Типажи «кротких» и «гордых» женских образов Ф.М. Достоевского как исследование вопроса о добродетели

Полный текст

Введение

Женские образы в произведениях великого философа человеческих душ Ф.М. Достоевского занимают особое место. Как бы ни оценивали их исследователи — от обозначения вторичной роли по отношению к мужским персонажам до подчеркивания недостижимо возвышенного смысла отдельных героинь — образы героинь Достоевского, бесспорно, составляют отдельный глубокий пласт произведений автора и отражают важнейшие его замыслы. Интерес к проблеме этических оснований и сущности добродетели в философских воззрениях Ф.М. Достоевского обоснован тем, что великий русский классик создал уникальную этическую систему в литературной форме.

Согласно М.М. Бахтину основной особенностью произведений Достоевского является их полифоничность, то есть наличие множества «самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний» [1. C. 12]. Продолжая данную мысль, нужно сказать, что полифония голосов выражена не только в многообразии героев как таковых, но и в гендерной «зеркальности» многих типажей (когда мужскому образу соответствует или противопоставляется носитель похожей идеи в женском обличии). Часто женские образы не только оттеняют мужских персонажей, но являются полноценными, а иногда и более «полнокровными» выразителями той или иной идеи писателя, в том числе аспектов вопроса о добродетели. Представляется важным вопрос о том, насколько выделение тех или иных типажей женских образов соотносится с наличием определенных добродетелей. Данная тема рассматривается в статье на материале исследований женских образов в произведениях Ф.М. Достоевского у литературоведов В.Ф. Переверзева, Н.А. Добролюбова и А.А. Гизетти.

Гордость как самолюбивое ребячество, разумность и своеволие, кротость как мягкость и робость

Попытки типизировать женские образы в творчестве Ф.М. Достоевского предпринимали многие литературные критики и литературоведы, начиная уже с XIX столетия. При этом каждому типу оказываются свойственны те или иные добродетели характера. Разные формы добродетелей и порой неоднозначный характер их проявления становятся особой темой в творчестве писателя.

В критической статье «Забитые люди» [2] Н.А. Добролюбов предлагает несколько типологий образов героев в творчестве Достоевского, в которых два типа касаются женских образов непосредственно. Первый тип — тип рано развившегося, болезненного телом и/или духом, самолюбивого ребенка (образ Неточки в «Неточке Незвановой», образ Нелли в «Униженных и оскорбленных», образ Лизы Хохлаковой в «Братьях Карамазовых»). И второй тип — идеал умной и доброй девушки, «который ему никак не удается представить» [2] (образ Наташи Ихменевой в «Униженных и оскорбленных», образ Катерины Ивановны в «Братьях Карамазовых»).

Следует отметить, что первый тип в связи с проявлениями его самолюбия может быть рассмотрен в контексте вопроса о гордости. Второй тип (разумной добродетели) — в его проявлениях более тяготеет к добродетели кротости, что, однако, не исключает проявлений гордости, а иногда и гордыни.

В другой типологии Добролюбов выявляет типажи персонажей в зависимости от того, как они реагируют на оскорбление собственного достоинства, поскольку тема человечности является общей и одной из главных для произведений Достоевского. Так, проводится разделение на «кротких» и «ожесточенных». Персонажи первого типа погибают под внешним гнетом людей, событий и своего положения в обществе и, не способные сопротивляться ему, оборачиваются против самих себя. И если первых само общество пытается оторвать от себя, то вторые, «ожесточенные», сами стремятся порвать с миром, который не принимает их убеждений. Они удаляются от социума, ища в самих себе силы и защиты, самостоятельности и самодостаточности: «...они хотят разорвать со всем окружающим, сделаться чуждыми всему, быть достаточными самим для себя и ни от кого в мире не попросить и не принять ни услуги, ни братского чувства, ни доброго взгляда» [2].

Позже, продолжая идеи Добролюбова, литературовед В.Ф. Переверзев в работе «Творчество Достоевского» [3] создает, пожалуй, наиболее масштабную и значимую при рассмотрении женских образов типологию. Как и многие исследователи творчества Достоевского, большее внимание в работе он уделяет анализу мужских образов, но с неменьшим интересом обращается и к осмыслению основных женских типажей. Так, он выделяет основной тип героя произведений Достоевского — человека-двойника. Это — образ человека, который «всюду и всегда разрывается между чувством унижения и бессилия и чувством гордости и величия, мучится невозможностью успокоиться на чем-нибудь одном» [3. С. 171]. Человек-двойник мечется «между вспышками гордости и вспышками самоунижений, любви и ненависти к себе, предполагающей неизбежно любовь и ненависть к другим» [3. С. 168]. И если герои-мужчины подвержены данной раздвоенности вообще, то она же обнаруживается в героинях «именно в любви» [3. С. 164]. Поэтому Переверзев определяет «мир интимных отношений» как центр психической жизни героини того времени. Яркими примерами типа женщины-двойника являются образ Неточки в «Неточке Незвановой», образ Наташи Ихменевой в «Униженных и оскорбленных», образ Настасьи Филипповны в «Идиоте», образ Лизы Дроздовой в «Бесах», образы Грушеньки и Лизы Хохлаковой в «Братьях Карамазовых».

В чем же проявляется этот тип в образах героинь? В болезненном, нездоровом чувствовании и проявлении любви. Женщина-двойник находится в постоянной борьбе противоположных влечений — нежности и жестокости, покорности и властолюбия, самоотречения и циничного эгоизма. «Это любовь к слабому, смешанная с жалостью, счастье жертвы и самоотречения, наслаждение в страданиях, к которому примешивается радость господства, наслаждение мучительства» [3. С. 167].

Из состояния «двойника» герои, согласно Переверзеву, могут прийти к двум разным подтипам «своевольного» типажа. Первый подтип — инстинктивный «своевольный», для которого характерны решительность, связанная исключительно с его низменными и сиюминутными желаниями, асоциальность и аморальность поведения. Этот подтип живет исключительно инстинктивными, почти животными страстями и потребностями минуты. «Чтобы стать „своевольным“, „двойник“ должен одновременно пережить и психическую и социальную трансформацию: только упавши на дно, можно стать „своевольным“, и, становясь „своевольным“, неизбежно падают на дно» [3. С. 188]. В творчестве Достоевского только для мужских образов мы можем наблюдать падение на дно общества как проявление свободного акта их воли. Причастность женских образов к низшим слоям общества, нахождение их в рядах «бывших людей», как правило, является результатом определенных жизненных обстоятельств. Так, например, образ Сони Мармеладовой нельзя причислить к типу «своевольных», ни исходя из ее характера и поступков, ни из ее социального статуса. Она оказалась на дне не по собственной воле, с самого рождения она была обречена на жизнь среди «бывших людей», однако она сумела быть выше диктата инстинктов и пагубных страстей.

Другой подтип — рациональный, или сознательный, «своевольный». Главной его чертой является имморализм: «хаотические, беспорядочные комбинации социальных и моральных влечений и инстинктов, пройдя через горнило мысли, переплавляются в более или менее стройные системы» [3. С. 192]. В отличие от первого подтипа, здесь своеволие оказывается не просто выражением сиюминутных желаний, а имеет определенные принципы, складывающиеся в мировоззренческую структуру. Чаще всего персонажи, подходящие под этот подтип, образованные нигилисты и атеисты, испытывающие презрение ко всему и всем, кроме собственной личности, отрицающие все во имя своего «Я». Самым ярким примером этого подтипа является образ Кириллова в «Бесах», чье своеволие достигло высшей точки противопоставления «Я» миру — он поставил собственное «Я» выше мира. Среди женских образов, как отмечает Переверзев, не наблюдается персонажей, подходящих под данный типаж. Однако частично черты рационального «своевольного» типа проявляются в образе Катерины Ивановны в «Братьях Карамазовых». Как женщина-двойник она постоянно мечется между собственной гордостью и стихийной страстью. Для нее характерно презрение и ненависть к другим — к Грушеньке, к Мите (которое также постоянно сменяется страстным желанием его вернуть). Свои влечения и действия она стремится объяснить рационально.

Второй тип, который, согласно Переверзеву, может появиться из состояния двойника (наряду со «своевольным») — это тип кротких, или «слабых сердцем». «Мягкие, робкие лица, худенькие и болезненные, молитвенно сложенные руки и страдание, бесконечное страдание за себя и за других. С их уст не слетает гневное проклятие, в их „слабых сердцах“ нет места иным чувствам, кроме благодарности и смирения» [3. С. 230]. Страдания, на которые обрекает себя этот тип, есть великое искупление, причем не только личное, но и всеобщее. Одной из основных черт данного типа является обезличенность, появляющаяся из-за полной оторванности личности от социума, от производительного труда. И так как жизнь героинь кроткого типа состоит из множества тягостных обстоятельств, причин и смысла которых они не понимают, то вся натура «кротких» оказывается, как правило, проникнута мистицизмом, т.е. верой в высшую силу, чьи планы и цели неизвестны. Переверзев называет «кротких» «оптимистами по внутреннему влечению», или инстинктивными оптимистами, поскольку они верят в благость жизни, в присущие ей разумность и справедливость, в то, что все злое через страдания непременно приводит к благу [3. С. 261].

В заключение заметим, что, независимо от автора типологии, женские образы в творчестве Достоевского с самого начала делились на два, как кажется, противоположных типа «кротких» и «гордых». В христианской философии русского писателя данные типажи, безусловно, отсылают к бинарной оппозиции добродетели кротости и порока гордыни. При этом рассмотрение типажей «кротких» и «гордых» выявляет разные смыслы кротости и гордости. Возникает вопрос, насколько безграничная кротость является качеством характера или только бессилием. Также разные смыслы гордости интересным образом раскрываются в выявлении подтипов гордого характера.

Гордые и «загадочные» типажи женских образов

Еще одну типологию женских образов Ф.М. Достоевского предлагает литературовед А.А. Гизетти в статье «Гордые язычницы» [4]. Исходя из тезиса о том, что в основе внутренней жизненной проблематики героев русского писателя лежит борьба их «христианской» от природы души с грехом, Гизетти утверждает, что цельное раскрытие образов «победителей» и «проигравших» в этой борьбе происходит именно в мужских образах. В то же время с женщинами дело обстоит сложнее. В согласии с христианской философией Достоевский желал видеть в каждой женщине идеал Мадонны. Она может поддаваться греху, но рано или поздно все равно находит путь к любви и Богу (что, например, мы можем наблюдать в трансформации Грушеньки в «Братьях Карамазовых»).

Женщина, согласно Достоевскому, воплощает в себе такие христианские добродетели, как любовь, смирение, самоотверженность, добро и пр. При этом женские образы русского писателя часто содержат в себе многоплановость, а иногда и сложную для трактовки неоднозначность. Так, у литературоведа Гизетти выделяется особый подтип гордых типажей героинь Достоевского.

Таким образом, Гизетти в своем исследовании останавливается на таком типаже женских образов русского писателя, как «гордые», при этом он выделяет новый подтип героини Достоевского, холодно-рассудочного и гордого характера, — «загадочный». Ключ к понимаю данной характеристики содержится в сложном отношении самого писателя к героиням этого типа — это «женщины, которых он одновременно любит и ненавидит, которые его властно влекут и с которыми он непрерывно борется» [4. С. 190]. И противоречивость настроения автора по отношению к своим героиням объясняется тем, что, несмотря на всю их суровую рассудочность, они все равно, порой неожиданно, обращаются к волениям собственных сердец, даже противоречащим логике.

Так, наиболее ярким примером «загадочного» типа женщины А.А. Гизетти называет образ Дуни Раскольниковой. И пускай она не производит впечатления холодности и гордости, даже, наоборот, кажется доброй и непосредственной, однако, согласно Гизетти, она — «натура дремлющая», в ней покоится та полнота возможностей, которой Достоевский в последствии не осмеливался наделить других героинь. Дуня обладает силой и властью над героями-мужчинами, которая исходит из постоянного и плодотворного утверждения ею своей личности, без перехода в эгоизм. Дуня — гордая женщина нового типа — она Человек с большое буквы. Согласно Гизетти она одновременно близка и к «инфернальницам», и к героиням активной борьбы: «Дуня — героиня, а не подвижница» [4. С. 192]. В основании ее гордости лежит именно здравое и человечное чувство собственного достоинства. В своих поступках Дуня руководствовалась добропорядочностью, стремилась к самодостаточности и самостоятельности, а также оказывала посильную для нее помощь другим. «Она не язычница и не христианка, она из тех „иных“ людей, людей новой, земной религии, которых так ненавидя любил Достоевский» [4. С. 192—193]. Вероятно, под «земной религией» Гизетти понимает привязанность Дуни к реальному, земному существованию, фокусирование ею внимания на развитие прежде всего не возвышенно-религиозных, а прагматических качеств. И недовольство Достоевского на этот счет было вызвано опасностью, исходящей из такого прагматического подхода к жизни — уходом в мещанство и отказом от поиска высших, идеальных ценностей.

В творчестве русского писателя можно найти и иную трактовку образа гордой женщины, в которой данный тип характеризуется индивидуализмом, холодно-рассудочным и даже хищническим эгоизмом. Таков образ Аглаи в «Идиоте». Аглая наделена умом, талантами, образованием. Достоевский говорит о незаносчивости и даже скромности Аглаи и ее сестер. При этом, будучи младшей из сестер, она ведет себя как избалованный и капризный ребенок. Князь Мышкин интересен ей как своеобразный «трофей», поскольку из-за гордости и чрезмерной любви к себе она не воспринимает другого человека как личность. Аглая желает стать его первой и единственной, желает его поклонения ей как Мадонне.

Постоянно испытывая Мышкина своими ультиматумами, она будто бы проверяет, насколько он может быть кротким и покорным ей. В решающей сцене выбора Мышкина между двумя женщинами раскрывается подлинное понимание Аглаей любви — ее любовь не имеет ничего общего с христианской любовью-жалостью к ближнему. Для нее любовь тождественна обладанию. В образе Аглаи проявляется следующая сторона вопроса о добродетели: Достоевский ставит вопрос о том, что добродетели образованности и ума могут «соседствовать» с неблаговидными качествами бессердечия, эгоизма.

Таким образом, Гизетти поднимает насущную проблему в осмыслении гордого типа женщины в творчестве Достоевского и его отношения к ней. Гизетти выявляет неоднозначное отношение к женской гордости в творчестве писателя. Говоря о таком подтипе гордых характеров, как «загадочные», можно выделить следующие свойственные гордым героиням Достоевского добродетели: собственное достоинство, самостоятельность, уверенность в своих силах.

Женские образы и вопрос о добродетели: система «кротких» и «гордых» типажей

На основе рассмотренных прежде типологий можно составить некоторую общую систему «кротких» и «гордых» типажей женских образов в творчестве Достоевского. Рассмотрим сначала краткую характеристику этих типажей, основываясь на разобранном материале, а затем выведем различные варианты выражения разных граней добродетели у каждого типажа на примерах женских образов в творчестве Достоевского.

Характерные особенности «кроткого» типажа в творчестве писателя:

1. безответность, смирение перед обстоятельствами и/или смиренное
   отношение к обидчикам;
2. уязвимость и беззащитность перед окружающим миром и обществом, неспособность или нежелание сопротивляться им;
3. самоуничижение как внутренняя беззащитность перед самим собой, спровоцированная внешней слабостью;
4. стремление к страданию как личному и всеобщему искуплению;
5. часто некоторая обезличенность, возникающая из оторванности от социума и труда;
6. отсутствие контроля над собственной жизнью из-за зависимости от людской милости и благодетельства;
7. подверженность мистицизму и фатализму, поскольку все позитивные и негативные события в их жизни зависят от иной, внешней силы;
8. внутренний оптимизм — вера в благость, разумность и справедливость жизни или возможность искупления грехов мира.

К кротким женским персонажам Достоевского традиционно относятся героиня рассказа «Кроткая», Соня Мармеладова и Лизавета Ивановна в «Преступлении и наказании», Дарья Шатова в «Бесах», Варя Доброселова в «Бедных людях».

В отношении «кротких» персонажей в произведениях Достоевского в дополнение к рассмотренным типологиям следует провести одно существенное разграничение. Среди женских образов выделяется тип «бунтующих» кротких. Их бунтарство выражено через отрицание зла и порочности, ведь, как пишет Н.О. Лосский, Достоевский отвергает воззрения на зло как на необходимое условие существования и познания добра. Бог есть Добро, а потому все сотворенное Им также благо [5. С. 179].

Так, яркими примерами «бунтующих» кротких являются образ Сони Мармеладовой в романе «Преступление и наказание» и образ Кроткой в повести «Кроткая».

Соня Мармеладова — это предельный добродетельный женский образ в творчестве Достоевского: «…да вы еще не знаете, не знаете, какое это сердце, какая это девушка!» [6. С. 375]. Ее кротость в романе описывается в следующих отрывках: «…безответная она, и голосок у ней такой кроткий…» [6. С. 20], «Соня, робкая от природы…» [6. С. 383], «…обидеть ее всякий мог почти безнаказанно…» [6. С. 383], «…вошла в чрезвычайном удивлении и, по обыкновению своему, робея. Она всегда робела в подобных случаях и очень боялась новых лиц и новых знакомств, боялась и прежде, еще с детства, а теперь тем более…» [6. С. 351], «она, конечно, с терпением и почти безропотно могла все перенести…» [6. С. 383] и др. Таким образом, видно, что Соня робкая и боязливая, кроткая и смиренная девушка с добрым сердцем. Несмотря на все ужасы, присутствовавшие в ее жизни с момента рождения, она не обозлилась на мир, а даже, наоборот, оптимистично продолжает верить в благость мира и Бога. Именно ее искренняя христианская вера в добро не дает порочному земному миру уничтожить ее. Впрочем, она даже бунтует против порока, лишая его какой-либо власти над человеком. Во время второго визита Раскольникова к Соне, когда он признается ей в совершенном убийстве, девушка не судит его, а жалеет: «Что вы, что вы это над собой сделали! <...> Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете!..» [6. С. 390]. Для нее любое зло непременно сопровождается страданиями, призванными принести искупление измученной душе, поэтому она, разделяя эти страдания с Раскольниковым, советует: «Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю... <...> и скажи всем, вслух: «Я убил!» Тогда бог опять тебе жизни пошлет. Пойдешь? Пойдешь?..» [6. С. 398].

Аналогичную Сонечкиной тяжелую судьбу имеет и главная героиня фантастического рассказа «Кроткая»: круглая сирота, жившая с тетками, которые не гнушались колотить ее и морить голодом, а после выданная за ростовщика, истерзавшего ее уже не физически, а душевно. Кроткая, робкая и молчаливая — вот какой ее показывает Достоевский. Ее кроткое, молчаливое («…она даже записки не оставила…» [7. С, 34]) и смиренное самоубийство подтверждает, с одной стороны, цельность ее образа, но с другой — ставит вопрос о различиях кротости как добродетели и бессилия как если не порочной, то недолжной черты.

Перейдем теперь к характерным особенностям «гордого» типажа. К ним относятся:

1. наличие силы, самодостаточности и самостоятельности;
2. индивидуализм и эгоизм;
3. стремление к власти над другими;
4. неспокойность души, выраженная в постоянных метаниях между рациональными суждениями и страстями сердца.

В отношении «гордого» типа женских образов в творчестве Достоевского необходимо разделять гордость и гордыню при их анализе. Гордыня, как одна из восьми греховных страстей в христианстве, является противоположностью добродетельного смирения и кротости. Согласно Фоме Аквинскому гордыня есть «неупорядоченное желание превосходства над другими» [8. С. 450]. Согласно православной традиции страсть гордости определяется, прежде всего, через презрение ближнего, предпочтение себя всем, дерзость [9].

Воплощение «греховной» гордости мы находим в образе Аглаи в «Идиоте», частично в образах Грушеньки (в расчетливости и поиске выгоды по отношению к другим людям) и Катерины Ивановны в «Братьях Карамазовых» (в ее презрении к Грушеньке и Мите и желании отмщения), и наиболее ярко — в образе Лизы Хохлаковой там же.

В самом начале романа «Братья Карамазовы» Лиза Хохлакова предстает перед читателями как кроткая, тихая и добрая девушка. Однако после разговора с Иваном Карамазовым с ней происходят ужасные изменения — разговор провоцирует припадок и истерику у Лизы, сопровождающиеся непонятным окружающим поведением: «…вдруг сегодня утром Лиза проснулась и рассердилась на Юлию и, представьте, ударила ее рукой по лицу. <…> И вдруг чрез час она обнимает и целует у Юлии ноги» [10. С. 656]. Состояние Лизы затем раскрывается в разговоре с Алешей: «Ах, я хочу беспорядка. Я все хочу зажечь дом. Я воображаю, как это я подойду и зажгу потихоньку, непременно чтобы потихоньку. Они-то тушат, а он-то горит. А я знаю, да молчу…» [10. С. 657—658]. А затем признается: «Я не хочу быть святою. <…> Я бы пришла [на тот свет к Богу], а меня бы и осудили, а я бы вдруг всем им и засмеялась в глаза», и «Я просто не хочу делать доброе, я хочу делать злое, а никакой тут болезни нет. <> … чтобы нигде ничего не осталось…» [10. С. 658—659].

В приведенных отрывках содержится бунт молодой болезненной девушки против Бога и добродетели. Можно предположить, что нечто в речах Ивана Карамазова и сама ситуация с судом над Митей так сильно поразили ее впечатлительное и воспаленное недугом сознание, что у нее возникло глубокое разочарование в мире и мысль о том, что все люди тайно любят дурное. И она сама в себе решила гиперболизировать это порочное чувство. В разговоре с Алешей она упивается своей порочностью и бесовской «свободой» на фоне его кроткой и смиренной чистоты. Таким образом, в образе Лизы мы видим изображение добродетелей кротости и доброжелательности, которые под влиянием сомнения в добродетели, высказываемого значимым лицом, способны перейти в отрицание добродетели и восхваления порока.

Совершенно иная гордость содержится в образах женщин, которых мы, следуя Гизетти, можем назвать «загадочными». Для них характерно развитое чувство собственного достоинства, не переходящее в презрение к окружающим и в ощущение собственного превосходства. О таком типе женской гордости Достоевский сам упоминает в своих дневниках, говоря о героинях Жорж Занд: «Эта гордость не есть вражда quand même, основанная на том, что я, дескать, тебя лучше, а ты меня хуже, а лишь чувство самой целомудренной невозможности примирения с неправдой и пороком, хотя, опять-таки повторяю, чувство это не исключает ни всепрощения, ни милосердия; мало того, соразмерно этой гордости добровольно налагался на себя и огромнейший долг. Эти героини ее жаждали жертв, подвига» [11. С. 193]. Можно предположить, что именно эту гордость так полюбившихся ему героинь зарубежной писательницы он попытался выразить в собственных героинях.

Заключение

Н.О. Лосский в своей работе о Достоевском подчеркивает такую отличительную черту, как неприятие им понимания зла как необходимого условия существования и познания добра. Рассуждая о феномене добра и зла в творчестве русского писателя, Лосский указывает и на главное отличие одного от другого. По его мнению, это только разные виды любви. Зло, отмечает философ, есть «чрезмерно высокая оценка своего я — гордость, честолюбие, обидчивое самолюбие» [5], то есть чрезмерная любовь к себе и недостаток любви к ближнему. Добро же есть смирение как «отсутствие гордости, честолюбия и колкого самолюбия, склонность просто забывать о своем я и относиться ко всем людям, как к существам, совершенно равным себе и друг другу» [5] — это любовное участие в чужой жизни. Данные рассуждения определяют и позицию приведенных в статье исследователей, анализирующих различные нюансы понимания феноменов гордости и кротости у писателя.

В отношении вопроса о добродетели в типологии женских образов наблюдается присущая всей философии Достоевского дуальность. В статье были рассмотрены «кроткий» и «гордый» типажи с точки зрения проявления в них добра и зла. Так «кроткий» тип содержит в себе «бунтующих» кротких (не примирившихся с пороком) как проявление силы духа в человеке, и «безропотных» кротких как проявление слабости. А в «гордом» типе выделяются героини, подверженные гордыне, и «целомудренно» гордые женщины. Творческий мир писателя являет собой палитру различных смыслов каждого из подтипов, что может быть основанием для построения систематического восприятия различных добродетелей, связанных с категориями гордости и кротости.

Об авторах

Александра Андреевна Косорукова

Российский университет дружбы народов

Автор, ответственный за переписку.
Email: kosorukova_aa@rudn.ru

старший преподаватель, кафедра этики, факультет гуманитарных и социальных наук

Российская Федерация, 117198, Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6

Ульяна Владимировна Зубкова

Российский университет дружбы народов

Email: 1032192483@rudn.ru

магистр, кафедра этики, факультет гуманитарных и социальных наук

Российская Федерация, 117198, Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6

Список литературы