с тем были выявлены и определенные различия - не совпадает перечень законов о роскоши, приводимый авторами, отличаются хронологические рамки, датировка отдельных законов, что указывает на то, что Авл Геллий и Макробий могли пользоваться различными источниками [12. P. 381-406]. Как сообщает сам Авл Геллий, он использовал сведения из сочинения «Coniectanea» («Записная книжка»), принадлежащего видному юристу начала I в. н.э. Гаю Атею Капитону (II. 24. 2). Сочинение Атея Капитона является ценным источником, поскольку в нем были приведены тексты римских законов о роскоши (loc. cit.). Сходство сведений, сообщаемых Авлом Геллием и Макробием, позволяет предположить, что последний также использовал сочинение Гая Атея Капитона либо напрямую, либо через посредничество какого-то автора, скорее всего Серена Саммоника, на которого он дважды ссылается в 17-й главе своего труда. То, что Макробий использовал непосредственно сведения Авла Геллия, выглядит сомнительным в свете отмеченных выше расхождений в сочинениях двух авторов, хотя в тексте «Сатурналий» и присутствует ссылка на некоего Геллия, упоминаемого без указания преномена. Как отмечает Анна Ботильери, для концепции Макробия в целом характерен более широкий охват материала. На основе анализа различных вариантов датировки lex Fannia у обоих авторов она приходит к выводу о существовании по крайней мере еще одного источника, которым пользовался Макробий. В упоминаемом в «Сатурналиях» Геллии она видит анналиста II в. до н.э. Гнея Геллия [5. P. 95-96]. По ее мнению, Макробий использовал сведения Гнея Геллия не напрямую, а в пересказе Варрона (возможно, это были его «Annales»), сочинения которого были хорошо известны как ему самому, так и Авлу Геллию[4]. Таким образом, отличительной чертой источниковой базы по истории римского сумптуарного законодательства является отсутствие сочинений римских юристов. Исключением является труд Капитона, который дошел лишь в передаче анналистических и антикварных сочинений. В сохранившихся древних правовых памятниках отсутствует характеристика leges sumptuariae как определенного вида законодательства. Нет упоминаний о законах о роскоши и в «Edictum Perpetuum», источнике преторского права, даже несмотря на наличие короткого титула, посвященного расходам на погребе ния[5]. Хотя в тексте Дигест Юстиниана встречается термин sumptus, контекст его употребления далек от законов о роскоши6. Отсутствие широкого круга источников как юридического, так и неюридического характера объясняет, почему такие вопросы, как количество римских законов о роскоши, время их принятия или содержание конкретных законов, по-прежнему вызывают острую дискуссию. Исчезнув к началу I в. н.э., эти законы долгое время не вызывали большого интереса не только в связи с утратой актуальности, но и из-за отсутствия информации о них. По-видимому, за исключением Гая Атея Капитона, заставшего при жизни последние законы о роскоши, этот вид законодательства так и не привлек внимания римских юристов. Всплеск интереса к законам о роскоши приходится на II в., когда центральным явлением духовной жизни римского общества становится классицизм, принявший четкие очертания архаизма[6]. Возникшая в обществе ориентация на идеализируемое прошлое вызвала активный поиск антикварного материала, его кропотливое изучение и попытки воспроизвести в подражаниях и переработках. Вместе с тем законы о роскоши, воспринимавшиеся ко времени жизни Авла Геллия и тем более Макробия в качестве архаичного реликта республиканской эпохи, с самого начала изучались не с точки зрения правовой науки, а сквозь призму морально-этических категорий, поскольку в первую очередь они были призваны подчеркнуть как превосходство «древних» нравов, так и несовершенство нравов, характерных для времени жизни «архаистов» периода империи. «Sumptus» и «luxus» Попытавшись определить точку пересечения семантических полей, связанных с употреблением терминов «sumptus» и «luxus», мы приближаемся к пониманию того, как и чем была очерчена сфера действия римских «законов о роскоши». Первой точкой пересечения, без сомнения, является familia как исходный для рассматриваемой эпохи и одновременно базовый социоэкономический организм. Очевидно, что расходы, наносящие вред фамильной организации или ставящие под угрозу ее существование, не могли не восприниматься в римском обществе как явление крайне отрицательное. Поэтому появление в Риме эпохи Республики законов, которые должны были исправить, а в идеале предотвратить подобную опасность, было неизбежным. Второй точкой пересечения luxus и sumptus была civitas, сама римская гражданская община. Собственно говоря, две указанные точки и определили ареал распространения явления, которое мы обозначаем как «законы о роскоши». Помимо прочего, это позволяет отделить от leges sumptuariae внешне похожие законы (в силу чего они порой смешиваются в литературе), которые имели, однако, совершенно иные цели (законы, посвященные электоральной коррупции, вопросам наследования и т.д.). И плебесциты периода Ганнибаловой войны, и законы II-I вв. до н.э. в равной степени могут быть отнесены к leges sumptuariae, поскольку и те и другие были направлены против расходов, чреватых негативными последствиями, но принимались (и должны восприниматься нами) в различном социоэкономическом и политическом контексте. Рассматривая термины luxus и sumptus как близкие по смыслу, но не совпадающие полностью, следует обратить внимание на то, что понятие sumptus не только явно возникло раньше по времени, но и было шире по своему содержанию. Тенденция к их слиянию (если их рассматривать в контексте истории leges sumptuariae) появляется не раньше II в. до н.э., когда «роскошь» (и расходы на нее) начинают проникать во все сферы общественного бытия Рима. Тем не менее, как нам представляется, полного растворения понятия sumptus в более широком концепте luxus в условиях античной цивилизации не произошло. Фактическое слияние двух терминов, имеющих разное смысловое наполнение, произошло намного позднее, когда был утрачен исторический контекст происхождения и истории римских законов о «роскоши». Интеллектуальный продукт эпохи Просвещения Ощущение того, что предложенные предшествующей историографической традицией модели, характеризующие содержание и эволюцию римских законов о роскоши, исчерпали себя, характерно для появившейся в 2002 г. монографии итальянской исследовательницы Анны Ботильери. Она отмечает, что законы о роскоши в своей совокупности не только отличались разнообразием, но и были неоднородны по причинам, их породившим. В связи с этим она критически оценивает присутствующую как в античной традиции, так и в современной историографии «унитарную» модель, созданную, по ее мнению, историками и антикварами Поздней республики и эпохи Августа [5. C. 22]. Как полагает исследовательница, отдельные сумптуарные законы появлялись в разные периоды римской истории, были инициированы часто враждебными друг другу политическими группами и отражали проблемы и требования исключительно своей эпохи. В то же время она обращает внимание на постоянство существовавших в римском обществе моральных установок, ограничивавших избыточное потребление. Размышляя о современном восприятии римских законов о роскоши, А. Ботильери считает его порождением определенной концепции, возникшей и сформировавшейся в основных чертах в эпоху Просвещения. Значительную роль в ее распространении сыграл выдающийся французский мыслитель Ш.-Л. Монтескьё, который в своих сочинениях «Considérations sur les causes de la grandeur des Romains et de leur décadence» («Размышления о причинах величия и падения римлян») 1734 г. и «De l’esprit des loix» («О духе законов») 1748 г. неоднократно обращался к теме роскоши, подчеркивая связь между законами о роскоши и процессом разложения традиционных норм морали и поведения человека. Влияние идей философа на последующую историографию трудно переоценить, хотя при этом следует учитывать, что в творчестве Монтескьё и других представителей Просвещения античные реминисценции преломлялись через призму проблем, актуальных для эпохи перехода к раннебуржуазному индустриально-аграрному обществу, получившему развитие в ряде стран Западной Европы. В результате в распоряжении современного исследователя имеется устоявшаяся оценка законов о роскоши, сложившаяся в рамках определенной историографической традиции. Как отмечает А. Ботильери, первые дебаты относительно роскоши протекали в Европе Нового времени в контексте теории меркантилизма [5. C. 23]. Начиная с XVII в. трудности реального контроля за потреблением предметов роскоши вызвали убеждение в целесообразности введения налогов на определенные группы товаров, потребление которых свидетельствовало о высокой покупательной способности данного лица. В результате теоретически обосновывалась необходимость введения системы налогообложения, предполагавшей наличие фискального контроля за приобретением определенных групп товаров, облагаемых повышенной ставкой налога. Фактически речь шла о необходимости введения повышенного уровня налогообложения богатейшей части населения в интересах малоимущих групп общества [14]. Возникнув в Италии, где с XVI в. существовал налог на лошадей, налоги на предметы роскоши повсеместно стали вводиться на территории Западной Европы в XVII-XVIII вв. В Голландии в 1612 г. был введен налог на экипажи, в 1636 г. - на прислугу, несколько позднее - налог на лошадей. В Австрии в 1692 г. был введен налог на обувь, бильярд и кегли, в 1697 г. - на экипажи. В Швеции при Карле XII были введены налоги на мужскую одежду, изготовленную из шелка, позолоченные шпаги и парики [15]. Особое развитие данный вид налогов получил в Англии, где налог на экипажи был введен в 1747 г., на лошадей - в 1784 г., на мужскую прислугу - в 1777 г., на женскую прислугу - в 1785 г. Во второй половине XIX вв. были введены налоги на серебряную и золотую посуду, карты, гербы, ружья, охоту. В Германии с конца XVII в. также были введены различные налоги на предметы роскоши: в 1698 г. налог на парики и экипажи, при Фридрихе Великом - на сапоги и башмаки с высокими каблуками, на всем протяжении XIX в. в различных немецких землях вводились налоги на собак и бильярд. Во Франции в 1759 г. были введены налоги на прислугу и лошадей, в 1795 г. - налог на экипажи, затем в XVIII-XIX вв. были введены налоги на бильярд, охоту, собак, велосипеды, фортепиано и др. Существовали подобные налоги и в России, где помимо налога на игральные карты, взимавшегося в интересах Императорского Воспитательного дома в Москве, в 1892 г. был введен налог на охоту, а в ряде городов были установлены местные сборы с собак, лошадей и экипажей [16. C. 105]. Заключение Подводя итоги, следует еще раз обратить внимание на истинное значение термина leges sumptuariae. Несмотря на то, что в отечественной традиции принято переводить их как законы о роскоши, под leges sumptuariae следует понимать законы о расходах, которые являются чрезмерными. При этом они были адресованы не индивидуальному, а коллективному субъекту в виде римской familia в лице представлявшей и возглавлявшей его фигуры pater familias. В своем развитии современная концепция законов о роскоши прошла несколько этапов, каждый из которых отражает проблематику и духовные запросы своего времени. Первый этап формирования представления о leges sumptuariae приходится на эпоху Принципата, когда происходит переосмысление древних уже для того времени законов в духе концепции упадка нравов и моральной деградации римской общины, восходящей к разработкам авторов Средней и Поздней Республики[7]. Следы этой работы можно видеть в сочинениях Авла Геллия и Макробия, которые содержат основной корпус сведений об этих законах, доступный современному исследователю. Второй этап переосмысления leges sumptuariae приходится на XVIII век, когда в рамках философских (и прежде всего социально- экономических) разработок авторов эпохи Просвещения получила дальнейшее развитие идея законов о роскоши, воспринимавшихся в контексте античной концепции упадка нравов, проецировавшейся на европейское общество того времени. В условиях распространения богатства, возникавшего вне рамок традиционных экономических моделей и стратегий, связанных с эксплуатацией земельной собственности, и порожденного им избыточного потребления, осмыслявшихся как общественное зло, законы о роскоши стали восприниматься как одно из средств борьбы с ним[8]. Принципиальная разница заключается в том, что теперь законы должны были регулировать не отдельные виды расходов семьи как базового элемента общественного устройства, а устанавливать контроль за экономическим поведением отдельного индивида через налогообложение дорогих и престижных видов потребительских товаров. В заключение следует отметить, что в подавляющем большинстве leges sumptuariae принадлежали к такой разновидности римского законодательства, как lex imperfecta[9]. Ее особенностью было отсутствие санкции, в связи с чем правовое регулирование осуществлялось не столько юридическими средствами, предполагавшими прямое принуждение со стороны государства, сколько институтами коллективного контроля морали римской общины, такими как регулярно проводившийся цензорами regimen morum [21. S. 35-39]. С этой точки зрения античные leges sumptuariae, строго говоря, не были законами в современном понимании этого слова, так же как и не имели своей целью борьбу с таким явлением, как роскошь.

Об авторах

Владимир Александрович Квашнин

Вологодский государственный университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: kvashninv195@mail.ru
ORCID iD: 0000-0003-0931-6207
SPIN-код: 2609-5610

доктор исторических наук, профессор кафедры юриспруденции

160000, Российская Федерация, Вологодская область, г. Вологда, ул. Ленина, д. 15

Список литературы