Философия, управление и право в системе социального действия: моральные и инструментальные проблемы генетических исследований

Полный текст

Введение

Компьютеры, инфокоммуникационные технологии и информационные сети настолько глубоко изменили жизнь человека и общества, что все основные институты и практики оказались перед необходимостью приспособления и системной интеграции в новый социальный порядок. Особая роль в этом процессе принадлежит структурам и институтам, выполняющим функции социальной регуляции. Речь идет о таких регуляторах как мораль, религия и право. Все эти регулятивные подсистемы, именуемые в социальной философии формами общественного сознания, обозначили свои собственные стратегии поиска ответа на цифровизацию как на один из глобальных вызовов  современности. Необходимость актуализации познавательных возможностей философии обосновывается особым характером данного вызова, в структуре которого отчетливо выделяются две качественно различные компоненты — организационно-технологическая и бытийно-экзистенциальная. Только философия располагает необходимым набором средств и методов, которые позволили бы совместить указанные модальности. Лишь философский анализ вкупе с рефлексией дает оценку рисков и угроз, исходя из их осмысления не на уровне явлений, а на уровне сущностном и смысловом. И та же самая философия располагает богатейшим опытом поиска решений в самых трудных ситуациях, когда обычная аналитика и здравый смысл столь же бессильны, сколь бессильна и неэффективна отраслевая наука. Вот почему обращение  к экономической теории, социологической теории. теории управления, теории государства и права, любым другим частнонаучным теориям или теориям среднего ранга, никогда не даст уверенности в том, что произведенная с их помощью оценка угроз и рисков верна.

Таким образом, включение цифровой трансформации в систему социального целеполагания позволяет поставить вопрос о новом понимании человека как социального существа. При этом вся система социальных отношений становится иной, ибо сам ткань социальности подвергнется трансформирующемуся воздействию цифровизации. В свое время под влиянием стремительно развивающейся кибернетики и автоматизированных систем управления вся теория общества была переписана в терминах науки о живом. Наиболее  отчетливо эта идея была воплощена в теории структурного функционализма Т. Парсонса, который наделил социальную систему полным функционалом биологического организма. Необходимость выполнения функций адаптации, целедостижения, интеграции и латентности (сохранения образца) позволила американскому теоретику ввести подсистемы политики и экономики, общества и культуры. Как будто введенный в качестве компенсации символический характер межиндивидуального взаимодействия, хотя и усложнил,  но не очень-то успешно скорректировал эту биолого-механическую модель, объясняющую особенности функционирования социальных систем и подсистем. Реальность, наступившая в ходе цифровой трансформации общества оказалась иной, что потребовало преодолеть столь восхищавшую прежние поколения ученых и практиков дисциплинарно-методологическую стерильность науки ХХ в.

Генетические исследования и геномные технологии  как область цифровизации

Одна из главных сфер цифровизации сегодня — сфера медицины  и биологии. Рассмотрим складывающуюся в ней ситуации, связанную с необходимостью модернизации системы регулирования, нуждающуюся в комплексном анализе условий этого процесса, соединяющем философские,  общенаучные и частнонаучные подходы. Инфокоммуникационные технологии (ИК) позволяют оперировать большими базами данных, что позволяет не только производить новые знания в «промышленных масштабах», но и увидеть закономерности, недоступные при анализе единичных случаев. «Конвергенция ИК и биомедицинских технологий системно преобразует медицину, однако характер этих изменений неоднороден. Телемедицина, преодолевая гигантские расстояния, не только связывает врачей и пациентов, но и дистанцирует их, делает излишним непосредственное общение. Использование  технологий ИИ в постановке диагноза и лечении наделяет врачей небывалыми ранее возможностями оказания пациентам медицинской помощи, но в достаточно близкой перспективе угрожает заменить врача роботом, который более надежно ставит диагноз и осуществляет лечебные мероприятия»  [1. C. 86]. Не случайно развитие биоэтики и права применительно к сфере биологии и медицины становится одним из главных технологических  вызовов, стоящих перед мировой цивилизацией.

В наибольшей степени значение цифровизации проявляется в области высоких технологий, видное место среди которых отводится развитию  геномики. И хотя современную эпоху называют уже постгеномной, именно геномика как интегральная область знания породила такие науки как биологическая математика, биологическая информатика и др. развитие генетического знания нуждается как никакое другое нуждается в регулировании, в том числе и правовом, хотя все больше сторонников комплексного или интегрального социального регулирования, сочетающего право и биоэтику, с активным включением элементов философские идеи, религиозные установки и социокультурные универсалии. Таким образом, в данной сфере развитие техники  и инфокоммуникационных технологий встречается с вызовом, суть которого в необходимости перехода от простой обработки и передачи информации  к управлению знаниями, оценке содержательной стороны знания как объекта управления. Ситуация усложняется спецификой отрасли — неразрывная связь исследования и лечения рождает потребность в создании новой системы управления, способной соединить инструменты администрирования и механизмы оперативного решения вопросов этики и права.

Д.И. Дубровский высказывает серьезные опасения, связанные с тем, что у нас нет сегодня системы эффективного контроля за развитием геномики, в которой биология и компьютерные науки в своем сочетании создают дополнительные трудности в применении таких традиционных средств контроля как право и администрирование. Он приводит в качестве примера недавнее создание в лаборатории новой конструкции, фактически имитирующей  реальную ДНК, получившую название “микоплазма лабораториум”. Этот организм появился путем синтезирования молекулы ДНК с последующей трансплантацией новой хромосомы в оболочку клетки. «Разумеется, — отмечает Д.И. Дубровский, — это выдающееся достижение биотехнологии (синтетической биологии, как ее называют) было бы немыслимо без использования  новейших результатов информационных и когнитивных технологий, а в ряде отношений и нанотехнологий. Можно привести многие другие крупные  новации буквально последнего полугодия и последних месяцев, которые демонстрируют небывалую продуктивность конвергентного развития НБИК (прежде всего это относится к информационным устройствам, объединяющим в себе электронные и нейронные элементы)» [2. С. 4]. При этом теоретик сетует на то, что фактически утрачен контроль над процессом биологического размножения в условиях бурного роста инноваций.

Опасения Д.И. Дубровского небеспочвенны и многие по традиции видят в централизации законодательного и административного контроля главное средство повышения безопасности генетических исследований. Однако, по мнению Ф. Дайсона, биотехнологии должны сохранить свою децентрализованную доступность для потенциальных пользователей [3. Р. 49]. Только  тогда они будут восприниматься как удобные и как само собой разумеющееся, как часть повседневной жизни. Вопрос их правового и этического регулирования оказывается зависим не только от выбора между централизацией и децентрализацией, но и от того, в какой системе права осуществляется данный выбор. Как отмечают Х. Новотны и Д. Теста, такое регулирование будет более легким для общего права, чем для континентальной европейской  правовой системы [4. Р. 69].

Как было отмечено, изучение «цифровых» характеристик биологических объектов имеет свои особенности, которые и порождают большую часть обсуждаемых в данной статье проблем. Биологический организм отличается от физических явлений и от механических конструкций тем, что любое проникновение в его структуру, а тем более любые целенаправленные его изменения могут иметь далеко идущие последствия. Природа органического заключается в том, что воздействие на отдельные его части, может оказывать влияние на другие части и на весь организм в целом. Более того, согласно методологическому принципу органицизма, в органической системе целое больше суммы частей, что также должно учитываться нуждается в процессе  разработки плана и программы вмешательства в естественное функционирование организма. Оценка и прогнозирование последствий планируемого  вмешательства имеет здесь критическое значение и становится проблемой правового, биоэтического и интегрального социального регулирования.

Проблемы организационной интеграции различных форм  регулирования генетических исследований

Под интегральным социальным регулированием здесь предлагается понимать комплексное регулирование, где к собственно социальным средствам и методам регулирования, включающим систему социальных норм, контроля и санкций добавляются не только нормы права и биоэтики, но и разнородный комплекс запретов и предписаний, берущих свое начало в философии, религии и культуре. Предвидя возражения по поводу высказанной точки зрения, касающиеся традиционного понимания норм права как разновидности социальных норм, а также убеждения в том, что философия, религия и культура уже включены в социальные нормы, автор вынужден отметить, что данное включение носит слишком обобщенный и обобщающий характер. В то же самое время, возникающие в ходе исследовательских и лечебных практик ситуации не позволяют оперативно находить решения на основе социальных норм или норм права. Первые из упомянутых норм — социальные — изменяются слишком медленно даже в обществах позднего модерна, не говоря уж об  обществах, ориентированных на традицию, а таковых большинство. Если же говорить о нормах права, то и здесь трудно добиться должной оперативности. Наиболее прогрессивный в этом роде французский закон о биоэтике обсуждался два десятилетия и по мнению многих экспертов уже успел устареть. Все это поставило вопрос об новом институте или новой системе институтов, при помощи которых можно было бы осуществить регулирование генетических исследований в контексте цифровизации всей отрасли геномного знания на основе биоматематики и биоинформатики.

В контексте вышесказанного не может не возникнуть вопрос о том, является ли этический комитет элементом, прочно обосновавшийся в системе правового регулирования генетических исследований, юридическим по своей природе. Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным — этический комитет представляет собой место, где лицо, принимающее решение и обладающее правом голоса является одновременно и экспертом. Именно это позволяет говорить о новой интегральности, соединяющей на равных врача и философа, священника и атеиста, дилетанта-общественника и ученого-специалиста. Таким образом, если для институтов обществ модерна характерна максимальная функциональная и предметная дифференциация, то здесь, в институте общества позднего модерна обозначается новая интегральность.

Ни принципы медицинской этики, ни основания биоэтики сами по себе законами не являются. Поэтому, в случае если действия врачей или исследователей будут признаны противоречащими принципам медицинской этики, признание этих действий незаконными невозможно без обращения к такому традиционному инструменту как судопроизводство. Но, с другой стороны, следование принципам медицинской этики предписывается законом. И сам факт нарушения принципов медицинской этики также должен быть подтвержден решением суда, что позволяет нам наделять принципы биоэтики  статусом нормативно-правовых актов, а сам названный тип регулирования деятельности врачей и/или исследователей отнести к разряду правового.

Институциональная и специфика комитета по этике

Комитет по этике не похож на привычные государственные институты. По самому замыслу он должен объединять людей, имеющих разные компетенции и разные интересы. «Типичный комитет по биоэтике, — отмечают составители рекомендаций от имени ЮНЕСКО, — состоит из ряда экспертов и обычно носит многодисциплинарный характер, члены которого используют различные подходы к работе, направленной на решение биоэтических  проблем, прежде всего моральных или биоэтических дилемм. Кроме того, члены таких комитетов не только становятся более внимательными к решению этических дилемм, но и со временем приобретают знания и умения, необходимые для более эффективного их разрешения, и при этом часто находят пути решения проблем, которые, на первый взгляд, казались неразрешимыми дилеммами»^[1]. Если рассматривать этический комитет только как экспертную структуру, то можно обнаружить признаки несовместимости критериев обоснованности и достоверности. Вряд ли в комиссию РАН по борьбе с лженаукой включат уфологов, шаманов или гомеопатов.

Гетерогенный состав комитета порождает две проблемы, первую из которых можно назвать неравенством компетенций, а вторую — конфликтом компетенций. Под неравенством компетенций здесь следует понимать взаимодействие членов комитета, чья компетентность подтверждена дипломом и опытом работы в данной сфере, и включение в состав комитета людей, являющихся пациентом, публицистом или просто эрудированным обывателем. Так, на сайте Европейской академии пациентов по терапевтическим инновациям (EUPATI) дается определение, призванное подчеркнуть объединение специалистов и неспециалистов. «Комитет по этике — это независимый орган, состоящий из группы лиц, в том числе квалифицированных медицинских и научных работников, а также членов, не имеющих отношения к медицине или науке (например, пациентов или представителей общественности)»^[2]. Врачи и пациенты, таким образом, создают что-то вроде согласительной  комиссии по вопросу о лечении других пациентов другими врачами.  А в качестве третьей инстанции, призванной уравновешивать эти две группы, приглашаются политические и административные деятели, журналисты и публицисты, священники и блогеры.

Отдельно следует отметить, что в этих комитетах обычно встречаются представители науки и религии, а также адепты ненаучного, квазинаучного  и паранаучного знания, которые объединяются для равноправного диалога и поиска согласия. В столь же непривычном положении оказываются представители разных конфессий, способность которых к взаимному признанию  может быть ограничена собственными теологическими доктринами и традициями. Достаточно вспомнить полемику, развернувшуюся на страницах специализированной биомедицинской периодики, где обсуждалось, может ли заседание этического комитета напоминать философский семинар [5. C. 14].

Об особой роли СМИ и представителей гуманитарной интеллигенции писали Б.Г. Юдин и П.Д. Тищенко. Солидаризуясь с мнением американского биоэтика А.Р. Джонсена, данные авторы отмечали, что в процессе создания этического комитета было совершено «судьбоносное для последующего развития биоэтики открытие — острейшие этические проблемы, рождающиеся в медицинской науке и практике, не могут решаться одними только врачами. Стала очевидной необходимость их тесного сотрудничества с представителями гуманитарных профессий и с общественностью» [6. C. 6]. Таким образом, в этическом комитете гуманитарии и представители общественности не просто встретились с врачами и выступили в качестве привлеченных экспертов. Они наделены таким же правом голоса, как и врачи, что в корне изменяет представление о том, кто относится к числу специалистов. Особое место в этой компании заняли юристы, что было вызвано их способностью оценить соответствие обсуждаемых действий закону, а также сделать прогноз возможных правовых последствий. Дополнительный стимул здесь дает о специфика США, где медицинское учреждение в случае возникновения претензий  со стороны пациентов имеет дело не столько с ними лично, сколько с представителями страховых компаний, то есть с теми же юристами.

Эта конструкция, с юридической и административно-директивной точки зрения напоминает архаичный парламент, т.е. восходит к опыту формирования органов представительной власти. Священники, представляющие разные конфессии, а также влиятельные представители общественности, которых сегодня все чаще называют медийными персонами, создают дополнительное ощущение широкого представительства, во многом иллюзорное. Между тем, в необходимости объединения за «столом переговоров» представителей столь разных профессиональных сообществ, носителей столь непохожих форм знания и социального опыта объясняется регулярно возникающим конфликтом интересов.

Б.Г. Юдин писал об этическом комитете как об институте разрешения конфликта интересов, заложенном в биомедицинских исследованиях на институциональном уровне. Так, при проведении терапевтических исследований объектом исследования оказывается пациент, надеющийся на получение более новой и эффективной лечебной помощи, а также на применение новейших средств диагностики, терапии или профилактики. В то же самое время институциональный интерес исследователя выражается в стремлении к истине, т.е. к новому знанию, которое может быть добыто даже путем причинения испытуемому вреда. А поскольку данный «конфликт интересов носит объективный характер, то он имеет тенденцию воспроизводиться в каждой из сходных ситуаций, так что его просто невозможно преодолеть, заклеймив позицию какой-либо из сторон как неправильную, отступающую от этических норм. Необходимыми оказываются институциональные же средства и механизмы его регулирования, позволяющие не избегать его вовсе, но держать в каких-то приемлемых рамках» [7]. Именно в такой роли институализированного средства разрешения конфликтов полагал Б.Г. Юдин функциональное назначение комитета по этике.

Есть у этического комитета и признаки исполнительной власти — именно эта инстанция дает разрешение на выполнение тех или иных действий на основе экспертизы. Данный орган призван установить соответствие исследовательской программы или назначения врача принципам биомедицинской этики и, в случае обнаружения дилеммы, фактически берет на себя ответственность, снимая ее с лечащего врача или исследователя. Более того, в случае этического комитета больницы (КББ — комитет по биоэтике больницы) в рекомендации ЮНЕСКО прямо прописана задача защиты врачей и пациентов. Этический комитет больницы должен «защищать от юридической ответственности медицинские учреждения и тех, кто в них работает. Однако эта цель сопряжена с определенной опасностью: юридическая защита медицинского учреждения, его врачей и сотрудников может незаметно превратиться в главную цель КББ» [7. C. 39]. Составители рекомендаций вменяют  в обязанность председателю КББ учитывать названную опасность и противостоять ей.

Несмотря на все усилия таких влиятельных международных организаций как ЮНЕСКО, ВОЗ и многих других, разрабатывающих бесчисленные рекомендации и инициирующих принятие разнообразных биои медикоэтических деклараций, встроить этические комитеты в различные правовые  системы оказалось не так уж и просто. Что уж говорить о различных правовых традициях, если даже на уровне стран, принадлежащих к одной и той же  правовой семье, близких этнически и конфессионально, мы видим очень разные решения в этой области. Так, например, для регулирования использования генетической информации в Дании достаточно обычного права, потому что упор делается на интерпретацию специальных кейсов исходя из общего смысла права. Национальный уголовный кодекс и статья 73 датской конституции позволяют в сочетании со специализированными нормативно-правовыми актами, регулирующими сферу здравоохранения, вполне подходят для решения этой задачи. Все это становится возможным благодаря выделению «трех основных правовых порядков регулирования, включающих в себя общие права пациентов (особенно право на самоопределение и конфиденциальность), регулирование исследований и законы о защите данных» [8. P. 745].

В то же самое время в других странах Северной Европы ситуация иная. Шведские и финские законодатели принимают специальные законы о биобанкинге, создавая тем самым в своих национальных нормативно-правовых системах особую отрасль права. Так, в законе о биобанкинге Швеции содержатся элементы регулирования деятельности этических комитетов. «“Орган по этическому надзору” или “Апелляционный совет по этическому надзору” в основном должны обращаться за информацией и согласием на обработку образцов для исследования. Уточнены правила предоставления образцов за пределами биобанка и введена новая возможность отправки образцов для определенной меры. Общий запрет на хранение образцов за границей снят»^[3].

Если же мы обратимся к иной правовой семье, например, к романо-германской, то обнаружим совсем иные реалии. Французские законодатели  приняли специальный закон о биоэтике, которому предшествовали обстоятельные и порой эмоциональные обсуждения в парламенте и далеко за его пределами. От академических дискуссий на научных конференциях до дебатов на популярных телевизионных ток-шоу, от блогов в социальных сетях до университетских аудиторий французы обсуждали те положения закона  о биоэтике, в которых новейшие достижения науки и медицины рождали новые этические вопросы и позволяли переформулировать старые. Вся Франция на период обсуждения стала похожа на гигантский этический комитет. Стремительно возрастающие технологические возможности врачей-диагностов и исследователей должны были пройти предварительную проверку на их  безопасность с точки зрения уважения человеческого достоинства, сохранения свободного выбора, гармонизации индивидуальных и коллективных  интересов [9].

Как отмечается на сайте правительства Франции, практика нормотворчества предполагает пересмотр её национального законодательства каждые 7 лет для сверки с изменениями, вызванными научных и технологическим прогрессом, а также с ожиданиями общественности, которые также находятся в непрерывной эволюции^[4]. Новая редакция закона о биоэтике, подготовленная и одобренная парламентариями в 2019 г., учитывала с одной стороны «беспрецедентные технологические скачки, особенно в области анализа генома», а с другой, — «сильный общественный запрос на расширение использования некоторых более старых репродуктивных технологий». В, частности, данный закон позволит гарантировать незамужним женщинам оказание столь же всесторонней и эффективной, а также обеспеченной системой государственного страхования медицинской помощи в области репродуктивного  здоровья, как и обычным супружеским парам.

Интеграция этики, права и администрирования

Особое значение в обновленном законе отводится этическим проблемам, связанным с правом человека знать правду о себе, своих биологических  (генетических) корнях. «Став взрослыми, дети, получившие безвозмездную репродуктивную медицинскую помощь, смогут получить доступ к данным о своем происхождении, а контролировать практики такого доступа будет специально созданная для этих целей комиссия. Происхождение детей, рожденных супружеской парой, будет уточняться в целях закрепления связи родителей с ребенком. Законопроект позволяет женщинам и мужчинам сохранять свои гаметы при себе. С другой стороны, законопроект не разрешает беременность от имени другого лица» [9]. Так в законодательстве, регулирующем сферу биоэтики, появляются возможности говорить об этическом комитете как о системном средстве социального регулирования и органе, участвующем в правореализации, но не как об источнике права.

Любопытно обсуждение распределения обязанностей по надзору за  исследованиями между сотрудниками по защите данных (DPO) и членами  комитетов по этике в бельгийском здравоохранении. «С одной стороны —  замечает Т. Лалова некоторые права и обязанности, на которые возложены DPO, по-видимому, требуют знаний в области этики, особенно когда деятельность по обработке данных осуществляется в контексте биобанка. Например, путаницу может вызвать возможность для DPO высказать свое мнение до сбора персональных данных. В таких случаях, как правило, ожидается, что DPO обратятся за консультацией к комитету по этике. Однако самим комитетам по этике часто не хватает специальных знаний, когда речь заходит  о вопросах защиты данных. Следует искать правильный баланс между этими двумя важными субъектами» [10. Р. 209].

Конечно, подобные проблемы можно было бы назвать техническими, но вопрос о месте и роли этического комитета в системе права и о его правовом статусе фактически остается без универсального ответа. Не случайно  Х. Новотны и Д. Теста прямо указали на то, что генетические исследования должны регулироваться при помощи новейших социальных технологий, которые они именуют гуманитарными технологиями стандартизации. В более общем контексте авторы отметили, что «взаимодополняющие и взаимоподдерживающие человеческие технологии», задача которых — стабилизировать социальный порядок, который в результате развития биологического знания оказался под угрозой. Вновь создаваемые формы жизни и другие биологические сущности должны быть признаны обществом и интегрированы в его ткань, а отношения между людьми и создаваемыми ими артефактами должны соответствовать нормам морали и отрегулированы на законодательном уровне [4. Р. 67].

Рассматривая роль законодательства в регулировании генетических исследований, Х. Новотны и Д. Теста настаивают на необходимости социальной интерпретации и правовой легитимации таких понятий как «эмбрионы, химеры и другие гибридные образования, гены и генные последовательности, процессы, посредством которых "вещи" изменяются или изобретаются  и производятся заново, — и определить их место в обществе. Биологические  объекты должны быть преобразованы в юридические лица и одомашнены, а права собственности на них должны быть разрешены или отклонены. Социальные отношения, включая те, которые ранее не существовали, должны  регулироваться» [4. Р. 68].

При этом, как отмечают Х. Новотны и Д. Теста, разрушенная редукционистскими методами биологического исследования связь между целым и его частями должна быть восстановлена при помощи права. Рано или поздно этого потребуют различные области медицины, в том числе репродуктивная медицина, чья необходимость осознается тем острее, чем меньше детей рождается в семьях европейцев. Все это с самого момента появления демонстрирует общественному сознанию подрывной потенциал биотехнологий,  который, как представляется большинству, угрожает социальным порядкам и институтам, механизмам функционирования идентичности и традиционным ценностям. Но даже в этих условиях общество настороженно относится  к запретительным функциям законодательства. «В эпоху, — утверждают  Х. Новотны и Д. Теста, — когда законодательная власть все чаще заменяется добровольно согласованными договорными условиями (часто при иллюзии, что индивидуальные контракты заключаются между равными партнерами), люди также ожидают от закона укрепления способности индивидов к самоорганизации. Закон должен способствовать созданию новых институтов,  которые могут выступать посредниками и регулировать отношения между индивидом, государством и глобализированным миром» [4. Р. 69].

Другими словами, право должно измениться настолько, чтобы оказаться не доминирующим регулятором, а равноправным партнером с другими средствами взаимодействия; прийти к соглашению с новыми режимами и новыми средствами управления. Можно даже вспомнить про опыт мягкого права,  когда участники процесса готовы регулировать себя сами и связывать себя договорными обязательствами. Именно об этом свидетельствует опыт принятия множества деклараций, провозглашающих и корректирующих принципы, имеющие этическую природу.

Наряду с новым пониманием права и законодательства, востребованным в сфере управления генетическими исследованиями, новые требования предъявлены и к типу администрирования в этой области. Здесь оказался особенно востребован переход от режима управления (government) к режиму самоуправления (governance) — от централизованного регулирования к регулированию, в котором участники добровольно подчиняются общей цели. Такая замена принципа субординации принципом координации была связана со стремительным развитием новых управленческих технологий и становлением информационного общества. Таким образом, успех цифровизации оказался в зависимости от способности заменить управление самоуправлением и добавить к традиционным в отношениях власти-подчинения прямым связям, обратные связи с эффективными рычагами воздействия подчиненных на власть.

Говоря об отличии понятия управления (management) от понятия управления (governance) можно вспомнить не только русское слово «самоуправление», но и такое понятие русской православной традиции как соборность  (от греч. καθολικότητα), каковую в русской религиозной философии принято  противопоставляет коллективизму. «Соборность церковная, — пишет  Н.А. Бердяев, — не есть какой-либо авторитет, хотя бы авторитет собора епископов и даже вселенских соборов, а есть пребывание в общении и любви церковного народа и Духа Святого. Внешних признаков для соборности не существует, они существуют для организации в государстве и обществе»  [11. C. 79]. Кстати, на современный французский этот термин Н.И. Бердяев перевел как комьюнотарность (communauté), а на английский он может быть переведен как комунитарность (communarity). Но, если разбирать дух и букву тезиса о новом типе управления генетическими исследованиями, то более подходит значение «governance».

В условиях перехода от режима управления (government) к режиму самоуправления (governance) социальные отношения также становятся все более договорными. Их участники все чаще готовы добровольно брать на себя обязательства, а не ждать предписаний и запретов сверху, со стороны власти. Максимальная прозрачность деятельности и «процедуризация» взаимодействия субъектов процесса, может обеспечить перенос потенциальных  решений возникающих конфликтов на процедурный уровень.

Третьим компонентом обновленной и комплексной системы регулирования генетических исследований называют биоэтику. Биоэтика изначально понималась не только как альтернатива законодательству, но и как конкурент традиционной этики. Она значительно более бюрократизировалась, нежели это наблюдалось в самом начале ее возникновения в середине ХХ века.  В составе этических комитетов стало значительно меньше философов  и теологов, чем прежде, а стиль их работы стал бюрократизироваться.  Священников и гуманитариев в значительной степени заменили врачи и биологи, а обсуждение проблемных ситуаций сместилось от рассмотрения целей к выбору средств. «Через формулирование и применение ... принципов были установлены стандартизированные правила, позволяющие переводить различные моральные принципы в общую метрику, которая — обычно на основе затрат и выгод — предлагает выбор и решения. Для того чтобы принципы функционировали эффективно, все вместе они должны образовывать систему, позволяющую взвешивать, прогнозировать и предсказывать» [12. P. 559].

Заключение

Таким образом, как показывает жизнь, биоэтика может выступать в очень разных ипостасях. В одних случаях биоэтика — это область знания, в других — социальный и правовой институт, в-третьих, речь может идти  о средстве или даже инструменте администрирования. В словарях и учебниках биоэтику обычно называют областью междисциплинарных исследований, целью которых провозглашается разрешение противоречий, возникающих в процессе лечебной и исследовательской деятельности в сфере  медицины и биологии. Биоэтика отличается от традиционной этики тем, что в ее основу положены не философские концепции и не религиозные учения. Возникшая на стыке философии, теологии, юриспруденции, медицины и естественных наук, биоэтика апеллирует к опыту гуманитарно-аксиологического видения мира и человека, а также к принципам, принятым в ходе  коллективного обсуждения, завершающегося принятием совместных деклараций. И процесс встраивания этического комитета в систему права и управления генетическими исследованиями далек от своего завершения. Но уже сейчас ясно, что дальнейшая стратегия совершенствования данного института должна решать задачу институциональной гетерогенности комитета по этике, соединяя каузальное и телеологическое, формальное и содержательное, моральное и юридическое, инструментальное и коммуникативное начала в работе единого административного органа. Все это и может быть названным интегральным социальным регулированием.

 

_{¹ Руководство №1 по созданию комитетов по биоэтике. Париж, ЮНЕСКО, 2005. С. 9.}

_{² Комитет по этике. Toolbox. The European Patients’ Academy on Therapeutic Innovation (EUPATI). Glossary. Режим доступа: https://toolbox.eupati.eu/glossary/%D0%BA%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%82-%D0%BF%D0%BE-%D1%8D%D1%82%D0%B8%D0%BA%D0%B5/?lang=ru (дата обращения: 13.06.2023).}

_{³ New Biobank Law in Sweden will Facilitate Research and Healthcare. Режим доступа: https://www.biobanking.com/new-biobank-law-in-sweden-will-facilitate-research-and-healthcare/ (дата обращения: 24.06.2023).}

_{⁴ Le point sur: le projet de loi bioéthique. Режим доступа: https://www.gouvernement.fr/actualite/le-point-sur-le-projet-de-loi-bioethique (дата обращения: 24.06.2023).}

Об авторах

Владимир Игоревич Пржиленский

Московский государственный юридический университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА)

Автор, ответственный за переписку.
Email: viprzhilenskij@msal.ru
ORCID iD: 0000-0002-5942-3732

доктор философских наук, профессор

Российская Федерация, 123242, Москва, ул. Садовая-Кудринская, д. 9, стр. 1

Список литературы