Легальность и легитимность публичной политической власти: теоретические аспекты (на примере сирийского вопроса)

Полный текст

I. ВВЕДЕНИЕ Понятия легальности и легитимности все чаще используются при определении качеств институтов публичной политической власти в непосредственной связи с указанием на персональные характеристики лиц, замещающих соответствующие должности. При этом в литературе зачастую приводятся совершенно необоснованные позиции относительно легальности и легитимности того или иного публично-властного института. В отсутствие каких-либо разъяснений, содержащих критерии, используемые для выводов о наличии легальной и легитимной характеристики у публичной политической власти соответствующего государства, допускается не только приведение немотивированных суждений, но также и подмена понятий, что абсолютно не способствует всестороннему и корректному рассмотрению политической и правовой проблематики функционирования публично-властных институтов. В то же время устоявшиеся подходы к определению содержания понятий легальности и легитимности различны как в общественных науках - юриспруденции и социологии, так и рамках отдельных концепций приведенных научных сфер, что также свидетельствует о необходимости сопровождения соответствующих выводов максимально подробными пояснениями и комментариями. В настоящей работе автором приводятся наиболее распространенные научные позиции относительно понятий легальности и легитимности публичной политической власти, рассматриваются вопросы сходств и различий научных подходов по приведенной проблематике, на примере конкретного государства иллюстрируется содержание легальности и легитимности как характеристик публичной политической власти. II. ПРАВОВОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПОНЯТИЙ ЛЕГАЛЬНОСТИ И ЛЕГИТИМНОСТИ ПУБЛИЧНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ В теории права понятия легальности и легитимности тесно связаны с понятием публичной политической власти[1]: рассматриваемые понятия одновременно являются как дескриптивными, так и прескриптивными по отношению к содержанию публичной политической власти. Дескриптивный элемент рассматриваемых понятий выражается в определении легальности и легитимности в качестве критериев (возможных, но не имеющих образующий характер[2]) публичной политической власти в конкретной философско-правовой парадигме или историческом периоде - как то концепция правопонимания или отдельно взятое государство в конкретном историко-политическом контексте. Прескриптивный элемент выражен разработанными и разрабатываемыми критериями определения легальности и легитимности, которые принимаются в качестве базовых элементов при описании модели публичной политической власти - вне зависимости от конкретной философско-правовой парадигмы или исторического периода. В современной правовой науке существуют различные подходы к определению легальности и легитимности как характеристик публичной политической власти, обладающей суверенитетом[3] и действующей на конкретно-определенной территории. Как правило, легитимность как черта публичной политической власти, действующей в рамках определенной территории, выражающаяся в признании ее политических и правовых институтов, трактуется как понятие, являющееся более широким в отношении легальности, т.е. установленности законом. Некоторыми из ученых, к примеру, С.С. Алексеевым, понятие легитимности отождествляется с понятием правозаконности[4]. Другими авторами, к примеру В.В. Денисенко, приводится «интегративное» определение легитимности позитивного права - «легитимность позитивного права - это признание позитивного права субъектами права в качестве законных, принятых личностью, социальными группами или обществом правил поведения» (Denisenko, 2014:15). Понятия легальности и легитимности тесно связаны с введенными в оборот Г. Кельзеном понятиями действительности и действенности правопорядка. Под действительностью правопорядка, подразделяемую Г. Кельзеном на формальную и материальную, понимается соответствие нормативно-установленного порядка основной норме[5], при этом ученый указывал на возможный, особенный (временный) характер такой действительности, определяемый самой нормой в части установления периода ее действительности или процедуры, только лишь при строгом соблюдении которой такая норма может быть изменена или отменена. «Принцип, согласно которому норма правопорядка действительна до тех пор, пока ее действительность не будет прекращена предусмотренным правопорядком способом или заменена действительностью другой нормы этого порядка, - этот принцип есть принцип легитимности. Этот принцип применим к государственному правопорядку лишь с чрезвычайно важным ограничением. Он неприменим в случае революции» (Kelsen, 2015:260-261) - отмечал Г. Кельзен, уточняя, что сама революция нелегитимна априорно, при этом все же допуская фактическое изменение правопорядка революционным путем и ограничивая принцип легитимности принципом эффективности[6], что представляется наиболее релевантным цели революции, так как вне зависимости от мотивов совершения соответствующих действий конкретными субъектами ни одна революция не может быть успешна без кризиса эффективности управления, ввиду того, что при отсутствии указанного «порока» невозможно изыскать поддержку потенциальных участников революции. Под действенностью Г. Кельзеном понималась объективная реализуемость - т.е. фактическая возможность правовых норм (в противовес иным видам регуляторов социальных отношений) регулировать отношения в рамках существующего правопорядка («бытия природной реальности»). При этом им приводится позиция относительно того, что действенность правопорядка[7] наравне с эффективностью «поглощающей» легитимность, является одним из условий постулируемой нормы даже в случае недействительности установления такой нормы[8], так как правопорядок является действительным в силу фактической возможности регулировать общественные отношения. Легитимность как характеристику публичной политической власти (или правового режима, а, равно с этим, отдельных правовых институтов) следует связывать с процессом легитимации, т.е. с процессом признания одного нормативного порядка (отдельных норм, институтов или действующего правопорядка в целом) с точки зрения другого нормативного порядка (в том числе вновь устанавливаемого). В рамках легитимации, рассматриваемой как процедура достижения легитимности, следует выделять два «порядка» - порядок легитимирующий и порядок легитимируемый. При этом если с определением легитимируемого правопорядка не возникает проблем с пониманием объекта легитимации - такими объектами могут являться как конституционный порядок, сложившийся в государстве в конкретно-определенном историческом периоде, так и отдельные институты такого конституционного порядка, то в части подходов к определению легитимирующего правопорядка усматривается некая дискреция - с одной стороны таким легитимирующим правопорядком может выступать как иной, в том числе предшествующий, а, равно с этим, «качественно иной» - т.е. не являющийся тождественным по своим существенным характеристикам предшествующему, правопорядок, принципы и нормы которого опосредуют правопорядок легитимируемый, так и право в целом, и в том числе право, реципируемое новым правопорядком в случае изменения правопорядка, т.е. право, продолжающее регулировать общественные отношения при смене правопорядка[9]. М. Вебером была предложена собственная классификация типов легитимности (Matheson, 1987; Huppes-Cluysenaer, Knegt & Lembcke, 2008). Так, социологом выделялись, в зависимости от элемента, который легитимирует соответствующий порядок, легитимность традиционная, легитимность харизматическая и легитимность рационально-легальная (Smith, 1970:17-21). При этом М. Вебером, по содержанию своих воззрений на легитимность (действительность) власти в некоторой степени солидарным[10] с Г. Кельзеном, приводится только лишь социологическая сторона понимания эффективности (определяемой, безусловно, как категория оценочная), являющейся одним из двух неотъемлемых элементов легитимности. Из трудов М. Вебера следует, что «оценка» публичной политической власти как легитимной (а, следуя положениям концепции Г. Кельзена - «оценка» публичной политической власти как эффективной) осуществляется населением на основании: - безусловного от каких-либо аспектов, в том числе от основания и субъекта, установившего необходимость реализации, применения на протяжении длительного периода времени тех или иных социальных моделей, т.е. признания эффективными любых действий властных институтов, которые [властные институты] в конкретном рассматриваемом случае - в части их формирования, были организованы в соответствии с критерием «длительности применения» такого порядка их формирования - для традиционного типа легитимности; - положительно воспринимающегося социумом экстраординарного для конкретных исторических, территориальных и политических условий характера лица (группы лиц), реализующего властные полномочия - для харизматического типа легитимности[11]; - соответствия наделения того или иного лица властными полномочиями, а, равно с этим, соответствия реализуемых таким лицом полномочий, установленному законом порядку - для рационально-легального типа легитимности[12],[13]. Следует отметить, что схожая классификация легитимности следует и из трудов современных представителей научного социологического сообщества - так, социолог С.М. Липсет (Lipset, 2005) утверждает, что признание населением власти легитимной не является персонифицированным - легитимным признается институт как таковой, а не конкретное лицо, замещающее публичный мандат[14]. Значительный вклад в разработку содержания понятий легальности и легитимности внес представитель немецкой школы К. Шмитт. Так, им подчеркивалось более широкое значение понятия легитимности в соотношении с понятием легальности: «… Ему [юридическому позитивизму] было неведомо, что легальность первоначально была существенной частью западного рационализма и формой правления, но отнюдь не абсолютной противоположностью легитимности. Всеобщая нейтрализация ценностей была частью всеобщей функционализации и превращала демократию в принципиально релятивистское мировоззрение…» (Schmitt, 2016:271). К. Шмитт выделял четыре типа государства: государство правосудия, государство правительства, государство управления и законодательное государство, связывая существование последнего с принципом разделения властей и рассматривая его сквозь призму легальности и легитимности, делая при этом особенный акцент на плебисцитарной легитимности при парламентской системе легальности, т.е. на таких легитимности и системе легальности, при которых, соответственно, результаты всеобщих народных выборов, проведенных в соответствии с установленным порядком, есть источник и основание легитимности власти[15],[16], а высший орган законодательной власти является источником легальности, т.е. органом, санкционирующим общеобязательные для всех лиц, проживающих на определенной территории, правила поведения[17]. В ряде научных работ современных авторов приводятся позиции о том, что легальность есть один из способов легитимации закона, что весьма спорно и представляется справедливым лишь в случае, если позитивный закон (позитивацию определенного порядка) считать легитимирующим порядком (без юридической оценки его содержания и действительности). В некоторых из научных трудов также приводятся мнения о том, что легитимация есть процесс придания закону его позитивной силы, что также весьма спорно, ввиду того, что, очевидно, производится «подмена» понятия «легальность» понятием «легитимность». Довольно интересными представляются подходы современных зарубежных ученых к пониманию содержания таких характеристик публичной политической власти, как легальность и легитимность. Так, например, Ж.-М. Койкауд определяет легитимность как признание права публичной политической власти на осуществление управления, конститутивными элементами которого являются общественное согласие, закон[18] и нормы[19] (Coicaud, 2004:10). Указывается, что легитимность: «является довольно расплывчатым понятием. В некотором смысле, легитимность в понимании политической науки является аналогом понятия «невидимая рука рынка» у ученых-экономистов: мы понимаем, что такое явление существует и оно способно сплотить социальные группы, однако мы не можем объяснить, как его достичь и почему в некоторые периоды времени оно оказывает чрезвычайно большое влияние [на общественно-политические процессы], а в другие - кажется, будто его нет» (Bekkers, Dijkstra, Edwards & Fenger, 2007:35). Некоторыми из зарубежных авторов, например, Р.Р. Баласубраманиамом, характер фактической реализации действий публичной политической власти, сообразуемый с доктриной верховенства права, небезосновательно определяется как «лакмусовая бумажка легитимности, которая позволяет субъектам правоотношений оценивать и ставить под вопрос выдвигаемые правительствами доводы, которыми обосновывается принятие тех или иных управленческих решений, реализуемых для общего блага» (Balasubramaniam, 2008:135). Действительно, в зависимости от обеспечения со стороны публичной политической власти режима защиты прав и свобод человека на уровне, необходимом территориальному публичному коллективу, в том числе в контексте самоограничения действий государства, такая публичная политическая власть будет признаваться населением легитимной, при том - вне зависимости от легальности ее формирования. Следует отметить и лингвистический аспект, затрагивающий понимание и толкование (порой ошибочное) терминов «легальность» и «легитимность». Перевод с французского языка термина «легитимность» как «законность» или «узаконенность» (Megrelidze, 2008), не вполне отражает содержание понятия ввиду того, что собственно «законность» представляет скорее соответствие позитивной норме или позитивацию правила поведения - в этом случае дефиниция четко соответствует понятию «легальность». Понятие «легитимность» носит более прескриптивный характер, нежели «легальность». М. Вебер, определяя понятие легитимности, включал в него не только законность власти с формальной точки зрения (соответствие позитивному закону), но и явление социально-психологическое, состоящее в принятии обществом политической власти или как минимум пассивном повиновении ей (т.е. признанию «эффективности» такого порядка по Г. Кельзену) (Weber, 1990:639). В современных отечественных работах по теории права также принято говорить о справедливости такой точки зрения: «Легитимность и легальность власти - понятия не совпадающие. Если легальность означает юридическое обоснование власти, ее соответствие правовым нормам, что выступает ее юридической характеристикой, то легитимность - это доверие и оправдание власти, что выступает ее нравственной характеристикой. Любая власть, издающая законы, даже непопулярные, но обеспечивающая их выполнение, - легальна, в то же время она может быть нелегитимной, не приниматься народом…» (Подробнее см.: (Matuzov & Malko, 2004). И.А. Исаев, приводя позицию П. Бурдье, говоря о легальности, акцентирует внимание на принципе общей легальности, допускающем принятие любых позитивированных (возведенных в закон) решений - «Политическая власть отрывает людей от их насущных проблем, предпочитая говорить об универсальных проблемах. Такой отрыв часто маскируется заявлениями о том, что бюрократическая система предназначена для ограничения властных отношений подчинения и господства и призвана переключить управление на мир вещей, но не людей. В этом проявляется одна из важнейших особенностей бюрократического - не водворять истину, принимая в расчет индивидуальное, но добиваться только одного - результативности. Принимаемые решения здесь всегда анонимны. И это качество переносится на издаваемые государством законы, параллельно с которыми действуют правила и нормы, на основе которых действует администрация. Принцип общей легальности, разросшийся до огромных пределов нормативного комплекса, оказывается прикрытием для принимающей решения бюрократии, действующей по своему собственному усмотрению. Процесс принятия решений теперь уже не будет системой ясных юридических процедур, регламентированных конституциями. Власть, сосредоточившаяся в недрах бюрократической машины, либо игнорирует, либо интерпретирует их в соответствии со своими целями. Монополия на легитимное символическое насилие позволяет власти произвольно навязывать собственные средства познания и выражения политической реальности. Администрация создает собственные политические мифы, закладывая в них предполагаемый смысл своей легитимности. Посредством замаскированного внушения этот «структурированный и структурирующий медиум» навязывает восприятие установленного порядка как естественного и легитимного» (Isaev, 2014), и также о соответствии легальности позитивности, а легитимности справедливости как признакам права. «Для того чтобы само право при этом оставалось не только позитивным (признак легальности), но и оправданным, справедливым (признак легитимности), оно должно быть результатом соглашения («договора»), правовая форма должна быть отделена от чистой власти, правовая форма неизбежно прибегающего к «насилию» порядка должна быть более «высокой», чем формы, свободные от «права порядка», что и достигается при посредстве использования соответствующих процедур решения. Легитимность вырабатывается через процессы, постепенно устраняющие неопределенность в ожидании событий и решениях: прохождение через процедуры принятия решений делает легитимность легальной...» (Isaev, 2012). Для корректной оценки легальности и легитимности действий (решений) публичной политической власти в конкретно-определенном политическом и правовом контекстах необходима расстановка акцентов на элементах, составляющих легальность и легитимность. При оценке легальности порядка (действий или решений публичной политической власти) производится оценка соответствия такого порядка (публичной политической власти как таковой) позитивному порядку[20], т.е. действующим правовым нормам в рамках определенной правовой системы. При оценке легитимности порядка возможна дискреция в части выбора легитимирующего порядка[21] - таким порядком может быть признание легитимируемого объекта населением[22] или компетентными органами (к примеру, судами или международными квазисудебными органами - в зависимости от объекта легитимации) - «в русле» социологического позитивизма, соответствие легитимируемого объекта позитивному закону - с позиций «старого» легизма[23], соответствие легитимируемого порядка порядку более высокого уровня (национального правопорядка международному правопорядку) - с точки зрения юридического нормативизма. III. ЛЕГАЛЬНОСТЬ И ЛЕГИТИМНОСТЬ ПУБЛИЧНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ СИРИЙСКОЙ АРАБСКОЙ РЕСПУБЛИКИ Крайне примечательной в контексте вышеприведенных рассуждений является ситуация, складывающаяся в Сирийской Арабской Республике, рассмотрение вопроса о легальности и легитимности действующей публичной политической власти в которой представляется верным начать с краткого экскурса в историю конституционного развития рассматриваемого государства. Современное самостоятельное конституционное развитие Сирийской Арабской Республики, а, ввиду получения независимости от Османской Империи в 1920 г.[24], - самостоятельное конституционное развитие Сирии как таковое, началось в 1920 г. принятием (вопреки следованию предоставленному Французской Республике решением французско-британской Конференции в Сан-Ремо 1920 г. (в последующем утвержденном Лигой Наций в 1923 г.) мандату) органом народного представительства - Национальным конгрессом Конституции Арабского Королевства Сирия, которой территория современной Сирии и Ливана[25] провозглашались суверенным государством с монархической формой правления (ограниченная монархия). Конституцией Арабского Королевства Сирия учреждался двухпалатный выборный коллегиальный законодательный орган государственной власти - Генеральная Конференция, должность премьер-министра, реализующего функции высшего должностного лица органа исполнительной власти и подотчетного Генеральной Конференции, орган конституционного контроля - Верховный Конституционный Суд. Однако настоящий документ, несмотря на народный, хотя и осуществленный представительным органом, способ его принятия, нельзя с позиций фактически произошедших событий и невозникновения последствий его принятия охарактеризовать как имеющий учредительный характер в отношении сирийского конституционализма по причине прекращения (вскоре после принятия) его действия (т.е. ввиду отсутствия фактической реализации положений рассматриваемого документа) в одностороннем порядке французским Верховным комиссаром при осуществлении ввода военного контингента на территорию Сирии Французской Республикой, являющейся т.н. «мандатарием» в отношении Сирии. В 1928 г. на общенародном голосовании были избраны члены Конституционного Собрания, целью создания которого была разработка проекта Конституции Сирии. В 1930 г. при учете проекта, разработанного и утвержденного Конституционным Собранием, а также позиции Французской Республики мандатарием была октроирована Конституция Сирии, которая утверждала независимость и суверенитет Сирии, учреждала в Сирии республиканскую форму правления, законодательный орган государственной власти, представленный однопалатным Парламентом (Палатой депутатов), избираемым сроком на 4 года, осуществляющим избрание Президента[26] и обладающим правом объявления импичмента Президенту, должность высшего должностного лица исполнительной власти - Президента, избираемого сроком на 5 лет (с конституционным ограничением реализации полномочий не более одного срока подряд), имеющего право роспуска Палаты депутатов, а также осуществляющего формирование Правительства - Кабинета министров (при этом Конституцией допускалось замещение должности министра членом Палаты депутатов). Наиболее важным с позиций оценки степени «декларативности» утверждения Сирии в качестве независимого и суверенного государства является конституционные положения о том, что содержание Конституции Сирии не может противоречить обязательствам, принятым на себя Французской Республикой, в том числе (и в особенности) в рамках деятельности Лиги Наций и предоставленного Французской Республике мандата. Именно посредством предусмотрения такой оговорки Французская Республика обеспечила «правовой»[27] контроль над территорией Сирии вплоть до 1944 г. В 1944 г. Палата депутатов Республики Сирия отменила действие положений ст. 116 Конституции Сирии, предусматривающих ограничение действия положений сирийской Конституции международными обязательствами Французской Республики (в основном - мандатом Лиги Наций). Фактические же независимость и суверенитет были приобретены Сирией только в 1946 г. с момента вывода французского военного контингента с территории рассматриваемого государства[28]. В 1949 г. в Конституцию Сирии были внесены изменения, в соответствии с которыми Президент мог быть избран относительным большинством голосов Палаты депутатов, в том числе при осуществлении голосования впервые (по первому этапу), а также изменения, предусматривающие возможность избрания лица Президентом более одного срока подряд. В том же году по осуществлении военного переворота действие Конституции было приостановлено и были назначены выборы Конституционного Собрания, целью которого являлась разработка проекта новой Конституции. В 1950 г. на общенародном голосовании[29] была принята новая Конституция Республики, утвердившая религиозный (а именно - исламский) характер государства (с, соответственно, применением норм мусульманского права на территории Сирии), изменившая порядок выборов Президента в части, относящейся к необходимому для избрания Президента по первому этапу кворуму Палаты депутатов, а именно - установлению необходимости получения кандидатом квалифицированного большинства голосов Палаты депутатов в размере 2/3 голосов Палаты депутатов и более[30], а, равно с этим, в части, относящейся к установлению невозможности замещения должности Президента одним и тем же лицом более одного срока подряд. Кроме того, были расширены полномочия премьер-министра (Председателя Совета министров), который, к примеру, обладал исключительными полномочиями по инициированию процедуры объявления вотума недоверия Совету министров (только Председатель Совета министров мог вынести соответствующий вопрос на рассмотрение Палаты депутатов). На конституционном уровне был установлен порядок формирования региональных органов управления. Так, в образуемых областях подлежали организации на смешанной основе областные советы (3/4 состава которых подлежали избранию, а 1/4 - назначению центральной властью). В 1952 г. в результате осуществления военного переворота было приостановлено действие Конституции 1950 г., и в 1953 г. принята новая Конституция, упразднившая должность премьер-министра и расширившая полномочия Президента (а равно с этим утвердившая прямой общенациональный порядок избрания Президента). В 1954 г. в результате нового военного переворота было восстановлено действие Конституции 1950 г. В 1958 г. в связи с реализацией интеграционных процессов между Республикой Сирия и Египтом и принятием временной Конституции Объединенной Арабской Республики было приостановлено действие Конституции Сирии 1950 г. Временная Конституция Объединенной Арабской Республики, помимо прочего, утвердила порядок формирования органов государственной власти созданного в результате объединения государства: так, к примеру, орган законодательной власти - Национальная Ассамблея формировался таким образом, что как минимум половина мандатов членов Национальной Ассамблеи подлежала замещению членами парламентов Сирии и Египта (что примечательно, без установления соотношения мандатов между непосредственно представителями Сирии и Египта, что в последствии стало одной из причин аннулирования соглашения об интеграции двух государств в 1962 г. и реставрации действия Конституции Республики Сирия 1950 г.). В 1963 г. осуществившая военный переворот политическая партия «Партия арабского социалистического возрождения» - Баас организовала введение на территории Республики Сирия чрезвычайного положения (продлившегося вплоть до 2011 г.) и приостановление действия Конституции 1950 г. В 1964 г. Национальным Советом Революционного Командования была принята временная Конституция Сирии. В 1969 г., а также в 1971 г. Национальным Советом Революционного Командования также принимались новые временные конституции Республики Сирия. В 1973 г. всенародным голосованием была принята новая Конституция Республики Сирия. Конституционными новеллами стали утверждение ведущего значения (роли) политической партии Баас[31], установление прямой общенациональной процедуры избрания Президента, 7-летнего срока замещения полномочий Президента без установления предельного допустимого количества (в том числе подряд) сроков замещения одним и тем же лицом должности Президента, право назначения Президентом министров без согласования соответствующих кандидатур с премьер-министром, возможностью единолично реализовывать полномочия Народной Ассамблеи по принятию законов в период прекращения сессий Народной Ассамблеи (а в исключительных случаях, как то необходимость обеспечения национальной безопасности Сирии, - и в период проведения сессий Народной Ассамблеи) при последующем утверждении принятых в указанном порядке Президентом законов Народной Ассамблеей на первом заседании ближайшей сессии, предусмотрение возможности внесения изменений в Конституцию только по предложению Президента Республики Сирии или не менее 2/3 от общего числа членов Народной Ассамблеи. В 2012 г. под влиянием оппозиционных сил была принята новая Конституция Сирийской Арабской Республики, из текста которой было изъято положение о ведущем значении (роли) политической партии Баас, в том числе в части такого проявления ведущего значения политической партии Баас как представление кандидатуры Президента для его избрания на общенациональных выборах (однако положения о порядке формирования Народной Ассамблеи, предусмотренные Конституцией 1973 г., были сохранены). Но, несмотря на сложившуюся в Сирии политическую ситуацию, Конституция Сирии 2012 г. предусматривает все исключительные (в рамках сравнения с западными государствами) конституционные полномочия Президента Республики, предусмотренные Конституцией 1973 г. (к примеру, возможность единоличной реализации законодательных полномочий Народной Ассамблеи), что в большей степени и является предметом противоречий так называемых «оппозиционных сил» и действующей публичной политической власти. IV. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Некоторыми общественно-политическими деятелями, а также учеными, в том числе в России, декларируется нелегитимность власти Президента Сирийской Арабской Республики, должность которого в настоящее время замещает Башар Асад. При этом в качестве аргументов приводятся сомнительные «факты» о непринятии гражданами Сирии как результатов референдума 2012 г., по итогам которого были внесены соответствующие изменения в Конституцию Сирии в части устранения ведущей роли политической партии «Партия арабского социалистического возрождения», так и результатов выборов Президента Сирии 2014 г. Однако следует отметить, что при проведении референдума 2012 г. явка голосующих составила около 57,4% от числа обладающих правом голоса граждан, из которых 89,4% проголосовали за внесение соответствующих изменений в Конституцию, что составляет более половины населения Сирии, а на выборах Президента Сирии 2014 г., проводившихся, к слову, на альтернативной основе, в пользу избрания Башара Асада президентом Сирии было отдано около 88,7% голосов избирателей (при явке в почти 2/3 граждан Сирии, обладающих активным избирательным правом), что дает все основания говорить не только о законности (легальности) действующей власти в Сирии, ввиду соответствия порядка формирования высших властных публичных институтов закону, но и о легитимности - ввиду признания такой власти населением Сирийской Арабской Республики. Кроме того, в Конституции Сирии 2012 г. закреплено признание Сирией международного правопорядка, Сирийская Арабская Республика является членом Организации Объединенных Наций[32], в ряде резолюций, посредством закрепления требований о сотрудничестве Сирии и международных организаций[33], признается ее [Сирии] правосубъектность, что, в свою очередь, позволяет говорить о легитимности власти в Сирии с точки зрения международного правопорядка, так как международным сообществом производится фактическое признание полномочий такой власти. В совокупности с вышеизложенным необходимо подчеркнуть, что как в рамках господствующего в мировом сообществе подхода, так и ввиду соответствия сложившейся в Сирии ситуации тезису о том, что легитимность той или иной власти определяется такой нравственной характеристикой власти, как доверие и оправдание такой власти со стороны населения, а равно с этим ввиду признания и восприятия большей частью населения Сирии Башара Асада в качестве Президента Сирийской Арабской Республики, а также признания международной правосубъектности Сирийской Арабской Республики действующая власть в Сирии является не только легальной, но и в полной мере легитимной. При этом представляется, что избранный действующим Президентом Республики вектор развития является наиболее релевантным истории конституционного развития Сирии, ведь различного характера «отклонения» модернизации политической системы рассматриваемого государства, неразрывно следовавшие на протяжении последних исторических периодов и непременно сопровождавшиеся внутригосударственными конфликтами, не позволяют принять внутренней ориентации государства на конституционное мировоззрение[34], что, в свою очередь, не позволяет обеспечить как конституционную стабильность, так и стабильность социальную. Для предотвращения текущего и перспективного применения «народного насилия» является необходимым продолжение начавшей свое формирование традиции легального и легитимного[35] способов образования (и, как одного из элементов образования новых - прекращение действия предшествующих) высших органов публичной власти государства.

Об авторах

Андрей Александрович Клишас

Автор, ответственный за переписку.
Email: klishas_aa@pfur.ru

доктор юридических наук, профессор, Научный руководитель Юридического института Российского университета дружбы народов; заведующий кафедрой теории права и государства; Председатель Комитета Совета Федерации Федерального Собрания РФ по конституционному законодательству и государственному строительству

Список литературы