Конституционное правопонимание: историко-теоретический и отраслевой аспекты

Полный текст

Введение Типология и методология правопонимания традиционно исследуются в рамках теоретико-исторической правовой науки, при этом отраслевая и прикладная юриспруденция в большинстве случаев опираются на нормативистскую концепцию, в соответствии с которой «действующим» правом являются только те нормы, которые обличены в установленные (признанные) действующим законодательством юридические формы. Для конституционного права России проблема конституционного правопонимания традиционно сводилась к совокупности взглядов на Конституцию как на писаный документ с особым политико-правовым статусом. На различных этапах отечественной государственной истории конституция воспринималась по-разному, соответственно изменялись взгляды на соотношение Конституции и государства, Конституции и законодательства, Конституции и прав человека. Не менее значимой для конституционного правопонимания являлась проблема взаимосвязи Конституции и конституционализма, а также государственного и конституционного права. «В этой связи вполне логичным может выглядеть понимание Конституции не только в качестве Основного Закона государства, но и как нормативной основы, политикоправового ядра высшей формы правового сознания, имея при этом в виду понимание самой конституции не только в ее формально юридическом, но и в мировоззренческом, политико-идеологическом выражении» (Bondar, 2013). В качестве объекта исследования в рамках обозначенной заявленной темой проблематики предлагается феномен конституционного правопонимания, как теоретико-праксиологической конструкции, объединяющей научные взгляды и эмпирические представления отражающие формальные и содержательные особенности конституции и конституционного права на определенных этапах государственно-правового развития России. В качестве базового метода рассмотрения конституционного правопонимания предлагается метод циклического правои политогенеза, в соответствии с которым историческая динамика российской государственно-правовой системы представляет совокупность замкнутых дискретных (разорванных) циклов (монархического, советского республиканского, президентского республиканского), характеризующихся особым отношением к форме государственного правления и территориального устройства, а также к пониманию права вообще и государственного/конституционного права в частности (Romashov, (eds.), 2021a; Romashov, 2020). При этом, имея принципиальные формально-содержательные отличия друг от друга, государственно-правовые циклы российской истории сходны в одном, все они выстроены по принципу персонификации иерархической системы публичной власти, в которой определяющее значение имеет властное волеизъявление конкретного физического лица - человека занимающего высшее положение в аппарате государственной власти и воспринимаемого «ближним и дальним» окружением в качестве «хозяина земли русской» (Kartashov & Akopov, 2005). Проблема правопонимания и законопонимания в отечественной правовой традиции Прежде всего следует определиться с пониманием права и закона как объектов научного познания. Представляется, что названные феномены наполняются различным смысловым содержанием в зависимости от национальной правовой системы, в рамках которой они задействованы. Для англо-саксонской правовой системы «law» и «right» - это разные понятия, называемые разными словами. Термин «law» переводимый на русский язык как «закон», представляет название права в объективном не зависимом от субъективного волеизъявления смысле. Следовательно, конструкцию «natural law» следует переводить не как «естественное право», а как «естественный/натуральный закон», а «common law» не как «общее право», а как «объединенный закон». В первом случае независимость law от государства определяется его естественной природой. Natural aw возникает не по воле государства представленного совокупностью действующих от его имени людей - разноуровневых государственных чиновников, а в результате объективных природных (божественных) процессов, предполагающих появление у человека с момента его рождения таких неотчуждаемых от индивидуальной личности прав как жизнь, свобода, равенство, достоинство, собственность (в ее трудовом понимании). В свою очередь common law представляет собой собирательное понятие - комплекс формальных источников позитивного права (равноуровневых в плане «юридической силы» статутов, прецедентов, доктрин), на которые опирается правоприменитель в ходе своей регулятивной и охранительной деятельности. Слово right используется для наименования субъективного права (right to work - право на труд, right to education - право на образование, right to property - право на собственность и др.). Таким образом применительно к английской юридико-лингвистической традиции слова law и right (закон и право), используются для наименования явлений, которым в русском языке наиболее соответствуют категории объективного и субъективного права (Tarasov, 2010). Применительно к системе исламского права объективным законом, не зависящим в своем происхождении и применении как от воли конкретных людей, так государства в лице государственных органов, является Шариат - предначертанный Аллахом путь, позволяющий правоверному мусульманину жить в благополучии в этом мире и попасть в рай (аль-фирдаус) в посмертии. Шариат не просто нормативная система, это сама жизнь правоверного мусульманина в соответствии с волей Аллаха, своего рода «религиозный закон», в основу которого положено божественное откровение и предначертание (Kuliev, 2020). Право в таком понимании производно от шариата и не представляет собой самостоятельной нормативной конструкции. С учетом того, что жизненный путь любого мусульманина предопределен Аллахом, право, как совокупность материальных юридических форм, не может «творить» закон, а способно лишь интерпретировать воплощенную в Шариате волю всевышнего, не обладая возможностью «выхода за его рамки». В русском языке слова право и закон используются для обозначения понятий как тождественных, так и различных по смыслу. Так, к примеру, английское слово law, в зависимости от субъективного восприятия может переводится и как закон, и как право. Словом право, называется и системное явление («международное право», «современное российское право», «естественное право»), и отдельное субъективное право на что-либо (право на труд, право на отдых, право на собственность и др.). В свою очередь слово «закон» применяется и в абстрактно обобщенном контексте («незнание закона не освобождает от ответственности», «закон суров, но это закон», «уголовный закон» и др.), и как название вида нормативно-правовых актов Российской Федерации (федеральный конституционный закон, федеральный закон, закон субъекта). При этом нормативные правовые акты, принимаемые по предметам законодательного регулирования, могут не содержать в своем наименовании термина «закон», хотя по своей юридической силе таковыми являются (конституция, устав, законодательный указ президента, кодекс). Отмеченная понятийная неопределенность обусловливает неутихающую дискуссию относительно соотношения права и закона. Проблемы определения первенства и главенства названных категорий, соотношения естественного права и государственного закона, международного права и национального законодательства, государственного права и прав человека и т.п. представляют собой предметные области, в которых конкретика юридических форм выражения права и юридическая техника правотворческой и правореализационной деятельности «размывается» философско-правовым абстрагированием, позволяющим достаточно «вольно» интерпретировать понятия «право» и «закон» в их русском юридико-лингвистическом восприятии. Понимание конституции в контексте циклического политогенеза Метод циклического политои правогенеза представляет собой направление научного познания государства как системы политической организации населения и механизма публичной политической власти. Являясь специфической формой социально-политической жизнедеятельности, любое государство в своей динамике, проходит этапы возникновения, становления, реформационного прогресса, контрреформационного регресса, стагнации, кризиса, трансформации (разрушения) (Romashov, 2021b). В тысячелетней истории российской государственности (ст. 67.1 Конституции РФ) представляется целесообразным выделять три цикла политогенеза (монархический/имперский, советский республиканский, президентский республиканский) (Romashov, 2020). Названные циклы представляют собой локальные социально-культурные явления характеризующиеся различными формами правления, целевыми и ценностными приоритетами, государственными и правовыми механизмами. Для Российской империи, а точнее, для ныне «популярного в высших кругах» самодержца Александра III, конституция - это «преступный и спешный шаг…фантастический проект…к счастью, отвергнутый Советом министров»[226]. Государственное право, как возведенная в закон воля царствующего императора, отрицало конституцию полагая ее документом, идущим в разрез с системой «традиционных ценностей», получивших свое выражение в известной триаде графа Уварова: «Православие - Самодержавие - Народность» (Ilyin, 2018). Автор триады исходил из положения, в соответствие с которым «Россия - особое государство, отличное от Восточных и Западных стран. Ее специфика определяется не только «срединным» географическим местоположением, но и особенностью политических, экономических, религиозных, социальных и национальных черт, присущих народам Российской империи» (Ilyin, 2018). Кстати, сходную характеристику содержит Концепция внешней политики Российской Федерации (2023 г.), содержащая положение о том, что «Современное российское государство - Российская Федерация - самобытное государство-цивилизация, евразийская и евро-тихоокеанская держава, сплотившая русский народ и другие народы, составляющие культурно-цивилизационную общность Русского мира». Отстаиваемая в Российской империи, равно как и в сегодняшней России приверженность к традиционным ценностям, положенным в основу концепции национального (государственного) консерватизма[227], демонстрирует, персонифицированный субъективизм по отношению к формальной конституции. Для имперской России формальная (писаная) конституция - «антиценность» противоречащая государственной монархической традиции в то время, как для современной России, конституция вполне вписывается в культурно-историческую традицию, опирающуюся на правопреемство Союза ССР (ст. 67.1 Конституции РФ). При этом к правовой сущности конституции как документа закрепляющего основы государственного устройства (не зависимо от формы государственного правления), принципы соотношения государства, общества, личности, механизмы организации и функционирования системы публичной политической власти, отмеченное выше отношение со стороны государственной власти (в лице отдельных ее представителей), особого значения не имеет. К примеру, примерно в тот же исторический период (вторая половина XIX в.), когда один российский монарх (Александр II), был настроен на принятие конституционного акта, а другой (Александр III) такую возможность категорически отвергал, писаные конституции были приняты в Османской/Оттоманской (1876 г.) и Германской (1871 г.) империях. Тем самым была продемонстрирована «совместимость» конституции как документа государственно-правового характера с любой формой правления, как республиканского, так и монархического. Советская власть, провозгласив писанную конституцию «основным законом», воспринимала ее первоначально в качестве временной, рассчитанной на переходный период, предшествующий мировой пролетарской революции (Romashov, 2016). Первая советская конституция (Конституция РСФСР 1918 г.) закрепляла классовую структуру советского общества и узаконивала дискриминацию бывших эксплуататоров, подлежащих «беспощадному подавлению» (ст. 3) и которым «не может быть места ни в одном из органов власти» (ст. 7). Все последующие советские «общенародные» конституции можно с определенной долей условности дифференцировать на учредительные (Конституция СССР 1924 г., конституции союзных и автономных республик 1925 г.) и этапные (Конституции СССР 1936 и 1977 гг., конституции союзных и автономных республик 1937 и 1978 гг.). Основной целью первых, являлась легализация нового исторического государственного устройства (для СССР - союзное советское социалистическое государство, для советских и автономных республик - государство - республика в составе союзного государства). Этапные конституции были призваны закрепить пройденный этап социалистического строительства (Конституция 1936 г. - «Конституция победившего социализма», Конституция 1977 г. - «Конституция развитого социализма»). Стратегическое планирование государственного развития осуществлялось партийными программами КПСС (1903, 1918, 1961 гг.). Для системы советского конституционализма была характерна неписанная, однако обязательная для всех субъектов советской федерации традиция, по которой в течение года следующего за годом принятия союзной конституции принимались конституции союзных и автономных республик, дублировавшие основные положения федеративного конституционного акта. Так, к примеру, закрепление в преамбуле Конституции СССР конструкции «советский народ», обусловило ее последующее включение в республиканские конституции с учетом их национальной специфики[228]. Новейшую конституционную историю постсоветской Российской Федерации целесообразно делить на два этапа, традиционно «привязанные» к политическим персоналиям - Президентам РФ Б.Н. Ельцину (1991-1999 гг.) и В.В. Путину (2000-2008 гг.; 2012 г. - по наст. вр.). Период правления первого, может быть, с определенной условностью назван «либеральной вестернизацией», второго - «умеренным патриотическим консерватизмом». Если для команды Б.Н. Ельцина конституция являлась инструментом закрепления общечеловеческих (по сути своей западных) ценностей и принципов государственного устройства, посредством которых «новая» Россия должна была «возродиться, подняться с колен»[229], то для Президента В.В. Путина конституционное законодательство рассматривалось и рассматривается в качестве средства упрочения традиционных ценностей, призванных устранить «исторический разрыв» между монархическим (дореволюционным), советским и постсоветским государством, тем самым выстроив единую историческую линию «Российской Федерации с ее тысячелетней историей» (ст. 67.1). В современной России, в отличие от Союза ССР, отсутствует унифицированное название региональных конституционных актов. В субъектах-республиках действуют конституции, в других субъектах - уставы. Практически утратила правовую значимость традиция взаимосвязи федеративной и региональных конституций. Так, Конституция Республики Татарстан принята в 1992 г., практически за год до принятия Конституции РФ, Устав Санкт-Петербурга в 1998 г., Конституция Чеченской Республики 2003 г. и т.д. Закрепление конструкции многонациональный народ Российской Федерации в преамбуле и ст. 3 Конституции РФ не получило своего логического продолжения в большинстве конституций национальных республик. В уже упомянутой ранее Конституции Республики Татарстан отмечается, что «Настоящая Конституция выражает волю многонационального народа Республики Татарстан и татарского народа». При этом о связи названных народов с многонациональным народом России ничего не говориться. То же самое можно сказать о Конституциях Кабардино-Балкарской Республики, Республики Адыгея и др. В отличие от советских «этапных» конституций действующая Конституция России не имеет цели «фиксирования периода государственной истории» и воспринимается в качестве документа в своем регулятивно-охранительном значении, ориентированного как на современное состояние российской государственно-правовой системы, так и на ее будущее в обозримой перспективе. Говоря о понимании конституции в современной России, также следует обратить внимание на общетеоретический контекст правопонимания, в котором разграничиваются юридический позитивизм, юснатурализм, социологический, исторический, психологический подходы. Понимание советской конституции, равно как и других советских законов, осуществлялось сугубо в рамках юридического позитивизма. Законодательство в целом и конституция в частности рассматривались как продукты и инструменты государственной деятельности, подчиненные в своем функционировании государственной целесообразности. В действующей конституции закрепляется дефиниция Российской Федерации как демократического правового государства, что означает «подчиненность» государства праву. Закрепляя статус конституции как нормативного правового акта высшей юридической силы и прямого действия (ч. 1 ст. 15), ее авторы тем самым стремились подчеркнуть, что конституционные нормы по своей значимости располагаются «выше» норм и принципов как государственного, так и международного права. Закрепление на конституционном уровне неотчуждаемости основных прав и свобод, принадлежащих человеку с момента рождения (ч. 2 ст. 17), а также признание этих прав и свобод непосредственно действующими, обусловливает интегративный плюрализм современного российского конституционного правопонимания, в котором достаточно гармонично сочетаются юридико-позитивистский и естественно-правовой типы правопонимания. Кроме того, можно говорить об историческом типе современного российского конституционного правопонимания, на основании положений ст. 67.1 определяющих Российскую Федерацию как государство с тысячелетней историей «сохраняющего память предков.., признающего исторически сложившееся государственное единство.., чтящего память защитников отечества.., обеспечивающего защиту исторической правды». Проблема конституционного правопонимания в контексте концепции «живой» Конституции Концепция «живого» права традиционно рассматривается в контексте социологического типа правопонимания. По мнению одного из основоположников этого направления О. Эрлиха, право, в своем социально-юридическом бытии, по большей части независимо от государства и его аппарата принуждения. Правовые явления как латентно, так и официально (легально) присутствуют в социальных практиках, и как бы только и ожидают социологически «подкованного» юриста, который выделит их из общественных отношений, облечет в юридическую форму и внедрит в юридический механизм позитивного правотворчества и правореализации (Antonov, 2013). Получается, что для «живого» права «в его европейской интерпретации), законодательная форма представляет собой лишь «внешнюю оболочку», изменение (либо отсутствие) которой, не способно ни создать (уничтожить), ни существенным образом изменить объективную по отношению к субъектам (государственным должностным лицам, политическим корпорациям) правовую субстанцию. В качестве примера такого восприятия можно привести принцип непосредственного действия прав человека (ст. 18 Конституции РФ). Данный принцип на практике получил свое практическое воплощение в английской конституционной традиции, начало которой было положено в 1215 г., когда была принята «Великая хартия вольностей», ряд положений которой сохранили свою юридическую значимость («правовую жизнеспособность») вплоть до настоящего времени и, таким образом, в формальном плане являются практически «вневременными» и «надгосударственными» правовыми феноменами (Minakov, 2015). В американской интерпретации формальное право, воплощенное в аутентичных неизменных текстах (к числу которых относится конституция), «оживает», тогда, когда эти тексты начинают интерпретировать юристы высшей квалификации - судьи Верховного Суда США (Berlyavskij, 2014). По мнению В.И. Червонюка: «Именно практика Верховного Суда США проложила путь к конституционной герменевтике: таким образом Конституция перманентно обновляется, принимаемые Судом общие нормы (принципы) конституционного значения расширяют нормативное содержание Основного закона» (Chervonyuk, 2020). Таким образом, представление об американской конституции как о «живой», предполагает сочетание неизменного аутентичного текста «перворожденной» конституции, «живущей» в качестве «правового откровения Отцов-основателей» и интерпретационной деятельности судей Верховного Суда, адаптирующих «священное конституционное писание» к изменяющимся жизненным реалиям. В современном российском конституционном правопонимании, «живое» конституционное право в целом и «живая» конституция в частности, воспринимаются иначе чем в западноевропейской и североамериканской традициях. Отмечается, что: «Исходя из теории живой конституции (Living Constitution), содержание конституции не является статичным феноменом, а постоянно развивается под влиянием социальных изменений в обществе» (Salikov, Libanova & Ostapovich, 2019). Председатель КС РФ профессор В.Д. Зорькин полагает, что: «Заложенный в конституционном тексте глубокий правовой смысл позволяет адаптировать этот текст к меняющимся социально-правовым реалиям в рамках принятой в мировой конституционной практике доктрины «живой Конституции»[230]. Заявленная в «Концепции внешней политики РФ» характеристика Российской Федерации в качестве «самобытного государства-цивилизации», позволяет говорить о национальной (собственно российской) версии концепции «живой конституции» на базе которой формируется современное российское конституционное мировоззрение[231]. В данной концепции «жизнь» Конституции означает как возможность обновления ее текстуальной части (применительно к главам 3-8), так и смысловую коррекцию (в том числе, глав 1, 2, 9) «духа» конституционных норм судьями Конституционного Суда Российской Федерации. При этом вплоть до настоящего времени остается не решенным вопрос о возможности и юридической технике внесения изменений в преамбулу и второй раздел («Заключительные и переходные положения») конституционного текста. Понимание «живой» Конституции РФ как юридической формы национального конституционного права, изменяемой как посредством законотворческой (главы 3-8, изменяются в порядке, предусмотренном для федеральных конституционных законов), так и интерпретационной деятельности органов конституционной судебной власти, влечет необходимость преодоления неопределенности в плане теоретической проблемы соотношения нормативных правовых и интерпретационных актов (актов официального нормативного толкования) (Lazareva, 2010), в комплексе формирующих феномен «живой» Конституции. Деятельность Конституционного Суда Российской Федерации в обозначенном смысловом контексте, подобно творческому переводу стихов с одного национального языка на другой, приобретает свойства фактического «конституционного соавторства», по сути своей являющегося самостоятельным видом конституционного правои законотворчества. Заключение Проблемы соотношения и определения главенства понятий «право» и «закон» являются областями, где конкретика юридических форм выражения права и юридические методы формирования и реализации права сливаются философско-правовым абстрагированием, что позволяет весьма свободно интерпретировать данные понятия с точки зрения российского юридико-лингвистического восприятия. Метод циклического правогенеза является направлением научного исследования государства как системы политической организации населения и механизма публичной политической власти. За тысячелетнюю историю российской государственности обосновано выделение трех циклов политогенеза: монархический/имперский, советский республиканский, президентский республиканский. Указанные циклы представляют собой социокультурные явления, отличающиеся разными формами правления, приоритетами и ценностями, государственными и правовыми механизмами. Концепция «живого» права традиционно рассматривается в контексте социологического взгляда на право. «Живая» Конституция Российской Федерации представляет собой гибкую юридическую форму конституционного права, которая может быть изменена как посредством законодательства, так и через толкование и применение Конституционным Судом, что вызывает важные теоретические вопросы относительно соотношения нормативных актов и прецедентов, определяющих содержание и интерпретацию Конституции. Из вышеизложенного следует, что проблематика конституционного права России включает в себя сложные вопросы взаимоотношения права и закона, понимания и трактовки конституции.

Об авторах

Мария Романовна Ромашова

Северо-Западный институт управления (филиал РАНХиГС)

Автор, ответственный за переписку.
Email: 7029807@mail.ru
ORCID iD: 0009-0003-0504-5822
SPIN-код: 7179-0556

преподаватель-методист кафедры конституционного и административного права Северо-Западного института управления (филиал РАНХиГС)

199178, Российская Федерация, г. Санкт-Петербург, Средний пр. В.О., д. 57/43

Владислав Юрьевич Панченко

Всероссийский государственный университет юстиции; Сибирский федеральный университет; Московский государственный лингвистический университет; Московский университет имени А.С. Грибоедова; Научно-исследовательский институт ФСИН России

Email: panchenkovlad@mail.ru
ORCID iD: 0000-0003-3303-2941
SPIN-код: 5096-0428

доктор юридических наук, заведующий кафедрой теории, истории государства и права, Всероссийский государственный университет юстиции;главный научный сотрудник, Сибирский федеральный университет; профессор кафедры общетеоретических правовых дисциплин, Московский государственный лингвистический университет; главный научный сотрудник, Московский университет им. А.С. Грибоедова; главный научный сотрудник научно-исследовательского института, ФСИН России

117638, РФ, г. Москва, ул. Азовская, 2/1; 660041, Российская Федерация, г. Красноярск, пр. Свободный, 79; 119034, Российская Федерация, г. Москва, ул. Остоженка, 38/1; 105066, Российская Федерация, г. Москва, ул. Новая Басманная, д. 35/1; 125130, Российская Федерация, г. Москва, ул. Нарвская, 15а/1

Список литературы