Формат «Китай-Вьетнам-Индия» в Южно-Китайском море в контексте региональной безопасности

Полный текст

Введение На современном этапе развития международных отношений все более заметную роль начинают играть регионы, ранее не находившиеся в центре глобальной политики. Одним из них в последние годы становится регион Юго-Восточной Азии (ЮВА), характеризующийся бурным социально-экономическим развитием, но в то же время содержащий большой конфликтный потенциал, в известной степени вызванный территориальным спором между двумя ведущими государствами Вьетнамом и Китаем. Наибольшее деструктивное влияние на региональную подсистему оказывают взаимные территориальные претензии данных государств на акваторию и морские объекты (Парасельские острова и архипелаг Спратли) в Южно-Китайском море (ЮКМ). Актуальность исследования обусловлена огромным геополитическим и геостратегическим значением Южно-Китайского моря для региональных и целого ряда нерегиональных держав в силу целого ряда факторов. К таковым факторам следует, в первую очередь, отнести выполнение данным регионом роли главной артерии мировой торговли, через которую проходит основной объем импорта энергоносителей (свыше 50% нефтяных танкеров) и большая часть экспортного грузопотока (70 тыс. торговых судов) и товарооборота (свыше 5,3 трлн долл США). Кроме непосредственно транзитного аспекта, данный регион обладает внушительным ресурсным потенциалом: залежи нефти, по предварительным данным, составляют до 30 млрд т, а природного газа - не менее 16 трлн куб. м. Бассейн ЮКМ находится на четвертом месте среди крупнейших рыбопромысловых районов мира. Учитывая современные тенденции переформатирования стратегических подходов ряда государств (США, Япония, Австралия, Индонезия) к трансрегиональному пространству Индо-Тихоокеанского региона, акватория ЮКМ представляет важность как своеобразный узел, связывающий два океана, а также тихоокеанские государства с Индией, которая рассматривается как точка опоры в фарватере политики «сдерживания Китая». В данном контексте большое значение приобретают отношения на треке Китай-Вьетнам-Индия в ЮКМ. Анализ эволюции особенностей отношений в данном стратегическом треугольнике важен для понимания общих закономерностей нынешних интеграционных процессов и региональной системы безопасности в подсистеме ЮВА. Целью исследования является выявление роли территориального спора в Южно-Китайском море на состояние отношений между Китаем, Вьетнамом и Индией в региональной подсистеме Юго-Восточной Азии. Теоретико-методологическую базу исследования представляет неоклассический, структурный реализм, позволивший выявить закономерности в развитии региональной политики Индии, Вьетнама и Китая, а также проанализировать тенденции межгосударственного взаимодействия в данном географическом пространстве. Для изучения особенностей отношений Китая, Вьетнама и Индии в контексте территориальных споров в ЮКМ был применен системный подход, позволивший рассмотреть взаимоотношения на трехстороннем треке как систему взаимосвязанных направлений, определяющих степень реализации взаимных интересов. Для исследования процесса концептуализации регионального вектора во внешней политике отмеченных стран был применен логический концептуальный анализ. Территориальные споры в Южно-Китайском море Территориальная проблема в Южно-Китайском море имеют несколько узлов противоречий. Деструктивное влияние на региональную безопасность оказывает территориальный конфликт за Парасельские острова и архипелаг Спратли. На первый географический объект претендуют КНР, Тайвань, СРВ, а на отдельные острова Спратли претензии также предъявляют Филиппины, Малайзия, Бруней. А уже в 1996 г. на 29-м Совещании министров АСЕАН в Джакарте принятие общеобязательного документа, регламентирующего деятельность всех сторон в ЮКМ - «Кодекса поведения в ЮКМ» (Code of Conduct - COC), -рассматривалось как работоспособное и перспективное средство для укрепления стабильности и безопасности в данном регионе [1]. Длительные переговоры с Китаем по разработке «Кодекса поведения в ЮКМ» выявили противоречия между Вьетнамом, Филиппинами и Малайзией, из-за чего было принято решение заменить Кодекс Декларацией о поведении сторон в Южно-Китайском море, не имеющей обязательной силы. В 2002 г. Декларацию (DOC) подписали Китай и десять государств-членов АСЕАН [2. С. 279-285]. После подписания DOC конфликт в Южно-Китайском море вышел из латентной фазы: в 2009 г. КНР официально представила карту с девятью штриховыми линиями («nine-dash line»), очертившими пространство, на которое претендует Китай. Вслед за этим последовал ряд действий, наполнивший заявление китайского правительства практическим содержанием: требование к международному сообществу относиться к 80% акватории ЮКМ как к исключительной экономической зоне (ИЭЗ) КНР, запрет экономической и научно-исследовательской деятельности. Это ускорило процесс разработки и согласования позиций по Кодексу. В 2009-2012 гг. развернулся основной цикл противостояния главных оппонентов - СРВ и Филиппин - с Китаем по известной формуле «действие - противодействие», кульминацией которого стали события весны 2012 г. в лагуне Скарборо, когда Китай полностью перекрыл филиппинцам доступ в этот район [3. С. 14-15]. Ни одна страна АСЕАН (кроме Вьетнама) не сделала никаких заявлений, а на июньском саммите в Пномпене впервые за всю историю существования Ассоциации стороны не смогли принять совместное коммюнике [4]. Данный факт продемонстрировал деструктивное влияние Китая на интеграционное объединение ЮВА, усугубив проигрышную в репутационном плане ситуацию для АСЕАН. Неспособность Ассоциации урегулировать проблему собственными усилиями привела к разделению стран-участниц в зависимости от их положения в данном споре. В частности, в результате очередного кризиса в ЮКМ, в результате которого Китай активизировал свою экономическую деятельность в водах лагуны Скарборо (2012 г.), Манила возбудила иск против Китая в Постоянном Арбитражном Суде в Гааге. В 2016 г. 5 судей Гаагского Арбитража приняли решение в пользу Филиппин, указав на противоречие претензий Пекина Конвенции ООН по морскому праву 1982 г. (UNCLOS), а также опровергнув островной статус тех объектов, за суверенитет над которыми разгорелся спор. Неудивительно, что Пекин осудил это решение как «несправедливое и незаконное» [5]. Существенные коррективы в геополитический ландшафт всего региона внесло создание 7-ми искусственных островов общей площадью 13 кв. км с последующим возведением на них с 2015 г. военной инфраструктуры [6. С. 34]. Это позволило КНР приобрести позиционное превосходство в данном регионе, и в то же время продемонстрировало неспособность Вашингтона предотвратить эти события. С конца 2016 г. консультации между Китаем и АСЕАН по потенциальному «Кодексу поведения» приобрели новый импульс. В августе 2017 г. стороны приняли «рамочный проект Кодекса поведения», а 2 августа 2018 г. на встрече в Сингапуре стороны достигли договоренности по уже первому, базовому тексту Кодекса (single draft negotiating text - SDNT). Данный документ сохраняет значительные препятствия по целому ряду наиболее чувствительных вопросов. Географические границы действия «Кодекса» в документе по-прежнему не указаны; ни одна статья не содержит ссылки на обязательный характер участия сторон в рассмотрении споров (т.е. на прил. VII UNCLOS); прописан запрет прибрежным государствам сотрудничать с компаниями из нерегиональных стран. Базовый проект не содержит указания на то, что Кодекс является договором по международному праву [7]. На практике это означает, что сам Кодекс по поведению в ЮКМ может стать просто «джентельменским соглашением». В то же время АСЕАН, активно сотрудничая с Китаем в вопросах интенсификации переговоров по поиску путей решения спорных вопросов и выработки окончательного соглашения, пытается создать определенные рамки, ограничивающие свободу маневра для Китая. Конкретные сроки заключения Кодекса пока не ясны, хотя премьер-министр Китая Ли Кэцян выразил надежду завершить работу над документом в течение трех лет [8]. Тем самым Председатель Госсовета наглядно продемонстрировал т.н. «двухвекторный подход» (dual-track approach) Китая к разрешению территориальных споров. Он предусматривает: во-первых, разрешение двухсторонних споров стран непосредственно путем переговоров, а во-вторых, поддержание мира и стабильности в Южно-Китайском море совместными усилиями Китая и десяти членов Ассоциации государств Юго-Восточной Азии [9. С. 526-528]. Однако сам процесс предъявления и уточнения китайских претензий на столь обширное пространство стратегически важного моря и последовавшее за ним создание искусственных островов, на которых были размещены объекты двойного назначения (взлетно-посадочных полос, способных принимать стратегические бомбардировщики; глубоководных гаваней), ускорило американскую политику «перебалансировки». Следует отметить, что кроме отмеченных выше объектов КНР размещает на искусственно созданных островах противокорабельные крылатые ракеты и радарные установки, апеллируя к необходимости защиты «государственной территории». Это в совокупности создает угрозу превращения транзитного узла мировой торговли во «внутреннее море» Китая. Размещение радарных установок и ракетных вооружений показывает, что все идет к завершению подготовки к объявлению в ЮКМ Зоны обязательного воздушного оповещения ADIZ, наподобие той, что была введена в 2013 г. в Восточно-Китайском море [10. С. 2-9]. Такая практика соответствует политике ограничения доступа в ВКМ и ЮКМ (введение зон Anti-Access/Area Denial, A2/AD). Как отмечают эксперты Центра международных стратегических исследований США (CSIS), китайское позиционное превосходство в ЮКМ угрожает гипотетическим проецированием военной мощи КНР за пределы этого моря [11]. Позиция Китая Активность Китая является, пожалуй, катализатором всех процессов, происходящих в ЮКМ. Его политика характеризуется как напористая и проактивная, ведущая к изменению регионального баланса сил и переосмыслению конъюнктуры взаимоотношений в данной подсистеме. Претензии на 80 % акватории ЮКМ Китай объясняет «историческими аргументами». Китайская история в данном море начинается еще до новой эры и продолжается непрерывно до наших дней. Основным доказательством в этом контексте выступают факты ловли рыбы в акватории этого моря, вблизи с оспариваемыми объектами, начиная со времен правления древней династии Хань (III в. до н.э. - II в. н.э.), а также выдвинутая гипотеза китайских археологов, опирающаяся на летописи династий Тан и Сун (VII-XIII вв.), об осуществлении не только традиционной экономической деятельности, но и морского патрулирования правительствами Китая [12. С. 108-111]. Однако китайские аргументы были признаны недостоверными при принятии Конвенции ООН по морскому праву 1982 г. В ней четко определены прилегающие территории прибрежных государств, которые состоят из внутренних вод, территориального моря, прилегающей зоны, исключительной экономической зоны и континентального шельфа. Прибрежные государства имеют суверенные права над этими территориями. Кроме того, данная Конвенция, подписанная и ратифицированная Пекином, допускает строго ограниченное применение «исторических фактов» и вытекающих из них прав только в разграничении территориальных вод прибрежных государств (т. е. в радиусе 12 миль). При этом в ней не сказано об «исторических оправданиях» требований суверенитета или каких-либо особых прав на столь значительном отдалении от береговой линии Китая, как в случае, например, архипелага Спратли. В противовес Конвенции 1982 г. по морскому праву Китай отстаивает свою альтернативную правовую доктрину, известную под названием «4 ша» (Донгша, Маша, Наша и Чжунша), в соответствии с которой все 4 группы островов ЮКМ (Пратас, Парасельские о-ва, Спратли и Скарборо соответственно) якобы составляют один архипелаг со своими границами, суверенитетом, который «бесспорно» принадлежит Китаю [13. С. 123-124]. По мнению большинства экспертов мирового научного сообщества, данная доктрина не имеет ничего общего с действующим международным правом. Выдвинутая Китаем концепция т.н. «исторического моря» в мировом научном сообществе (за исключением китайских юристов и историков) рассматривается как правовой абсурд. Китай никогда не осуществлял продолжительного и неоспоримого суверенитета во всем регионе [14. С. 87]. При этом ЮКМ выступает важнейшей артерией в глобальной торговле, связывающей Индийский и Тихий океаны, и не является заливом, бухтой или другим видом прибрежных вод, на которые можно было бы распространить какие-либо «исторические права», как это допускается в некоторых случаях международным морским правом. Симптоматично, что в феврале 1992 г. Высший законодательный орган КНР Всекитайское собрание народных представителей приняло «Закон о территориальном море и прилегающей зоне», в соответствии с которым Китай в одностороннем порядке провозгласил суверенитет над всей акваторией в ЮКМ и над объектами, в ней находящимися. В данном документе было также оговорено право Китая применять силу для пресечения любых действий, которые могут рассматриваться им как незаконный промысел в его территориальных водах [15]. При наличии объективной правовой коллизии целесообразно отметить важное геоэкономическое и геополитическое значение акватории данного моря для национальной безопасности Китая, контролируя которую можно защищать континентальный Китай от любой агрессии с моря и поддерживать «стратегический пояс стабильности» в регионе. Установление стабильного контроля над данной акваторией позволит Пекину не только обеспечивать национальные интересы в области обороны и энергетической безопасности, но и максимально снизить эффективность западной политики «сдерживания» Китая. Позиция Вьетнама Вьетнам является ключевым соперником Китая в конфликте в Южно-Китайском море: это единственная страна в Юго-Восточной Азии, которая претендует на суверенитет над Парасельсими островами и всеми островами Спратли, участвовала в военных столкновениях с Китаем в ЮКМ (в 1974 и 1988 гг.) [16. С. 128-130] и занимает более двадцати объектов в архипелаге Спратли (для сравнения: КНР контролирует 8 островов, Тайвань - 2, Малайзия - 5, Филиппины - 9). В отличие от Пекина, выступающего за урегулирование противоречий в ЮКМ на двусторонней основе, Ханой стремится максимально интернационализировать конфликт [17. С. 287-319]. Китайско-вьетнамское взаимодействие в Южно-Китайском море осуществляется по принципу «действие - противодействие» и сопровождается многочисленными протестами, заявляемыми с обеих сторон. Наблюдается схожесть и симметричность политики в отношении спорных акваторий: апелляция к древним «историческим свидетельствам», поощрение рыболовства и нефтедобычи в спорных районах, оккупация и размещение военных гарнизонов на оспариваемых объектах. Кроме того, Ханой активно перенимает китайскую тактику создания искусственных островов и развития на них инфраструктуры [18]. Стоит также отметить схожесть образа действия двух государств в попытках инкорпорировать собственные территориальные претензии в национальное законодательство. Вслед за КНР в 2012 г. СРВ приняла «Закон о морском праве», который утверждает суверенитет над островами в ЮКМ и всей акваторией [19]. В 2018 г. был принят закон о «Вьетнамской морской полиции», юрисдикция которой простирается на всю исключительную экономическую зону Вьетнама (следовательно, противоречит китайским притязаниям), а в обязанности входит непосредственная защита «морских прав и интересов Вьетнама» [20]. Справедливым выглядит замечание Г.М. Локшина, что данная тенденция сильно затруднит разрешение межгосударственных противоречий [21. С. 178]. Помимо сверхчувствительного вопроса о территориальном суверенитете Ханой рассматривает действия Китая в Южно-Китайском море как вопиющую попытку подорвать его морские экономические интересы. ИЭЗ Вьетнама содержит значительные запасы нефти и газа, в то время как рыболовство создает условия для выгодной экспортной торговли [22. С. 101]. В качестве аргументов приводятся факты оказания Китаем давления на несколько нефтяных компаний, в том числе British Petroleum и Exxon Mobil, способствовавшего их выходу из проектов развития энергетики вьетнамского побережья. Более того, взамен государственная китайская национальная оффшорная нефтяная корпорация (CNOOC) предложила иностранным энергетическим компаниям сотрудничество в осуществлении необходимых геологоразведывательных работ внутри из Вьетнама, что вызвало массовые протесты в крупных вьетнамских городах. В число «жертв» китайско-вьетнамского энергетического противостояния в 2012 г. попал и российский «Газпром»: после подписания им соглашения с корпорацией «Петровьетнам» на разработку шельфовых газовых месторождений в районе островов Спратли Пекин выразил жесткий протест. В практической плоскости Ханой ставит перед собой следующие внешнеполитические и военные задачи в контексте урегулирования территориальных споров в ЮКМ. Во-первых, поддержание регулярного диалога с другими участниками, прежде всего Китаем. Во-вторых, активная поддержка на площадках АСЕАН исполнения всех положений Декларации о поведении сторон в ЮKM (DOC) от 2002 г., в том числе в части, касающейся подписания юридически обязывающего кодекса поведения (COC), работа над которым ведется с 2017 г. В-третьих, активное освещение проблемы и распространение своей точки зрения на региональных и международных форумах, а также научных конференциях. В-четвертых, осуществление скорейшей модернизации оборонного потенциала, прежде всего возможностей ВВС и ВМС [23]. Наконец, диверсификация внешней политики страны и подписание партнерских соглашений с широким кругом стран, среди которых особое место принадлежит Индии. Позиция Индии Несмотря на то, что Индия является внерегиональным игроком для данного геополитического пространства, а также стороной, на воды и морские объекты в ЮКМ не претендующей, Дели все же непосредственно заинтересован в данном морском пространстве как транзитном узле, ресурсной базе и зоне для поддержания двусторонних и многосторонних контактов с государствами, расположенными к востоку от Индии и взаимодействовавшими с данной страной на протяжении многих столетий. Правительство Н. Рао намеревалось переформатировать внешнеполитический курс государства в переломный момент истории, когда глобальная система международных отношений пережила разрушение биполярной структуры после распада СССР, которого Индия активно вовлекала в региональные процессы, а также все более заметной стала роль Китая, амбиции которого угрожали национальным интересам Индии. В конце 1991 г. был принят курс «Смотри на Восток», который был модифицирован при Н. Моди в 2014 г. в политику «Делай на Востоке». Стержневая идея данной долгосрочной стратегии Индии заключалась в расширении взаимодействия Дели с АСЕАН, необходимого для реализации широкомасштабных рыночных реформ в стране и расширения ее внешних экономических и иных связей [24. С. 52]. Руководители страны поставили во главу угла более глубокое осознание роли и места Индии в мире и меняющейся глобальной экономике с тем, чтобы наилучшим образом с ней интегрироваться (помимо ЮВА, которая сама изменилась, перестав быть полем идеологической борьбы и превратившись в поле экономического соперничества). Премьер-министр Н. Рао считал, что Индии для эффективного расширения связей на поле ЮВА необходимо решить целый ряд насущных проблем. Во-первых, необходимо было стабилизировать ситуацию в северо-восточных штатах, пресечь идущие туда теневые потоки поставок оружия, незаконные связи и перемещения беженцев. Во-вторых, предпочтительным вариантом виделось использование преимущества близости ЮВА, особенно Мьянмы для того, чтобы раздвинуть границы своих интересов и шагнуть на экономическую и политическую сцену всей Азии. Наконец, требовалось найти дипломатические, экономические и военные средства для решения сложной стратегически-важной проблемы, состоящей в возрастании влияния «китайского фактора» [25. С. 278]. Кроме поисков мер сбалансирования китайского влияния в регионе, новый курс был мотивирован некоторыми внутренними проблемами, связанными с развитием северо-восточных штатов и снижением уровня повстанческого движения на границах с Мьянмой. В ряду индийских мотивов продвижения на Востоке едва ли не ключевое место занимала так называемая «Малаккская дилемма». Ее воздействие на экономику и Индии и Китая огромно, но в разной степени (через Малаккский пролив проходило до 80% нефтяных поставок в Китай и 45% поставок индийских товаров в Северо-Восточную Азию) [26. С. 95-97]. Обе стороны были крайне заинтересованы в обеспечении безопасности коммуникаций на стыке Индийского и Тихого океанов, что было весьма актуально в условиях активизации пиратства в Индийском океане (вокруг берегов Индонезии, Малайзии, Сингапура, Бангладеш и др.), чуть позже особенно угрожающей на западном его фланге в Аденском заливе и у берегов вечно конфликтного Африканского Рога. При премьер-министре М. Сингхе в 2004 г. горизонты этой стратегии были расширены в географическом и стратегическом аспекте, что нашло отражение в военно-морской стратегии Индии 2007 г. «Свобода открытого моря» [27]. Долгосрочной целью реализации данной стратегии является закрепление за Индией статуса крупной морской державы. В документе 2007 г. обозначены узловые точки, играющие жизненно важную роль для Индии с точки зрения морской торговли. В их числе есть Малаккский, Зондский, Макасарский и Ломбокский проливы, которые располагаются в ЮКМ, а само море провозглашается зоной «стратегического интереса» [28. С. 73]. «Морская стратегия - 2009» объявляла о включении ЮКМ в сферу национальных интересов Индии [29], чем заметно повысила стратегический вес бассейна данного моря для всех акторов, вовлеченных в территориальных спор или заинтересованных в том или ином результате его разрешения. Это было обусловлено как стремлением диверсифицировать энергетические поставки в условиях растущей экономики и обеспечить защиту транзита через акваторию этого моря, так и заметным военно-политическим усилением Китая в зоне Индийского океана (усиление влияния посредством экономических рычагов на такие государства, как Мальдивы и Мьянма), проявившимся созданием в Пакистане и Шри-Ланке глубоководных портов, а также общим превосходством флота НОАК над индийским ВМФ. В кругах военно-морских экспертов широко дебатировалась возможность прибегнуть к концепции «железной цепи», состоящей из 572 индийских островов в Бенгальском заливе, где были созданы несколько опорных пунктов военно-воздушных баз, которые могли быть использованы для блокировки Малаккского пролива [30. С. 21-31]. Взаимоотношения Китай-Вьетнам-Индия в ЮКМ Катализатором взаимоотношений трех стран в ЮKM стал вопрос нефтедобычи, который в силу несхожести взглядов Китая и Вьетнама на национальную принадлежность акватории данного моря воспринимался болезненно и приводил к незамедлительной реакции. Начало такой коллизии на индийско-китайско-вьетнамском треке было положено в 2006 г., когда ONGC Videsh Limited (или OVL) подписала контракт с «Petrovietnam» о совместном исследовании секторов 127 и 128 в бассейне Нам Кон Сон, а чуть позже - сделки о сейсмической разведке на этих участках, которые позже оказались предметом спора между Индией, Вьетнамом и Китаем. В Пекине сочли, что Индия затронула интересы КНР и ее «зоны влияния». Между тем, согласно Морской конвенции ООН 1982 г., участки находятся в пределах вьетнамского континентального шельфа и во вьетнамской ИЭЗ [31. С. 120-167]. Официальный представитель Индии Вишну Пракаш в ответ на резкую реакцию Пекина заявил, что сотрудничество его страны в этой области с Вьетнамом или любым другим государством «соответствует международным нормам и правилам» [32]. Немаловажные коррективы в конъюнктуру взаимоотношений данных стран в ЮКМ внес инцидент, происшедший в середине июля 2011 г. в связи с индийским кораблем «Эрават». Судно возвращалось после визита «доброй воли» из Вьетнама и находилось во вьетнамских водах в 45-49 км от берега, т.е. в ИЭЗ страны, но было задержано (по некоторым источникам, даже обстреляно китайскими патрульными катерами) [33. С. 24]. Подобный же случай повторился спустя 11 месяцев с направлявшимся из Филиппин в Южную Корею фрегатом ВМС Индии «Шивалик». В сентябре 2011 г. министр иностранных дел Индии во время визита в Ханой объявил о решении Индии поручить индийской нефтегазовой компании продолжать разведку в секторах 127 и 128. В ответ на это в ноябре того же года Китай потребовал, чтобы индийские компании получили его разрешение на разработку спорных участков, поскольку считает соглашение нелегальным и нарушающим его суверенитет в этих пространствах ЮKM, простирающихся за «девятипунктирную зону» [34. С. 59]. Начиная с 2015 г. Пекин запланировал добывать с месторождений в ЮКМ 15 млрд кубометров газа ежегодно. К 2020 г. добыча эквивалента нефти в глубоководном районе на уровне в 3000 м может достичь 1 млн барр. в день [35]. Руководители Индии проигнорировали демарш Китая и решили продолжать разведку в ЮКМ на предоставленных участках в соответствии с принципами своей морской стратегии 2007 г. и общепринятого международного морского права доступа к ресурсам. Учитывая то, что китайская Национальная оффшорная нефтяная компания (CNOOC) решила предоставить 9 блоков иностранцам для геологической разведки в водах Вьетнама, которые считала своими, активное вовлечение Индии в экономическое освоение месторождений во вьетнамской ИЭЗ было выгодно Ханою [36. С. 68]. Более того, подобное развитие событий полностью соответствовало той тактике, которой придерживается руководство СРВ (как и каждой страны ЮВА в определенной мере) в условиях длительного исторического сосуществования с экономически и военно развитой державой. Такая геополитическая ситуация была образно названа «тиранией географии», а сам внешнеполитический курс СРВ в данной ситуации - «танцами со слоном» [37. С. 77-100], т.е. хеджированием рисков для обеспечения собственной независимости. Индия, не будучи участником спора, подогрела косвенно новый этап давнего и вялотекущего противостояния Пекина и Ханоя. В острые его моменты индийский адмирал Девендра Кумар Джоши дважды заявлял о готовности Индии направить военные корабли в ЮКМ для защиты индийских энергетических интересов и охраны специалистов, работавших на месторождении Нам Кон Сон [38]. В ответ Китай законодательно предоставил властям провинции Хайнань право с 1 января 2013 г. производить обязательный досмотр иностранных кораблей при их появлении в тех водах ЮКМ, которые Пекин считает, весьма произвольно, принадлежащими КНР. Власти Хайнаня могли требовать также смены курса судов [39]. Планы досмотра иностранных судов в ЮКМ осудил Вашингтон; Филиппины и Сингапур также объявили намерения Китая незаконными. Сдвиг в позициях Индии и Китая, скорее всего, объяснялся поисками компромисса в энергетических интересах двух стран, обремененных взаимными трениями и претензиями и желающих общими усилиями в аспектах финансов и экспертизы противостоять растущим нефтегазовым аппетитам внерегиональных (преимущественно западных) держав. Но китайцы не торопились расширять сотрудничество на каких-либо новых месторождениях и видели в нем скорее возможность наблюдения за реализацией проектов Индии на нефтегазовых промыслах. Индийская сторона призывала к увеличению числа совместных разработок и сетовала на то, что, зачастую доставались менее выгодные участки (например, в Мьянме и др.). Касаясь в основном старых районов совместной добычи (Судан, Сирия и др.), соглашение 2012 г., по всей видимости, имело хорошие перспективы - в нем были заложены планы налаживания более широкого обмена информацией, а в будущем и технологиями [40]. Целесообразно отметить, что такой крутой поворот необходимо рассматривать в более широком контексте крайне сложных индийско-китайских отношений, для которых характерны и стремление к сотрудничеству, и взаимные упреки, и недостаток доверия, что особенно ярко проявляется на почве территориально-пограничных споров в Гималаях. В индоокеанской зоне Китай продолжал строить планы дальнейшего расширения сети портовой инфраструктуры в дружественных Китаю государствах Азии и Африки (Мьянме, Бангладеш, Мальдивах, Шри-Ланке, ИРП, ИРИ, Джибути, Нигерии, Кении, Танзании, Анголе, Намибии). В докладе аналитиков Дж. Мак-Доланд, Э. Донахью и Б. Данилюк из консалтинговой компании Booz Allen Hamilton эта стратегия получила название «Нить жемчуга» [41]. Наибольшую угрозу для Индии представляет китайская экономическая деятельность в стратегической близости от берегов государства: на Сейшелах Китаю удалось в 2012 г. подписать соглашение о строительстве базы, а на Шри-Ланке с 2017 г. Китай стал долгосрочным арендатором крупного многофункционального глубоководного порта. Таким образом, взаимоотношения на трехстороннем треке Китай-Вьетнам-Индия в ЮКМ развиваются в конфронтационном ключе, катализатором которых оказывается недра континентального шельфа, в эксплуатации которых заинтересована Индия, признающая вьетнамский суверенитет над ними по Конвенции 1982 г. Помимо данного аспекта столкновения сторон происходят на почве принадлежности самого водного пространства, по которому совершается водное сообщение между Вьетнамом и Индией. Но, несмотря на данную тональность в отношениях данных стран, продолжается взаимодействие через асеаноцентричные форматы (АСЕАН+6 и ВАС), а также сохраняется осознание необходимости поддержания конструктивного диалога в столь стратегически важном пространстве, как Южно-Китайское море. Заключение На современном этапе развития глобальной мирополитической системы и Индо-Тихоокеанского региона в частности взаимоотношения на треке Вьетнам-Китай-Индия ощутимо влияют на процессы структуризации субрегионального пространства Юго-Восточной Азии, что привносит как перспективы, так и угрозы для региональных и внерегиональных акторов. Большой вклад в формирование регионального ландшафта вносит территориальный спор в Южно-Китайском море. Несмотря на то, что на суверенитет над водами, недрами и объектами в акватории данного моря претендуют Китай и Вьетнам, для Индии это географическое пространство представляет существенный геополитический и геоэкономический интерес, являясь вторым по стратегической важности водным пространством (после Индийского океана). Отмеченный вектор приобрел концептуальное оформление в рамках индийской политики «Смотри на Восток» (с 2014 г. - «Действуй на Востоке»). Формулирование подобной политики, фокусирующейся на ЮКМ, сближало державу Индийского океана и Вьетнам, но вместе с тем обостряло конкуренцию с Китаем. Для СРВ присутствие Индии в ЮKM имеет большую значимость, поскольку Ханой стремится диверсифицировать собственные внешнеполитические контакты для поддержания стратегического равновесия в подсистеме ЮВА, отношениям в которой присущи черты ассиметричности. Пересечение интересов трех стран в данном море угрожает усугублением стратегической хрупкости политического ландшафта региональной подсистемы. Конфронтационная тональность в отношениях между особо заинтересованными сторонами привносит с собой немало угроз, в частности столкновение государственных интересов в экономической (энергетической) плоскости, гонку вооружений между тремя ядерными державами (США, Индия, Китай), которое сопровождается усилением военного присутствия нерегионального игрока (США) в регионе, осложненным территориальными и историческими противоречиями. Вместе с тем представляется, что эффективное урегулирование споров в Южно-Китайском море зависит от конструктивного диалога в многосторонних форматах и совместном участии в процессах экономической интеграции на Азиатско-Тихоокеанском региональном поле. Подобную модель поведения готовы демонстрировать все три государства, выстраивая стабильные отношения в столь критически важном регионе.

Об авторах

Татьяна Ивановна Понька

Российский университет дружбы народов

Автор, ответственный за переписку.
Email: ponka-rudn@mail.ru

к.и.н., доцент кафедры теории и истории международных отношений

117198, Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6

Никита Сергеевич Куклин

Российский университет дружбы народов

Email: kuklin-ns@rudn.ru

ассистент кафедры теории и истории международных отношений

117198, Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6

Иван Родионович Дубровский

Российский университет дружбы народов

Email: 1032171352@rudn.ru

соискатель кафедры теории и истории международных отношений

117198, Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6

Список литературы