Традиции магрибо-сахельской государственности и исламский радикализм в начале XXI в.

Полный текст

Введение На протяжении первых десятилетий XXI в. регионы Магриба и Сахеля - огромные и крайне неравномерно заселенные территории, простирающиеся от средиземноморского побережья Африки до южных границ Сахары - неоднократно выступили в качестве театра военных действий и вооруженных конфликтов между местными государствами и исламистскими группами, а также транснациональными криминальными структурами. Научное сообщество историков, политологов, исламоведов сформировало устойчивое мнение о том, что магрибо-сахельский регион в начале XXI в. стал важным центром глобальной террористической деятельности, а примыкающие к Сахаре районы постоянно используются для вербовки, финансирования и тренировок профессиональных боевиков, действующих как в самих Магрибе и Сахеле, так и за пределами Африканского континента [1. С. 39-45; 2. С. 164-165]. В распространенной теоретической модели комплексов региональной безопасности (КРБ)[1] страны сахельского пояса (Мавритания, Мали, Сенегал, Буркина-Фасо, Нигерия, Нигер, Чад, Центральноафриканская Республика, Судан, Южный Судан, Эритрея) принято рассматривать как граничные изолирующие зоны. Государства в подобных зонах (инсуляторах) не только не входят в исторически сложившиеся межстрановые комплексы, но и не способны, как правило, самостоятельно преодолевать внутрирегиональные противоречия [3. С. 224-229]. В то же время любые негативные общественно-политические тенденции, бурно развивающиеся в Сахеле XXI в. (сепаратизм, вспышки вооруженного насилия, этнические, религиозные или гражданские конфликты), как правило, быстро и легко перебрасываются на соседние территории. Магрибинская и сахельская государственность в контексте проблем национального строительства Этим положением дел региональное сообщество во многом обязано специфическим чертам, присущим государственному строительству на Северо-Западе Африканского континента. Современное состояние государственного устройства стран Сахеля и Магриба является результатом навязывания и усвоения колониальных порядков. Тем не менее, привычная для Европы модель госу дарства-нации лишь в малой степени может быть соотнесена с длительным историко-культурным контекстом присахарских территорий [4. С. 25-27]. В Алжире, Марокко или Тунисе национальные концепции и идеи зародились на местной почве в середине XIX в. и были сравнительно развиты уже в межвоенный период. Их носители имели широкий круг возможностей для их выражения перед населением и партийно-политического представительства перед колониальными властями [5; 6]. В странах же сахельского пояса и в постколониальную эпоху так и не сложились более или менее полноценные варианты национальных общностей, члены которых повсеместно разделяли бы сходные нравственные и социальные ценности (то есть ощущали бы национальную идентичность) и одновременно обладали формой политической организации - национальным государством. Осмысление государственности как маркера национальной идентичности в современном афро-азиатском мире уже давно служит фундаментом для многопрофильной научной, идеологической и политической дискуссии. Мы разделяем скептический подход, высказанный Д.М. Бондаренко в отношении суверенитета и уровня модернизации государства как маркеров складывания под его эгидой национальной общности. В подобной схеме рассуждений форме государства осознанно или неосознанно приписываются фантастические способности демиурга, единолично определяющего содержание общественной жизни. Нация же как особый тип общественной организации предстает здесь не более, чем в виде производного от формы государства - к тому же только в правовом, но не в содержательном аспекте [7. С. 14-15]. В то же время национальное государство реально. Оно принадлежит к сфере политической и правовой действительности, тогда как любой вид коллективной (в том числе и национальной) идентичности может существовать только в массовом или даже в элитарном сознании. В силу этих обстоятельств идентичность неизбежно становится не более чем ареной идеологического конструирования, как показал в своей известной работе Б. Андерсон [8]. Диалектическая связь государственности и национального строительства проявила себя в магрибо-сахельском регионе и с другой стороны. Феномен принадлежности к нации неизбежно заставляет индивиддума или группу определить для себя возможные пределы своей специфичности, будь то ментальные, международно-правовые, структурно-общественные, культурно-ценностные, или собственно географические [9. С. 393-394]. Однако в большинстве случаев государственное строительство в Северо-Западной и Западной Африке не сопровождалось проведением отчетливо мотивированных, исторически обоснованных и утвержденных в массовом сознании границ. Традиции клановой и племенной лояльности; формальное и инструменталистское заимствование европейских государственных институтов и административных порядков [10. С. 9]; непрерывная внутриэлитарная борьба за финансовые, природные ресурсы - все эти обстоятельства сочетались с отсутствием в регионе Сахеля примеров успешного построения национальной государственности до начала процессов деколонизации в середине XX в. [11. С. 9-10][2]. В результате на северных окраинах Сахары вплоть до на стоящего времени политические границы проводились волевым порядком и далеко не всегда совпадали с реальными зонами расселения этнических, религиозных или племенных коллективов. Это не позволяет считать пограничные столкновения регулярных войск в Сахеле международными конфликтами (в общепринятом понимании термина) или ясно разграничивать международные и гражданские вооруженные столкновения [4. С. 30-31]. Искусственный характер государственных границ, турбулентность развития стран Сахеля и легкость интернационализации их внутренних раздоров дополнялись у магрибинских и сахельских лидеров особой субкультурой политического поведения. В их картине мира были вполне нормативны и ожидаемы высокий уровень конфликтности в отношениях с соседними странами, необходимость быть начеку и подспудное ощущение военной угрозы. Такая фронтирная психология порождала в правящих кругах Магриба и Сахеля тенденцию к авантюрным военно-политическим кампаниям. К тому же среди лидеров Сахеля и ряда стран Магриба в начале XXI в. был широко распространен личный военный опыт и профессиональное военное образование [12. С. 42]. Их боевое прошлое воспитало в них привычку к быстрой мобилизации, а также тягу к силовым методам в противостоянии оппонентам. До и после «Арабской весны»: гибридные вызовы региональной стабильности Специфические качества сахельских лидеров немедленно востребовались в атмосфере «Арабской весны», когда неконтролируемый статус Присахарья и усиление нестабильности стран Магриба взаимно и перекрестно спроецировали угрозу устойчивому развитию обоих регионов. Неудивительно, что на протяжении 2010-х гг. общая обстановка в сахаро-сахельской зоне вызывала намного бóльшую озабоченность в ЕС и США, нежели развитие политической ситуации в отдельных ее странах [13. С. 102, 117]. На магрибинском и сахельском материале начала XXI в. отчетливо заметен гибридный характер угроз миру и стабильности, происходящих из этого макрорегиона. Вызовы местной государственности бросали, как правило, вооруженные группировки, сформированные в ходе сближения или слияния экстремистских религиозно-политических структур и преступных сообществ, имеющих сетевую организацию. Джихадисты Магриба и Сахеля умело использовали гражданскую войну и экономический кризис 90-х гг. XX в. в Алжире, введение санкций ООН против Ливии, дезорганизацию пограничного и таможенного контроля в странах Западной Африки, а также высокую сложность рельефа и пестроту клима тических условий Присахарья. В результате труднодоступные и слабо контролируемые правительствами пограничные провинции дали религиозным радикалам удобную арену для участия в местном нелегальном бизнесе. В наибольшей степени этот феномен относится к контрабандной торговле растительными наркотиками (гашиш, кокаин), но также к перепродаже сигарет и других разрешенных товаров. Мы можем отметить расцвет нелегальной перевозки и перепродажи похищенного вооружения и боеприпасов на старинных трассах транссахарской торговли после обострения конфликта Фронта национального освобождения (ФНО) с исламистами и начала боевых действий в Алжире (1992 г.). Впоследствии из среды пустынных контрабандистов выдвинулось немало полевых командиров магрибо-сахельского джихада. Убедительным примером «карьеры» магрибинцев в Сахеле служит личная история Мухтара Бельмухтара (1972-2016?) - одного из основателей и планировщиков террористических акций «Аль-Ка‘иды в странах исламского Магриба»*[3] (АКИМ*). Это военизированное исламистское сообщество заявило о себе в Алжире незадолго до окончания гражданской войны 1992-1999 гг. Оно было сформировано в основном из алжирских ветеранов Вооруженной исламской группы (ВИГ), обладавших солидным опытом войны в Афганистане. На излете трагических событий войны часть полевых командиров ВИГ во главе с Хасаном аль-Хаттабом основала «Салафитскую группу проповеди и борьбы»* (СГПБ*). Алжирской армии и спецслужбам удалось вытеснить ее отряды из густонаселенных приморских районов страны в 2002-2003 гг., вследствие чего боевики СГПБ* укрылись в полупустынных провинциях на юге Алжира, востоке Мавритании, севере Нигера и Малию. В 2006 г. алжирский «национальный эмир» СГПБ* Абд аль-Малик Друкдель (1970-2020) вступил в контакт с центральным руководством «Аль-Каʻиды»* во главе с Айманом аз-Завахири (1951-2022) и заявил о коллективной присяге СГПБ* этой террористической организации. В январе 2007 г. структура взяла название АКИМ* [14. С. 150-151]. Эта смена названия обозначила и перемены в стратегии магрибинских радикалов, включивших свои сахельские «предприятия» в межрегиональную схему криминальных действий «Аль-Каʻиды»* как ведущей на тот момент организующей силы международного терроризма [15. С. 8; 16]. М. Бельмухтар начинал свою деятельность как оптовый торговец-контрабандист провинциального масштаба. Еще до того, как он вступил в ряды местных джихадистов, он успел наладить сравнительно широкую сеть контактов в сахельских бизнес-кругах и силовых структурах. В начале 2000-х гг. ему удалось составить немалое состояние на торгов ле сигаретами. На этом подпольном транссахарском рынке с оборотом в сотни миллионов долларов он получил заслуженное прозвище «Мистер Мальборо» [17]. Однако в 2004-2006 гг. его бизнес переоиентировался на вербовку и переправку магрибинских боевиков в Ирак, Палестину и Афганистан. Затем он содействовал А. Друкделю в идейно-политическом объединении исламистских группировок Северной и Западной Африки. Под его руководством АКИМ*[4] нашла новые и сравнительно надежные убежища в полупустынях Сахеля и начала обучать военному делу джихадистов из соседних стран и Европы. Усилиями М. Бельмухтара и его окружения ответвления АКИМ* в 2006-2010 гг. переплелись с криминальными сетями на окраинах Сахары. Боевики АКИМ* выстроили сети незаконного оборота огнестрельного оружия и наркотиков, организовали подделку денежных знаков и неоднократно были замечены в похищениях с целью получения выкупа [18. С. 2; 19. С. 18]. Параллельно масштабировалась внешнеэкономическая деятельность исламистского подполья: в конце 2000-х гг. латиноамериканские наркокартели освоили магрибо-сахельский регион в качестве площадки для переброски кокаина в Европу и Юго-Западную Азию. По многочисленным сведениям арабских и западных спецслужб, в 2012-2013 гг. АКИМ* вышла на новый уровень «международного сотрудничества» и заключила соглашение с латиноамериканскими преступными структурами по известной с середины XX в. схеме - бартер наркотиков на оружие [20. С. 5]. Это обстоятельство полностью подтвердило прогнозы российских экспертов о неминуемом сдвиге финансирования магрибо-сахельских радикальных исламистов в сторону дальнейшей их кооперации с международным криминалитетом [21. С. 373]. Во второй половине 2010-х и начале 2020-х гг. Западная Африка столкнулась с фактическим разрушением и без того неравномерного и ограниченного государственного контроля над пространствами Сахары. Крах режима М. Каддафи в Ливии, развертывание гражданской войны в этой стране и вспышка внутренних конфликтов в Мали превратили Сахель в зону повсеместного господства организованной преступности [22. С. 645]. В этих обстоятельствах лидеры АКИМ*, не отказываясь от своей первоначальной алжирской идентичности, освоили логистику и организацию террора уже в супрарегиональном масштабе [23. С. 3]. Агентура Друкдкеля и Бельмухтара занялась вербовкой в Нигере, Мали и Западной Сахаре добровольцев для участия в джихаде в Ираке (а впоследствии также в Ливане и Сирии) и наладила широкомасштабное присутствие АКИМ* в киберпространстве. Кроме того, создание магрибинского филиала «Аль-Ка‘иды»*[5] облегчило для исламистов Машрика доступ на территорию Европейского союза и проведение терактов в водах Гибралтарского пролива или на его берегах. Современные исламо-экстремистские группы Африки склонны воспринимать местные правящие элиты в качестве второстепенных и непринципиальных «ближних неприятелей», используя термин, изобретенный в 50-х гг. XX в. теоретиком египетских «Братьев-мусульман»* Сайидом Кутбом (1906-1966) [24. С. 121-122][6]. С учетом того, что лидер глобальной «Аль-Каʻиды»* А. аз-Завахири был учеником и последователем С. Кутба [25. С. 138], сахельские и магрибинские джихадисты проецировали эту идеологическую категорию на свой регион. Они рассматривали территории своих стран как своего рода трамплин для повторения средневекового опыта арабских завоеваний или тыловую базу для своего будущего насильственного «успеха» в «христианских» (или, в их терминологии, «безбожных») обществах Западной Европы. «Сахельский бумеранг» в Магрибе Как видно из изложенного, присахарские провинции сахельских государств в 2010-х гг. выступили «двигателем» общей радикализации среди мусульманских структур региона. Однако те же тенденции развития присахарской зоны, вызванные к жизни деятельностью алжирских радикалов, вскоре спроецировались на Магриб. В первые годы после «Арабской весны» даже самые устойчивые в военном и финансовом плане государства Северной Африки подвергались натиску джихадистов. Это видно из динамики террористической деятельности в Алжире. 16 января 2013 г. небольшая (не более 30-35 боевиков) исламистская группа «Аль-муваккиʻун би-д-дамм» (Подписавшиеся кровью) под руководством Мухтара Бельмухтара[7] разгромила центральное производство газодобывающего комплекса Тигантурин около города Ин Аменас, расположенного на юго-востоке Алжира близ границы с Ливией. Тактический прорыв террористов, как можно предположить, был обусловлен их высокой ситуационной осведомленностью за счет альянса с сахельскими «коллегами» - главным образом, группировками «Ансар ад-дин» и «Харакат ат-таухид ва-ль-джихад фи-ль-ифрикийа аль-гарбийа» (Движение за единобожие и джихад в Западной Африке, ДЕДЗА). Поскольку месторождение Ин Аменас совместно эксплуатировалось ал жирской компанией СОНАТРАК, британской «Бритиш Петролеум» и норвежской «Статойл», боевикам Бельмухтара удалось взять в заложники 700 алжирцев и 134 иностранца. Ключевым требованием экстремистов был вывод французских войск, введенных за несколько дней до этого в Мали, и освобождение исламистских боевиков, находившихся в заключении в Алжире, Мали и других странах региона. В итоге контртеррористической операции 17-19 января 2013 г. было освобождено 685 алжирцев и 101 иностранец. Остальные заложники погибли в ходе массированного штурма комплекса армейским спецназом АНДР при поддержке штурмовой авиации [26. С. 9]. Буквально через десять дней после нападения на Ин Аменас новой мишенью вооруженных исламистских группировок стал крупный магистральный газопровод «Буира», соединенный с главным месторождением природного газа АНДР Хасси-Рмель и подающий газ к ключевым газопроводам Магриб- Европа и терминалам сжижения газа на средиземноморском побережье. Систематические нападки магрибо-сахельских экстремистов на крупнейшие месторождения и распределительные центры алжирской газовой промышленности выявили серьезные сбои в обеспечении безопасности на территории страны - в частности в центральных и южных регионах Присахарья, которые являются становым хребтом алжирской экономики [26. С. 6]. Эскалация, предпринятая исламскими радикалами Африки в 2010-х гг., заставила правящие круги стран Магриба обратиться к политике ограниченного контроля над северными окраинами Сахары. Они даже периодически проводили вмешательство во внутрисахельские конфликты, стремясь, таким образом, упредить новые джихадистские вызовы. Подобная тактика не нова. Она лежала в основе активного участия ливийских вооруженных сил в гражданской войне в Чаде в 80-х гг. XX в. [27. С. 151]. Но на фоне непрестанных террористических вылазок и восстаний туарегов в Мали (2012-2013 гг.) проактивный подход к Сахелю получил в Магрибе второе рождение. Им воспользовались правящие элиты Мавритании и Марокко, а особенно Алжира, который после смены власти и начала президентства Абд аль-Маджида Теббуна (2019 г.) активно пытается восстановить свое положение ключевого государства в Магрибе и одного из африканских лидеров [28. С. 80]. Заключение События начала XXI в. и особенно бурные перипетии «Арабской весны» продемонстрировали отрицательную динамику военной и политической состоятельности сахельских правящих элит при сохранении административного и силового потенциала правящих кругов Магриба (за исключением Ливии). Разрозненность и незавершенность процессов национального строительства в Сахеле, расово-этническое разнообразие, преобладание племенной ментальности и слабость государственных институтов предоставили криминально-исламистским структурам этого региона широкое поле для их деятельности и втянули страны Магриба в пучину сахельского кризиса. Вместе с тем подрывные способности главного оппонента магрибинских властей в сахаро-сахельском поясе - «Аль-Ка‘иды исламского Магриба»*[8] - не стоит преувеличивать. Этот криминально-экстремистский альянс, сложившийся незадолго до «Арабской весны», носил и продолжает носить характер сетевой франшизы, вручая свое имя для использования мелким и средним «вассальным» группировкам. В своей сущности АКИМ* остается вполне фантомной структурой, поскольку в ней за эти годы не сложилось авторитетного руководящего центра. Это обстоятельство постоянно приводит ко внутренним напряжениям и конфликтам между составляющими ее исламистскими отрядами. Проведенное исследование убеждает в том, что главенство «Аль-Ка‘иды»* в исламо-экстремистской среде Магриба и Сахеля столь же хрупко и нестабильно, как и возникающие в 2010-х гг. антитеррористические союзы между государствами этих регионов.

Об авторах

Владимир Викторович Орлов

Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Автор, ответственный за переписку.
Email: alsavlor@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0002-2649-5422
SPIN-код: 6318-4102

доктор исторических наук, профессор кафедры истории стран Ближнего и Среднего Востока, Институт стран Азии и Африки

125009, Российская Федерация, Москва, ул. Моховая, д. 11, стр. 1

Список литературы