Бейрут под российским правлением. Часть 2. Осада и оккупация (1773-1774)

Полный текст

12 и 17 июня 1773 г. к сирийским берегам подошли две российские эскадры под командованием секунд-майора Ивана Войновича и старшего по званию капитан-лейтенанта Михаила Кожухова. На кораблях прибыл и морской батальон подпоручика Аненкова, а также 2-ой албанский батальон Георгия Дуси, в составе 13 офицеров и 340 десятников и рядовых [1. Ф. 188. Оп. 1. Д. 91. Л. 107]: албанцев, греков и «славон» (далматинских сербов и черногорцев). Экспедиция прибыла на помощь потерявшему власть в Египте ‘Алибею. Для Кожухова с Войновичем стало полной неожиданностью, что бывший правитель, не дождавшись обещанной российской подмоги, со сравнительно небольшими силами предпринял поход на Каир, был разбит и 8 мая 1773 г. скончался от ран. Соответственно, шейху Дахиру надо было придумать, как удержать флотоводцев, предложив им новую цель. Ею и стал Бейрут. Капитанов удалось убедить, что город будет взять несложно при поддержке ливанских войск, и эта совместная операция даст России союзника в лице Йусуфа Шихаба [10. C. 84]. Переговоры начались 25 июня и продолжались более 3-х недель, несмотря на то, что основные положения союза были уже согласованы шейхом Дахиром с находившимся в Сирии поручиком Баумгартеном [1. Ф. 188. Оп. 1. Д. 92. Л. 63]. Эмир Йусуф также к тому времени получил от шейха соответствующие «наставления» [1. Ф. 188. Оп. 1. Д. 91. Л. 69]. Однако заверения союзников, что друзы готовы штурмовать Бейрут и лишь ожидают «с большой нетерпеливостию» прибытия российских кораблей» [1. Ф. 190. Оп. 1. Д. 122. Л. 18-18 об.], не подтверждались на практике. Выведенный из терпения Кожухов даже пригрозил увести суда, если переговоры еще затянутся [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 3]. Причина неспешности ливанской стороны очевидна. В рядах знати не было единства. В отличие от поддерживавшей эмира Йусуфа коалиции Джумблати, феодалы фракции Йазбаки, по свидетельству эмира Хайдара Ахмада аш-Шихаба, желали успеха аль-Джаззару [19. T. 1. C. 98]. Собрание ливанских феодалов (1) должно было санкционировать переход на сторону врагов Порты. В таком случае при неудаче союз нельзя было бы объяснить личным выбором эмира Йусуфа, свергнуть его и заменить другим членом клана Шихабов. Недаром каждый из присутствовавших представителей знати лично подписался под договором, приложив к нему свою печать [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 5 об.]. К согласию, очевидно, удалось прийти не сразу. Друзским феодалам требовалось убедиться, что чаша весов склоняется на сторону антиосманской коалиции и пришел срок, пока не поздно, примкнуть к победителям. Текст «кондиций» был подробно разобран И.М. Смилянской [13. C. 390-393], поэтому ограничимся кратким изложением. Первый артикул договора провозглашал обязательство признавать «вышепоказанными» феодалами «от сели и впредь своею защитницею Ея Императорское Величество [Екатерину II. - Т.К.]» [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 1 об. - 2]. Арабский текст до нас не дошел, но очевидно, в данном случае был использован термин «химайа» (араб. «защита», «покровительство») (2). По справедливому мнению И.М. Смилянской, это понятие имело смысл не политико-юридический, а репрезентативно-протекционистский [13. C. 409]. Так же, как и год назад, ливанская сторона внесла оговорку, что переход под протекторат состоится только при условии территориальных приобретений в регионе, в данном случае: взятии Бейрута. Второй артикул фиксировал, что шейх Дахир также признавал зависимость от России [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 2]. Прочие пункты соглашения оговаривали обязательства друзской знати не отрекаться от союза с Россией до окончания войны, наказывать отступников, предоставить 5-6-тысячный воинский контингент для осады и штурма Бейрута, не вступать в сепаратные переговоры с неприятелем. Определялись статус аль-Джаззара в случае его пленения, участь захваченного военного имущества, а также будущее бейрутских церквей и пленных-христиан. Одним из ключевых был десятый артикул, устанавливавший порядок действий союзников «во время штурмования» Бейрута. На том основании, что российские части, «бегая по городу», не смогут отличить друзов от солдат альДжаззара, было договорено, что артиллерия Кожухова проделает бреши в стенах, а внутрь проломов пойдут только ливанские ополченцы. «…а чтоб наградить российския войска обыкновенным грабежем, который в таком случае им запрещается, то вышепоказаные князья и начальники дуруские, обязуются платить господину коменданту Российскому триста тысяч левков [пиастров. - Т.К.]» [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 4 об.]. Обязательства ливанской стороны закреплялись предоставлением заложников-«аманатов» [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 5 об.]. 17 июля 1773 г. «кондиции» были подписаны, два дня спустя племянник правящего эмира Муса ибн Мансур (ум. 1807) занял место высокородного «аманата» при российских капитанах [15. C. 96; 8. C. 14; 18. C. 52-53], и 23 июля объединенная эскадра выдвинулась к Бейруту, а армия эмира перекрыла все подходы к городу со стороны суши (3). На этот раз защитникам Бейрута предстояло столкнуться с куда более грозной силой, нежели та, что атаковала город год назад. Объединенная российская эскадра насчитывала 17 военных кораблей во главе с 42-пушечной «Надеждой». Сирийские летописцы упоминают о том, что город блокировало около 40 больших и малых судов [15. C. 96; 8. C. 14]. Это может быть близко к истине, учитывая присутствие на рейде флотилии шейха Дахира, а также нескольких торговых кораблей, чьи капитаны получили заверения, что прождать придется недолго, поскольку на взятие города потребуется не более пары часов [20. P. 212]. На деле на это ушло более трех месяцев. Ход осады Бейрута, нюансы взаимоотношений российского командования с арабскими союзниками и Джаззар-беем достаточно подробно описаны в отечественных исследованиях. Поэтому позволим себе дать лишь их общую канву и сосредоточиться на событиях, происходивших в городе и в лагере эмира Йусуфа. В первый артобстрел российские суда вложили всю огневую мощь 232 орудий, «разрушая дома и жилища осажденных, неся горести и несчастья» [6. C. 114]. В сирийских хрониках вновь появляются уже не выглядящие столь преувеличенными цифры в «6 тысяч пушечных выстрелов, произведенных в ходе только одной бомбардировки» [18. C. 53], или в «20 тысяч ядер, выпущенных по городу в течение 8 дней» [5. C. 320]. Потрясенные бейрутцы решили, что «настал Судный день» [18. C. 53], и впоследствии утверждали, будто звуки канонады были слышны в 6 часах пути от города и даже в самом Дамаске. Сайда, по свидетельству французского консула, сотрясалась от доносившегося грома пушечных разрядов [20. P. 211]. К счастью для осажденных, эффект от бомбардировки был преимущественно психологическим. Со стороны моря город представлял для артиллеристов удобную мишень (4). Однако, как указывал ливанский летописец, «бейрутские строения были построены из песчаника, и ядра не производили в них больших разрушений, выбивая лишь отдельные камни, в которые попадали, оставляя здание в целом нетронутым» [18. C. 53]. Качественная кладка бейрутских домов, стоявших «на сводах необыкновенно прочных, по самому свойству камня» [3. C. 82], не позволяла им превратиться в груду развалин; местные жители и гарнизон укрывались под «кривыми и узкими» уличными сводами. Полностью разрушенным оказалось лишь небольшое число городских сооружений, «ничего же плохого сверх того, - как указывал летописец, - не происходило» [8. C. 14]. Между тем небольшая городская батарея вполне успешно отстреливалась, «солдаты аль-Джаззара день и ночь были на стенах» [15. C. 96]. Российские суда, расстреляв боезапас и получив повреждения, один за другим начали выходить из боя. Центр сражения переместился на сушу. «Албанский» батальон майора Дуси высадился на берег, под его прикрытием артиллеристы установили батареи и к 31 июля пушечным огнем разрушили тонкие стены в двух местах. Джаззар-бей бросал солдат в безуспешные вылазки, а тем временем защитники города заделывали проломы, «возводя перед этой стеной вторую, из ящиков и корзин, наполненных песком» [15. C. 96]. Эти баррикады могли быть легко преодолены, однако возникло неожиданное затруднение: друзские феодалы отказались вести свои войска на штурм. Более того, как отметили российские офицеры, уже со второго дня осады ливанские ополченцы стали «уходить по домам в свои деревни» [16. C. 687]. Дезертирство ливанских войск нельзя объяснить лишь их недостаточной боевой подготовкой либо трусостью и нежеланием ввязываться в непривычный бой на узких городских улицах (5). Подобное поведение ливанской знати, небезосновательно названное местным хронистом «предательством» [15. C. 96], не было редкостью. Как отмечал историк Ильяс Харик, «если муката‘аджи был лично привержен цели, за которую сражался эмир, он мог оставаться с ним неограниченное время. Однако если он не был ее рьяным сторонником, то мог и отказать в своей поддержке; обычно это происходило, когда хаким [правящий эмир. - Т.К.] был слаб и муката‘аджи чувствовал, что серьезные последствия не наступят» [22. P. 61]. Очевидно, так было и на сей раз. С трудом согласившиеся на союз с Россией феодалы, увидев, что осада Бейрута затягивается, предпочли не вступать в прямое столкновение с гарнизоном, оставить Йусуфа Шихаба и вернуться в свои владения. 1 августа эмир Йусуф в панике бросился к Кожухову и Войновичу, расписавшись в неспособности удерживать разбегающиеся войска [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 7]. Ко 2 августа из 8-тысячной ливанской армии в строю оставалось лишь пятая часть. 600 человек маронитского ополчения удалось уговорить спуститься к берегу, а еще 1 тыс. солдат остались в «верхнем лагере». Через два дня верхний лагерь полностью опустел, а на берегу оставалось лишь 400 ополченцев. Очевидно, христианские феодалы Северного Ливана не без влияния Са‘ада аль-Хури проявили несколько большую лояльность правителю, нежели друзские шейхи. Раздавленный и униженный эмир при всех назвал себя «бесчестным» «и просил о неоставлении его в чем от нас», - докладывал Кожухов [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 7 об.]. Как писал не скрывавший сочувствия к правителю православный бейрутский летописец, российские офицеры «сжалились и пообещали продолжать осаду до тех пор, пока не возьмут для него штурмом город» [15. C. 96]. Впрочем, сам эмир с оставшимися «верными ему людьми» [8. C. 14] в тот же день предпочел ретироваться в близлежащие горы [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 7 об.]. Бесславно вернуться с поражением командование эскадры, потерявшее при штурме 65 человек убитыми и ранеными, не собиралось. Оставлять войска на берегу без прикрытия было опасно, и Кожухов с готовностью принял поступившее ему 5 августа предложение аль-Джаззара о перемирии при условии эвакуации десанта обратно на суда. Корабли встали вне досягаемости крепостных батарей. В этот момент Ахмад-бей, судя по всему, решил разыграть рискованную комбинацию. На следующий день после эвакуации десанта он прислал «дервиша»-парламентера «с представлением что бей себя с городом подвергает в протекцию Ея Императорскаго Величества на таковых договорах чтоб города принцам друзским неотдавать а соединить его с шехом Дагер Омером с которым будет он воевать против Оттоманской Порты» [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 8]. Сложно сказать, насколько правитель Бейрута был искренен в желании перейти на сторону противника. Возможно, его готовность переметнуться в стан врагов султана была лишь уловкой, чтобы выиграть время. Ему, похоже, было известно, что из Дамаска на подмогу Бейруту готовится «выдвинуться большое войско под командованием трех пашей» [8. C. 14]: дамасского, халебского и тарабулусского. Предложенный аль-Джаззаром союз был отвергнут; предложение, как верно отметила И.М. Смилянская, «противоречило заключенным с друзами «кондициям», а главное - исключало выплату 300 тысяч пиастров за передачу города эмиру Юсуфу» [13. C. 397]. Однако сил для штурма не хватало, и нападавшие решили сменить тактику, задушив город в кольце осады. Эмир Йусуф с оставшимися верными ему войсками перекрыл ведущую в горы дорогу. 18 и 24 августа осаду замкнули два высадившихся с кораблей десанта, «блокировавших подвоз продовольствия и воды, которые получал город» [5. C. 320]. Солдаты аль-Джаззара несколько раз предпринимали «сильныя вылазки» [4. C. 381], безуспешно пытаясь выбить россиян из укрепленных позиций. Очевидно, в это время в Бейруте начали подходить к концу запасы еды. В окрестных садах зрели фрукты, но добраться до них было нелегко: более десятка женщин, пытавшихся нарвать плоды, были захвачены в плен. Хотя автор местной церковной хроники писал, что осажденные получали из городских хранилищ «все, что им было нужно, за исключением малозначимых товаров, например табака» [15. C. 96], мы можем согласиться с И.Г. Константинопольским, считающим, что это высказывание относится к первому периоду блокады [7. C. 84]. О голоде, который «много помог к здаче оной крепости», упоминал в своем рапорте и граф Войнович [1. Ф. 188. Оп. 1. Д. 53. Л. 306]. Сирийские летописи живописуют ужасы жизни голодающего города, жителям которого приходилось есть мясо «верховых животных и собак» [18. C. 53] и, как добавляли историографы XIX в., даже крыс [3. C. 115]. «Кто сможет описать все тяготы, которые пришлось пережить горожанам?» - экспрессивно восклицал бейрутский летописец [15. C. 97]. Всю первую половину сентября вялые боевые действия между осаждавшими и осажденными чередовались со столь же вялыми переговорами. Создается впечатление, что аль-Джаззар явно тянул время. Наконец, 16 сентября Ахмад-бей внезапно ударил по позициям осаждавших. В результате 5-часового ожесточенного боя русско-албанскому корпусу удалось отразить нападение [18. C. 53]. А на следующий день [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 11 об.] Кожухов с Войновичем получили известие, что османская армия, выступившая из Дамаска на помощь осажденному Бейруту, бесславно рассеялась при известии, что наперерез ей двигаются войска шейха Дахира. 18 сентября аль-Джаззар выразил готовность сдать город Дахир аль-‘Умару и на следующий же день на российской полугалере отбыл в Сайду. Переговоры продолжались до 29 сентября, когда на борту фрегата «Надежда» были подписаны «Кондиции о здаче Барута». Под ними стоят три подписи: Кожухова, Ахмад-бея аль-Джаззара и ближайшего приближенного Дахир аль-‘Умара, командующего его магрибинской гвардией, Ахмад-аги Денгизли [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 10-11]. Автографа Йусуфа Шихаба под «кондициями» нет, к переговорам его не привлекали. Джаззару, прекрасно осознававшему, что ему грозит, попади он в руки эмира Йусуфа, удалось договориться о переходе со своими подчиненными на службу к шейху Дахиру [1. Ф. 188. Оп. 1. Д. 92. Л. 68]. На следующий день оставшиеся в живых 1 тыс. 200 солдат аль-Джаззара с оружием в руках - уже в статусе союзников - прошествовали через Западные ворота Бейрута. Джаззар покинул город, вывезя с собой накопленные деньги и имущество. Показательно, что его безопасный отъезд обеспечивал не только представитель Дахир аль-‘Умара, но и шейх Хусейн Тальхук со своей дружиной [11. C. 96-97]. Оппозиционная эмиру Йусуфу коалиция Йазбаки не упустила возможности продемонстрировать свою политическую ориентацию, отдав дань уважения защитникам города. Однако не у одного аль-Джаззара были основания опасаться мести со стороны эмира. В подписанных «Кондициях» мы слышим и отголоски страхов горожан. В соглашении особо оговаривалось, что «Войско Российское и войско начальника Акрскаго [шейха Дахира. - Т.К.] во время пребывания своего в городе не причинят городским обывателям никакого вреда и ненанесут им ни малейшей обиды ни в разсуждении их лица ниже имения; а еще должны войска сии быть их покровителями, и защищать их от войск друзских и всяких других, доколе в бережении их сей город остается» [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 10 об.]. Без сомнения, этот пункт был вставлен в договор по настоянию бейрутцев. Одновременно с выходом защитников города в Восточные ворота «со знаменами, с музыкою и барабанным боем» [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 13-13 об.] вошли российские войска. Арнауты, а также отряд из 50 магрибинцев Денгизли были расквартированы в прибрежных башнях и по периметру крепостных стен. Оккупация прошла без эксцессов. Отсутствие друзских войск и дисциплинированное поведение «московитов» произвели благоприятное впечатление на горожан. И. Войнович доносил, что «на первой случай обыватели кажутся быть доволными» [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 13 об.], а прибывший в Бейрут 3 октября М.Г. Кожухов принял «благодарность» от бейрутцев «за хорошее поведение [гарнизона]» [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 14].. В свою очередь, он приказал освободить 30 мужчин и женщин, захваченных в плен во время осады. Точное число жертв среди бейрутцев неизвестно. В докладе Кожухова говорится только о 800 погибших солдатах аль-Джаззара [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 13 об.], при всей условности эта цифра кажется достаточно реалистичной. Что же касается «обывателей», то капитан оценивал число уцелевших в 3 тыс., причем, судя по контексту, имел в виду только мужчин. Вошедшие в местные хроники описания осады, а также отсутствие стенаний по многочисленным жертвам позволяют предположить, что погибло относительно немного мирных жителей: несколько десятков, возможно, одна-две сотни человек. Оккупационные войска не проявляли жестокости, и горожане могли надеяться, что отделались малой кровью, и их несчастья окончены. Однако у российского командования были свои планы. Российские капитаны провели у «Сирских берегов» уже более трех месяцев, потеряли убитыми и ранеными 130 человек, корабли были повреждены, боезапас почти полностью расстрелян. Кожухов и Войнович жаждали обещанной контрибуции. Эмир Йусуф не отказывался заплатить россиянам положенные 300 тыс. пиастров, но просил времени, чтобы собрать деньги. Россияне же, со своей стороны, должны были выполнить оставшуюся часть «кондиций»: передать ему Бейрут. Эта операция была проведена в два этапа. Войдя в город, российские солдаты первым делом приступили к восстановлению стен («чтоб могли засчищаца» [2. Ф. 846. Оп. 16. Д. 1948. Л. 8]), а также к размещению батарей. К 4 октября основные работы были закончены. Убедившись, что горожане не намерены сопротивляться, союзное командование приступило ко второму этапу оккупации. 5 октября магрибинцы Денгизли были отправлены обратно в Сайду, а на смену им прибыл друзский отряд из 40 человек, возглавляемый эмирами Йусуфом и Мансуром Шихабами [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 14 об.]. Устроенный россиянами торжественный салют стал знаком уважения и поддержки ливанских союзников. В город возвратились его прежние хозяева. Кожухов с Войновичем отправились к шейху Дахиру в Акку, оставив комендантом Баумгартена, а Йусуф Шихаб приступил к сбору средств. Эмир, который во время военных действий, как язвительно писал Кожухов, «неокуражился неприятелем» [1. Ф. 188. Оп. 1. Д. 91. Л. 108], на этот раз действовал жестко. По свидетельству шевалье де Толе, у горожан, чиня «бесконечные страдания», подручные эмира отбирали все: «деньги, ожерелья, пряжки, браслеты, товары» [20. P. 212]. Арабские источники характеризуют действия друзов как «великое притеснение» [5. C. 320] местных мусульман. Очевидно, с особым удовольствием Йусуф конфисковал находившееся в городе имущество лидеров коалиции Йазбаки [17. C. 395]. Содержащиеся в «Бейрутской церковной летописи» сведения о том, что деньги собирали также и с местных христиан [15. C. 98], не подтверждаются остальными хрониками. Желание православного летописца выгородить своих единоверцев понятно. Однако по какой причине не склонный к сентиментальности молодой эмир пощадил имущество бейрутских христиан? Подписанные с Кожуховым соглашения не содержали никаких ограничений на этот счет, «кондиции» лишь определяли будущее церквей. Представляется, что милостивое отношение к христианам было инициативой самого Йусуфа Шихаба, который стремился заслужить благосклонность российских союзников. С этой же целью эмир, еще в детстве тайно обращенный в католичество Са‘адом аль-Хури, демонстрировал офицерам нательный крест [1. Ф. 188. Оп. 1. Д. 92. Л. 72] (6). До Ливана к тому времени должны были дойти вести о поддержке Россией восстания, поднятого греками Мореи (Пелопонесса) и ряда других областей; и Йусуф, действуя в привычной для него оси координат, принял политические устремления Екатерины II и ее военачальников за стремление вести войну за веру. В написанном на имя императрицы письме от 1 января 1774 г. религиозный лейтмотив звучал в полную силу, причем эмир делал акцент на благосклонном отношении к христианам со стороны его самого, его «предшественников и предков» [1. Ф. 188. Оп. 1. Д. 92. Л. 71]. Соответственно, Йусуфу требовалось зримое подтверждение своих слов, и лучшим доказательством могло послужить покровительственное отношение к бейрутским христианам. Реквизиции разоряли мусульманскую общину города, и, опасаясь последствий, эмир решил подавить возможное сопротивление в зародыше. Он прибыл к коменданту Баумгартену и «объявил ему что жители Барута непоказывают свои преданности и велел отобрать у них оружие» [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 15 об. - 16.]. Следует отметить, что владеть оружием, согласно шариату, христианам было запрещено, так что данная мера касалась только мусульман. Российское командование обнародовало требование «о приносе всем обывателям ружей под смертною казнию». Угроза мало кого напугала, и оружия сдали «весьма малое число». Эмир продолжил разыгрывать свою интригу. Следующим шагом стал донос на «первейшего в городе писаря Саида Али», который был обвинен в саботаже требования коменданта. Солдаты под командованием служившего волонтером при российской эскадре барона фон Палена ворвались в дом османского служащего, который укрывался «в серале», - Кожухов не преминул добавить в свой рапорт пикантную деталь, - и доставили его к Баумгартену. Саид Али просил прощения, обещал обеспечить сдачу оружия и был отпущен. Однако такой исход явно не устраивал эмира Йусуфа. На следующий вечер эмир выдвинул против Саида Али прямое обвинение в подготовке заговора. Якобы тот «сказал принцу наедине ежели вы дадите дозволение то доволно еще сил чтоб выгнать руских». Предполагаемый заговорщик был помещен под караул в находившуюся за городом башню, с судов были присланы дополнительные войска, а пушки крепостных батарей развернуты в сторону городских кварталов. Эта демонстрация силы на бейрутцев подействовала, учинив «великий страх обывателям». Мусульмане внезапно осознали, что Саид Али «человек опасной и чрез его измену город все прежние несчастя терпел». Имевшееся у горожан оружие было беспрепятственно конфисковано. Полтора месяца спустя наступил последний акт спланированного Йусуфом Шихабом действа. 2 декабря Саид Али по требованию эмира был передан ему из-под ареста и казнен. Сын писца, уже прошедший в октябре через публичное коленопреклонение перед эмиром, узнав о смерти отца, тут же дал все признательные показания, о которых «донести прежде страшился». Якобы замысел заговорщиков состоял в том, чтобы на рассвете по окончании рамадана «перерубить всех русских». Теперь Йусуф Шихаб мог быть полностью удовлетворен. Бейрутские мусульмане лишились лидера, были разоружены, их «ружья, сабли и пистолеты» пополнили арсенал эмира. Российское командование убедилось в преданности и полезности ливанского союзника, спасшего их от кровавой резни. Насколько вероятна была угроза восстания? Начнем с того, что российские источники преувеличивают силу местного ополчения. Фигурирующие в репорте Кожухова сведения о 3 тыс. вооруженных горожанах, сражавшихся бок о бок с солдатами аль-Джаззара, - невероятная цифра для небольшого поликонфесионального города. Мусульманская община Бейрута, в которой вряд ли насчитывалось намного больше 1 тыс. боеспособных мужчин, была деморализована тягостной осадой, 3-месячной бомбардировкой, капитуляцией гарнизона и последовавшей оккупацией. Ни одного зафиксированного в источниках эксцесса, ни одной попытки сопротивления или акта недовольства… кроме упомянутого «дела Саида Али», больше похожего на сведение эмиром Йусуфом старых счетов. Сломив волю бейрутских мусульман, эмир с удвоенной силой продолжил выколачивать из них средства. И все же из 600 кошельков (300 тыс. пиастров), полагавшихся российской эскадре за взятие города, удалось выплатить только 500, причем 450 деньгами и 50 товарами [1. Ф. 188. Оп. 1. Д. 91. Л. 110 об.]. Оставшиеся 50 тыс. Йусуф Шихаб якобы не мог собрать из-за плохого урожая и разоренного состояния эмирата (7). 31 декабря 1773 г. командование эскадры получило последний денежный взнос, а 2 января 1774 г. с крепостных стен и башен были сняты караулы, и войска торжественным маршем «с распущенными знаменами и под барабанный бой», под звуки артиллерийского салюта выступили из города. Кожухов упоминал, что до самого берега за колонной следовала толпа «народа с приятным видом городских обывателей» [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 17 об.], то ли любопытствующих зевак, то ли местных христиан, провожавших единоверцев. Неделю спустя флот ушел с Бейрутского рейда [1. Ф. 188. Оп. 1. Д. 91. Л. 110 об.]. В знак того, что власть в городе сменилась, над приморскими башнями взмыли новые знамена. Два из них: зеленое с красной каймой и красное - с зеленой [1. Ф. 188. Оп. 1. Д. 91. Л. 110 об.] были штандартами правящего эмира и поддерживавшего его могущественного клана Джумблат. Но современников поразили другие флаги, пересеченные большими крестами. Дойдя до Дамаска, эта новость была воспринята местным христианским хронистом как радостное известие о кресте, водруженном московитами над воротами Бейрута [4. C. 109; 8. C. 15]. В дальнейшем эти знамена однозначно идентифицировались историками как Андреевские стяги, что должно было символизировать сохранявшийся российский протекторат над владением эмира Йусуфа. Однако в своем рапорте капитан-лейтенант Кожухов описывал их как «флаги белыя с прямыми всредине крестами» [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 17 об.]. Голубой прямой Георгиевский крест на белом фоне был символом греческих повстанцев, визуально перекликавшимся с того же цвета косым крестом Андреевского флага. Кто же поднял в оставленном российскими войсками Бейруте этот штандарт? Дело в том, что в 1774 г. в городе остался отряд арнаутов. 23 ноября 1773 г. между капитаном Кожуховым и шейхом Дахиром был подписан договор о предоставлении последнему «войска Албанского находящагося ныне в Баруте, чтобы перевести оное… в Акру» [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 12-13]. Соглашение касалось батальона Георгия Дуси, который поступал в личное подчинение шейха Дахира «для употребления противу Оттоманской Порты». Месячное жалование арнаутов удваивалось против того, что им платило российское командование [13. C. 404]. В договоре детально прописывалось и довольствие продуктами, включая обязательство ежедневно выдавать каждому солдату «сткляницу вина и другую водки … а предводителям их и офицерам …вдвое» [1. Ф. 315. Оп. 1. Д. 607. Л. 12 об.]. Особо обговаривалась недопустимость попыток склонить бойцов батальона к смене вероисповедания. Однако уговорить албанцев не удалось. 25 декабря офицеров батальона собрали на встречу с уполномоченным шейха «доном Симоном». Облеченный в монашескую рясу представитель семьи ас-Саббах демонстрировал албанцам контракт, уговаривал остаться на службе в Сирии и обещал «уступку жалования», но майор Дуси и его подчиненные, хорошо понимавшие все риски этого предприятия, «на оныя нимало несоглашались» [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 17]. Резкое сопротивление оказал и Ахмад-ага Денгизли. Старого командующего отнюдь не прельщала перспектива получить высокооплачиваемую воинскую часть, способную создать конкуренцию его магрибинцам. Кожухову Денгизли объявил, что «хотя трактат и заключен но он на таковом великом жаловании [солдат] не принимает и принимать не будет» [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 17]. Российский командующий не стал упорствовать и приказал грузить арнаутов на суда. В этот момент перехватить хотя бы часть наемников попытался эмир Йусуф. 26 декабря он объявил Кожухову о переходе к нему на службу капитана Епифания, уроженца о. Скопелос, и далматинца Андрея, помощника капитана полугалеры «Солоника» [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 17] (8). Арнаутов удалось соблазнить не только деньгами, но и должностями. Епифаний был назначен командиром «над всеми приморскими крепостями» [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 17], то есть, как уточнял барон фон Пален, двумя прикрывавшими вход в порт башнями [2. Ф. 846. Оп. 16. Д. 1948. Л. 6]. Андрей получил пост начальника артиллерии Бейрута (9). Орудийную батарею разместили за восточными воротами, и этому факту, как предположил ливанский историк Самир Кассир, была обязана своим названием образовавшаяся позднее на том же месте Пушечная площадь [23. P. 95] (10). Всего в подчинение эмиру Йусуфу перешло около 40 арнаутов, такое число «русо-греков» насчитал в Бейруте французский консул на Кипре Б. Астье [21. P. 314]. Ежегодно они получали от эмира 15 кошельков [8. C. 15], что составляло в среднем 15 пиастров в месяц на человека и примерно соответствовало размеру жалования, оговоренному в соглашении между Кожуховым и Дахиром от 23 ноября 1773 г. Ни Кожухов, ни Войнович в рапортах не сообщили об этом оставшемся в Бейруте отряде. Арнауты выбыли с российской службы, и офицерам не хотелось о них вспоминать. Что касается самих греко-албанцев, то они явно пользовались благосклонностью эмира Йусуфа и вели себя так, будто находятся на территории, освобожденной от османского владычества. Арабский источник сообщал, что гарнизон продолжал по воскресным и праздничным дням торжественно поднимать флаги с крестами [15. C. 98; 5. C. 320]. Знамена с Георгиевским крестом, реявшие над покоренным городом, где, по преданию, св. Георгий Победоносец поверг змия, без сомнения, несли в себе особый смысл. Не менее символичен был и помещенный над главными городскими воротами образ, который французский консул в Триполи принял за портрет российской императрицы [20. P. 106]. Весьма вероятно, что это была икона св. Екатерины, что ныне украшает бейрутский собор св. Георгия (11): с императорской короной на голове и руками, распростертыми над саблей и глобусом, святая заступница вызывала у горожан вполне понятные политические аллюзии [26]. Источник сообщал, что солдаты следили, чтобы всадники не забывали спешиваться перед образом, а прохожие - сгибаться в поклоне [20. P. 106]. Нет сомнения, что эти действия были санкционированы Йусуфом Шихабом. Пребывание в Бейруте отряда арнаутов должно было убедить горожан, что за спиной эмира по-прежнему стоял могучий российский союзник, чей флот господствовал в Восточном Средиземноморье. Городской летописец продолжал называть греко-албанцев «московскими солдатами» [15. C. 98]. Пропагандистской цели, очевидно, служил и отразившийся в местной летописи слух о том, что отряд состоял из 100 человек [15. C. 98]. В конце 1774 г. эмир дал убежище в Бейруте и числившемуся на российской службе экипажу галиота грека Константина Дели, захватившему французский корвет и вырезавшему его команду [21. P. 314] (12). По-видимому, отношения арнаутов с бейрутцами складывались вполне мирно, по крайней мере, в летописях нет сообщений о каких-либо конфликтных ситуациях. Много позже, опираясь на хронику Хайдара аш-Шихаби, который называл капитана Епифания «Истыфаном» [18. C. 53] (13), а также на «народное предание», царский дипломат К.М. Базили упомянул, что русский офицер «Степан» «командовал в Бейруте и оставил по себе хорошую память» [3. C. 83]. Вероятно, сыграло роль и отсутствие языкового барьера. Многие местные христиане были потомками греческих переселенцев, в значительной степени арабизировавшихся, но не забывших родной язык. Греческий использовался в православных церковных службах. Таким образом, греко-албанские солдаты не должны были испытывать сложности в коммуникации, по крайней мере с представителями православной общины города. Весной 1775 г. ситуация переменилась. В соответствии с условиями подписанного Кючук-Кайнарджийского мирного договора Россия осенью 1774 г. начала вывод флота из Восточного Средиземноморья, а в марте - мае 1775 г. пределы османских владений покинули последние суда Архипелагской экспедиции. На их борту, в частности, были и пожелавшие переселиться в Россию греческие и албанские наемники с женами и детьми. Отрезанные от соотечественников, оставшиеся на Ближнем Востоке арнауты не приняли участие в эвакуации в Крым (14). Возможно, они о ней даже не знали или не надеялись, что покинувших службу солдат могут взять в Россию. В мае 1775 г. упомянутый консул Б. Астье доносил, что власти Горного Ливана выгнали из Бейрута «гарнизон руссо-греков», а также за выкуп в 4 тыс. пиастров отпустили капитана Константина Дели и 13 моряков его команды. «И те, и другие, - уточнял дипломат, - перешли на службу к шейху Дахиру» [21. P. 314]. Устранение грекоалбанского контингента из Бейрута прошло без эксцессов. Как сообщалось в местной хронике, «московские солдаты спустили знамя и покинули крепость и башни», передав их эмиру Йусуфу [15. C. 98]. В марте 1776 г. Джаззар-паша был назначен Портой правителем Сайдского пашалыка и вскоре, невзирая на сопротивление Йусуфа Шихаба, поставил Бейрут под свой контроль. Что касается членов различных религиозных общин, то судьба их складывалась по-разному. В то время как горожане-сунниты продолжали вести прежний образ жизни, а друзам было запрещено являться в Бейрут, христиане бежали в горы и на протяжении 3 лет не решались вернуться в родной город, «тяготясь на чужбине бездействием и расходами» [15. C. 104]. Впрочем, в Горный Ливан бежали не все члены общины. Несколько купцов остались, очевидно, боясь бросить свои товары и тем самым превратившись в удобный объект для репрессий властей и сведения личных счетов. Православный хронист отмечал суровость действий кахьи аль-Джаззара, который управлял в те годы городом. Те торговцы, на кого мусульманские земляки донесли об их «вине во время войны с русскими», подверглись жестокой казни «посредством сажания на кол, подвешивания [через ребра] на крюк и повешения» [15. C. 104]. Не посчастливилось и тем христианским купцам, кто избежал обвинений в коллаборационизме. С них кахья потребовал денежных выплат. Торговцев помещали в тюрьму и отпускали только тех, кто мог найти поручителей и отправиться собирать требуемую сумму у скрывавшихся в горах родственников и друзей. Возможно, описывая репрессии, летописец сгустил краски, стремясь вызвать у читателей ассоциации с религиозными гонениями Римской эпохи. Но представляется вполне логичным, что аль-Джаззар решил выжать деньги из общины, столь счастливо избежавшей реквизиций конца 1773 г., и действовал в своей манере: жестко и безжалостно. Гонения прекратились только в конце 1778 - начале 1779 г. Христианский хронист объяснял их окончание заступничеством православного служащего бейрутской таможни Йунуса Никулы, которого связывали с аль-Джаззаром хорошие отношения [15. C. 104]. Личный фактор нельзя сбрасывать со счетов, однако обращает внимание, что в это же время Джаззар-паша примирился с эмиром Йусуфом. Эмир в обмен на выплату 100 тыс. пиастров добился своего утверждения в качестве правителя Горного Ливана (15). В Бейруте альДжаззару уже не было нужды преследовать местных христиан в качестве пособников своего врага. В свою очередь, обнадеженные мирным соглашением бейрутские христиане устремились в свои дома, пришедшие в разруху после постоя в них солдат аль-Джаззара. Местная хроника отмечала, что «в Бейруте установились покой и безопасность», «между христианами и мусульманами царило полное согласие» [15. C. 106]. Более того, православный летописец с удовольствием констатировал, что «визирь Джаззар хорошо управлял жителями своей области, так что люди желали ему продолжительной жизни» [15. C. 106]. Можно сделать вывод, что спровоцированный действиями российской эскадры и ее ливанского союзника межобщинный конфликт был урегулирован. Первая и вторая осады Бейрута, а также кратковременный период его оккупации выявили различия в поведении основных проживавших в городе этноконфессиональных групп. В июне 1772 г. христиане массово покинули город, предоставив его защиту мусульманам, годом позже они также не приняли активного участия в обороне. Однако на этом этапе «правоверным» было не в чем упрекнуть своих христианских земляков. Поведение обеих общин строго соответствовало исламским принципам религиозного устройства. Шариат возлагал ответственность за защиту Земель ислама (араб. Дар аль-ислам) на мусульман и запрещал «покровительствуемым» (араб. ахль аз-зимма), в частности христианам, носить оружие. Другое дело - проявления измены и коллаборационизма со стороны местных христиан, упоминания о которых содержатся в источниках. В рапорте Кожухова сообщалось о перебежчиках-христианах, передававших российскому командованию точные сведения о численности войск и боевых потерях альДжаззара, запасах имевшегося в крепости провианта [1. Ф. 8. Оп. 4. Д. 771. Л. 8-8 об.]. Данных о дезертирах-мусульманах в документах не встречалось. Реявшие над городскими башнями Георгиевские кресты, украшавший ворота образ св. Екатерины также должны были наполнять бейрутских христиан радостью и надеждами. И, конечно, то, что их дома обошли подручные эмира Йусуфа, выбивавшие деньги и ценности для выплаты россиянам контрибуции, христиане не могли не считать милостью Господней. Не приходится сомневаться, что настроения бейрутских мусульман были противоположными. Община пострадала во время боев с «московитами», впоследствии была разоружена и ограблена, унижена знаками христианского господства, вывешенными греко-албанцами. Поэтому обрушившиеся на христиан в 1776 г. репрессии должны были восприниматься мусульманами как справедливое возмездие. Перемены в системе этноконфессиональных отношений, наблюдавшиеся в Бейруте в 1773-1776 гг., происходили на ограниченном пространстве небольшого города. Но в них слышатся первые толчки потрясений, прогремевших в Египте во время экспедиции Наполеона Бонапарта 1798-1801 гг. и окончательно разрушивших традиционное межрелигиозное устройство в годы оккупации Сирии Мухаммадом Али в 1831-1840 гг., друзско-маронитских войн 1842-1860 гг. и реформ Танзимата. Очевидно, что члены иноверных общин тяготились теми социальными и бытовыми ограничениями, которые налагались на них в Османском государстве. Давление европейских держав и поддержка сепаратистски настроенных правителей разжигали тлеющее недовольство зимми, провоцируя наиболее радикальную их часть к ниспровержению устоявшихся порядков. Это вызывало резкую ответную реакцию со стороны мусульман. Для Османской Сирии, включая Горный Ливан и Бейрут, значение российской интервенции не ограничилось тем фактом, что регион впервые стал объектом мировой политики и оказался вовлечен в серьезный международный конфликт, как то подчеркивали арабские исследователи [25. P. 15; 23. P. 76]. История Бейрута 1772-1776 гг. является миниатюрной моделью тектонических процессов, до неузнаваемости изменивших социально-политический ландшафт арабо-османского мира в XIX - начале ХХ в. Вторжение европейской державы, разворот в ее сторону местного сепаратистски настроенного правителя, принятие идеи господства неисламского государства и противодействие этому лояльных Порте мусульманских властей, набухающий нарыв этноконфессиональных противоречий, - все это еще было новым для Ближнего Востока.

Об авторах

Тарас Юрьевич Кобищанов

Институт стран Азии и Африки МГУ имени М.В. Ломоносова

Автор, ответственный за переписку.
Email: kobischanov@mail.ru

доцент кафедры Истории стран Ближнего и Среднего Востока Института стран Азии и Африки (ИСАА)

ул. Моховая, 11, Москва, Россия, 125009

Список литературы