Использование информационно-телекоммуникационных сетей в криминальных целях: нормативный учет и перспективы расширения уголовно-правового значения

Полный текст

Введение Стремительно расширяя свое влияние на все социальные сферы (производство, образование, здравоохранение, транспорт, финансы, государственные услуги, торговля, досуг и т.д.), цифровые технологии, трансформируя общественную жизнь из реального в виртуальное пространство, оказывают существенное влияние на развитие как отдельных государств, так и всего мирового сообщества (Bazelon, Choi & Conaty, 2006:4; Hancock, 2001:6; Stephen, 1997:10). Ликвидируя пространственные и языковые барьеры, обеспечивая экономию временных, человеческих, материальных и финансовых ресурсов, оперативно совершенствующиеся IT-технологии стимулируют перманентную модернизацию электронных средств связи и коммуникационных устройств, развитие систем искусственного интеллекта, массовой гибридизации и киборгизации. Однако, как и большинство научных достижений, новые технологии нашли широкое применение и в криминальных целях, что потребовало реформирования уголовно-правового механизма противодействия киберпреступлениям. Впервые закрепив применение «информационно-телекоммуникационных сетей общего пользования (включая сеть “Интернет”)» в качестве признака, влекущего более строгую санкцию за манипулирование ценами на рынке ценных бумаг (ч. 2 ст. 1853 УК РФ) в 2009 г.[313], отечественный законодатель стал «закладывать» использование соответствующих технологических систем передачи информации в содержание объективной стороны отдельных составов преступлений. Задействованность трансляционного потенциала информационно-телекоммуникационных сетей в криминальных целях определила расширение числа составов, охватывающих указанный способ в числе конструктивных или квалифицирующих признаков, и специальный ведомственный статистический учет соответствующих преступлений. Так, по данным Министерства внутренних дел РФ в 2017 г., было зарегистрировано 90,5 тысяч преступлений, совершенных с использованием компьютерных и телекоммуникационных технологий, в 2018 г. - 174,6 тысяч, в 2019 г. - 294,4 тысяч, в 2020 г. - 510,4 тысяч, в 2021 г. - 518,1 тысяч, а в 2022 г. - 522,1 тысяч[314]. Приведенные показатели свидетельствуют о том, что киберпреступность стала одним из глобальных вызовов современности, составляя четверть официально учтенных криминальных посягательств в нашей стране. Наметившееся с 2020 года замедление темпов роста анализируемых преступлений, не может не вызывать обоснованного скепсиса, так как относительная стабильность достигнута за счет сокращения дистанционных мошенничеств и краж (интенсификация виктимологической профилактики позволила добиться в 2022 г. снижения указанных видов хищения на 8,6 %), составляющих почти три четверти (73,0 %) криминальный деяний, совершенных с использованием информационно-телекоммуникационных технологий. Отличающиеся же высоким уровнем латентности преступления в сфере незаконного оборота наркотических средств демонстрируют значительный прирост (на 20,9 %)[315]. Отечественные и зарубежные специалисты отмечают качественные изменения современной преступности, которая, отличаясь технической оснащенностью и интеллектуальностью, становится все более сложной по исполнению (Begishev, 2022:10; Russkevich, 2019:9; Grachevа, Malikov & Chuchaev, 2020:190; Vasyukov, Volevodz, Dolgieva & Chapygina, 2023:7; Gerd, 2018:20; Viano, 2017:5; Fortes & Boff, 2017:8; Wang Guangloon, 2022:590). Новые технологии задействуются не только при совершении корыстных посягательств, преступлений, связанных с нелегальным оборотом наркотиков, порнографии, призывах к действиям антисоциальной и деструктивной направленности, но и в преступлениях, отличающихся физической контактностью. Выявив в насильственной преступности тенденцию снижения грубой физической силы и распространения более «тонкого» - информационного - воздействия на потерпевшего, криминалисты констатируют не только экскурс физического насилия перед психическим, но и появление новых технологичных способов посягательств на жизни и здоровье (например, убийство посредством дистанционного отключения электрокардиостимулятора) (Artyushinа, 2019:78; Efremova & Lopatina, 2021:56; Begishev & Khisamova, 2021:80; Nekrasov, 2019:373). Стремительно развивающаяся архитектура виртуального пространства, представляющая криминалу неограниченные возможности для оказания негативного воздействия на личность, общество и государство, а также обеспечивающая неуязвимость перед законом, позволяет прогнозировать эскалацию киберпреступности, что актуализирует значимость уголовно-правового регулирования. Содержание же охранительных норм вызывает критические замечания ученых, отмечающих отступление от унифицированного подхода к дефинированию соответствующего признака объективной стороны и избыточную нормативную казуичность, акцентирующих внимание на непоследовательности законодательного определения места соответствующего способа в структуре составов преступлений (Harlamova, 2016:95-96; Shutova, 2015:205-204; Shevko & Chita, 2016:117; Russkevich, 2019:127). Насыщенное специальной терминологией отраслевое законодательство, к которому отсылают уголовно-правовые запреты, дезориентирует правоприменителя, испытывающего дефицит знаний понятийного аппарата и принципов устройства сферы информационно-телекоммуникационных технологий, что негативно отражается на стабильности и единообразии реализации репрессивного закона (Voronin, 2021:120; Hromov, 2021:34-35; Bykova & Kazakov, 2022:17; Vasyukov, Volevodz, Dolgieva & Chapygina, 2023:445). Широкая криминальная востребованность и перманентная модификация форм использования информационных технологий в преступных целях актуализируют потребность как комплексного анализа нормативного учета соответствующего способа, так и выявления необходимости расширения потенциала уголовного закона по противодействию посягательствам, задействующим коммуникационные резервы новых технологий, что и составляет цель настоящего исследования. Нормативное определение и учет использования информационно-телекоммуникационных сетей в конструкции составов преступлений Действующая редакция УК РФ[316] содержит 34 состава преступления, объективная сторона которых охватывает использование информационно-телекоммуникационных систем, из них 8 составов закрепляют рассматриваемый признак в качестве криминообразующего, 23 - квалифицирующего и 4 - особо квалифицирующего (табл.)[317]. А если учесть, что ряд составов, указанных в таблице, содержат квалифицированные и особо квалифицированные признаки, предусматривающие более строгое наказание за деяния, совершенные с использованием высокотехнологичных систем, предназначенных для передачи информации, то можно насчитать более 50 инфотехнологичных составов. Нормативная конкретизация и учет технологических систем в конструкции составов преступлений Нормативное определение Состав преступления Основной Квалифицированный Особо квалифицированный распространение в… информационно-телекоммуникационных сетях / вмешательство в функционирование информационно-телекоммуникационных сетей ч. 3 ст. 137, ч. 1 ст. 1596 УК РФ с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети "Интернет" ч. 1 ст. 1712 УК РФ п. «б» ч. 3 ст. 133, п. «в» ч. 3 ст. 222, п. «в» ч. 3 ст. 2221, п. «в» ч. 3 ст. 2222, ч. 11 ст. 2381, п. «б» ч. 3 ст. 242, п. «г» ч. 2 ст. 2421, п. «в» ч. 2 ст. 3541 УК РФ п. «в» ч. 5 ст. 222, п. «в» ч. 5 ст. 2221, п. «в» ч. 5 ст. 2222, ч. 4 ст. 3541 УК РФ распространение через /с использованием/ электронные, информационно-телекоммуникационные сети (включая сеть "Интернет") ч. 1 ст. 1853 УК РФ п. «б» ч. 2 ст. 2281, ч. 2 ст. 2801, п. в ч. 2 ст. 2804 УК РФ Окончание табл. Нормативное определение Состав преступления Основной Квалифицированный Особо квалифицированный с использованием … электронных или информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети "Интернет" ч. 11 ст. 2581, ч. 2 ст. 2601 УК РФ ч. 2 ст. 2052, ч. 2 ст. 280 УК РФ демонстрацией /с использованием/ в…информационно-телекоммуникационных сетях (включая сеть "Интернет") п. «д» ч. 2 ст. 110, п. «д» ч. 3 ст. 1101, ч. 2 ст. 1102, п. «в» ч. 2 ст. 1512, п. «г» ч. 2 ст. 230, п. «г» ч. 2 ст. 2422, п. «г» ч. 2 ст. 245, п. «б» ч. 2 ст. 2581, п. «б» ч. 3 ст. 2601 УК РФ с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, включая сеть "Интернет" ч. 1 ст. 282, ч. 2 ст. 282 УК РФ ч. 2 ст. 1281 УК РФ Legislative definition and accounting of technological systems in the structure of crimes Legislative definition Corpus delicti Basic Skilled Particularly qualified distribution in ... information and telecommunication networks / interference in the functioning of information and telecommunication networks Part 3 Art. 137, Part 1 Art. 159.6 Criminal Code of the Russian Federation using information and telecommunication networks, including the "Internet" Part 1 Art. 171.2 Criminal Code of the Russian Federation Item “с” Part 3 Art. 222, Item “с” Part 3 Art. 222.1, Item “с” Part 3 Art. 222.2, Part 1.1 Art. 238.1, Item “b” Part 3 Art. 242, Item “d” Part 2 Art. 242.1, Item “с” Part 2 Art. 354.1 Criminal Code of the Russian Federation Item “b” Part 3 Art. 133, Item “с” Part 5 Art. 222, Item “с” Part 5 Art. 222.1, Item “с” Part 5 Art. 222.2, Part 4 Art. 354.1 Criminal Code of the Russian Federation distribution via /using/ electronic, information and telecommunication networks (including the "Internet") Part 1 Art. 185.3 Criminal Code of the Russian Federation Item “b” Part 2 Art. 228.1, Part 2 Art. 280.1, Item “с” Part 2 Art. 280.4 Criminal Code of the Russian Federation using ... electronic or information and telecommunication networks, including the "Internet" Part 1.1 Art. 258.1, Part 2 Art. 260.1 Criminal Code of the Russian Federation Part 2 Art. 205.2, Part 2 Art. 280 Criminal Code of the Russian Federation demonstration / using / in ... information and telecommunication networks (including the "Internet") Item “e” Part 2 Art. 110, Item “e” Part 3 Art. 110.1, Part 2 Art. 110.2, Item “с” Part 2 Art. 151.2, Item “d” Part 2 Art. 230 End of the Table Legislative definition Corpus delicti Basic Skilled Particularly qualified Item “d” Part 2 Art. 242.2, Item “d” Part 2 Art. 245, Item “b” Part 2 Art. 258.1, Item “b” Part 3 Art. 260.1 Criminal Code of the Russian Federation using information and telecommunication networks, including the "Internet" Part 1 Art. 282, Part 2 Art. 282 Criminal Code of the Russian Federation Part 2 Art. 128.1 Criminal Code of the Russian Federation Следует обратить внимание, что ряд статей Особенной части УК РФ содержат скрытую инфотехнологичность. Напрямую не закладывая соответствующий способ в объективную сторону состава, законодатель устанавливает ответственность за деяние, которое может быть совершено исключительно посредством информационно-телекоммуникационных технологий. Например, кража с банковского счета, а равно в отношении электронных денежных средств (п. «г» ч. 3 ст. 158 УК РФ), может быть совершена путем передачи по линиям связи информации, доступ к которой осуществляется с использованием средств вычислительной техники; неправомерное вмешательство в работу Государственной автоматизированной системы РФ «Выборы» (ч. 3 ст. 141 УК РФ) осуществляется посредством противоправного доступа к охраняемой законом компьютерной информации в названной автоматизированной системе; фальсификация реестра владельцев ценных бумаг или системы депозитарного учета (ч.ч. 2, 3 ст. 1701 УК РФ) возможна в результате внесения в информационные ресурсы (реестр владельцев ценных бумаг, систему депозитарного учета) заведомо недостоверных сведений путем доступа к ним, через информационно-коммуникационные системы; в случаях, когда предметом неправомерного оборота средств платежей выступают электронные средства, электронные носители информации, технические устройства, действия предусмотренные ст. 187 УК РФ, совершаются посредством информационно-коммуникационных технологий. Системный анализ статей УК РФ, конкретизирующих рассматриваемый объективный признак, свидетельствует об отсутствии унифицированного подхода к определению информационных ресурсов, используемых в криминальных целях. Видовое же многообразие доступных для пользователей информационно-телекоммуникационных сетей[318] актуализирует вопрос обоснованности конкретизации в уголовно- правовых запретах одной из глобальных сетей. Данные, представленные в таблице, свидетельствуют о широкой терминологической палитре, используемой в нормах УК РФ при конкретизации одного и тот же признака и об отсутствии унифицированного подхода к определению уголовно- правового значения (в одних составах информационно-телекоммуникационный способ отнесен к числу криминообразующих признаков, в других - усиливает наказание). Выявленное отступление от понятийного единства обусловлено, на наш взгляд, поэтапным нормативным закреплением соответствующего признака, дефинирование которого оттачивалось с учетом накопления эмпирического материала, отражающего использование коммуникативного потенциала новых технологий в механизме преступления и совершенствования отраслевого законодательства, а также разнообразием форм применения информационных технологий в противоправных целях, зависящих от криминального деяния. Однако терминологическое многообразие не только актуализирует вопрос о пределах действия норм, закрепляющих рассматриваемый признак, но и о содержательном различии электронных и информационно-телекоммуникационных сетей. В этой части следует обратить внимание, что в отличие от легально определенного термина «информационно-телекоммуникационные сети»[319], понятие «электронные сети» не раскрыто на уровне закона; отсутствует констатация указанного понятия и в специальной литературе. Проведя системный анализ понятий «сеть», характеризующего «совокупность путей, каналов, линий связи и т.п.», и «электронный», означающего «связанный с применением свойств электронов», А.А. Харламова отмечет идентичность указанных выше дефиниций, охватывающих телекоммуникацию, осуществляемую посредством информационных технологий, что, по справедливому замечанию ученого, исключает потребность конкретизации «электронных сетей» в статьях УК РФ (Harlamova, 2016:95-96). Приняв 15 декабря 2022 года постановление № 37 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях в сфере компьютерной информации, а также иных преступлениях, совершенных с использованием электронных или информационно-телекоммуникационных сетей, включая сеть “Интернет”»[320] (далее - Постановление № 37), Пленум Верховного Суда РФ не только дефинировал информационно-телекоммуникационные сети для целей уголовного законодательства, ни и снял с правоприменителя бремя дифференциации электронных и информационно-телекоммуникационные сетей[321], разъяснив в п. 17 Постановления № 37 об едином содержании указанных понятий в уголовных запретах. Учитывая же, что нормативная избыточность подлежит устранению посредством корректировки закона, а не путем расширительного судебного толкования, представляется необходимым исключить из содержания соответствующих статей УК РФ термин «электронные сети». Требуемая правилами юридически техники универсальное определение содержательно схожих признаков и экономия нормативного материала, может быть обеспечена посредством исключения частного понятия «сеть “Интернет”». Перспективы расширения дифференцирующего значения использования информационно-телекоммуникационных сетей в криминальных целях Стремительная цифровая трансформация преступности диктует потребность как теоретического переосмысления базовых институтов уголовного права (например, дематериализация предмета криминальных посягательств стирает физические границы одного из ключевых признаков объекта преступления; виртуализация преступного деяния определяет пересмотр содержания объективной стороны состава, а также изменение подходов к определению стадий и момента окончания преступлений, оценку на пригодность норм о соучастии; обеспечение предупредительной задачи уголовного права определяет трансформацию объема репрессивного воздействия уголовных наказаний, позволяющего ограничивать или лишать «цифровых» прав осужденных и т.д. (Russkevich, 2019:333), так и совершенствования уголовного закона, выступающего регулятором общественных отношений, возникающих в связи с нарушением запретов. Отдельные ученые связывают модернизацию уголовно-правового механизма обеспечения безопасности в информационно-коммуникационном пространстве с расширением квалифицированных составов, содержащих соответствующий объективный признак, предлагая закрепить его в нормах, предусматривающих ответственность за угрозу убийством (ст. 119 УК РФ), развратные действия (ст. 135 УК РФ), призывы к массовым беспорядкам (ст. 212 УК РФ), сбыт прекурсоров наркотических средств или психотропных веществ, сильнодействующих или ядовитых веществ, не являющихся наркотическими средствами или психотропными веществами, либо оборудования для их изготовления или переработки, новых потенциально опасных психоактивных веществ (ст. ст. 2284, 234, 2341 УК РФ) (Golovanova, Gravina, Zaycev, Kashepov & Koshaeva, 201:86). На наш взгляд, репрессивность уголовно-правового регулирования исключает поспешное, лишенное криминологического обоснования реформирование закона. Нормативное расширение дифференцирующего значения использования информационно-телекоммуникационных сетей в криминальных целях должно быть направлено не на оперативное решение частных задач борьбы с отдельными посягательствами, а должно иметь достаточные социально-правовые основания и соответствовать правилам юридической техники. Отмечая очевидную необязательность влияния применения информационных технологий на степень общественной опасности значительной части криминальных деяний (например, социальная вредность разглашения сведений, составляющих коммерческую, налоговую или банковскую тайну, мошенничества, вымогательства и др., принципиально не меняется в случае отправки «секретных документов» электронным письмом, а не передачи в процессе очного контакта, обмана или угроз высказанных лично потерпевшему, а не переданных через Skype или WhatsApp) (Russkevich, 2017а:76), ряд специалистов справедливо указывают, что появление нового (информационного) способа совершения преступления априори не свидетельствует о том, что он является более опасным, чем традиционный, а во многом указывает на проблему отставания социального контроля от развития общества и изменения преступности (Russkevich, Dmitrenko & Kadnikov, 2022:590). В этой части следует обратить внимание на составы, в которых квалифицирующее значение информационно-технологичного способа определено без учета требования об обязательности существенного перепада в уровне общественной опасности деяния, отнесенного к квалифицированному составу (Kruglikov & Vasilevsky, 2002:182-184). Так, принимая в 2022 году решение о дифференциации ответственности за понуждение несовершеннолетнего к действиям сексуального характера, законодатель установил более строгие санкции за понуждение, совершенное с использованием… информационно-телекоммуникационных сетей (в том числе сети “Интернет”) (п. «б» ч. 3 ст. 133 УК РФ)[322]. Однако адресность педофильного посягательства исключает существенное повышение уровня общественной опасности понуждения к действиям сексуального характера, совершаемого посредством коммуникационного потенциала соответствующих технологий. Будучи реальными и действительными, угрозы, переданные путем конклюдентных действий, устных высказываний, столь же социально вредны, как и доведенные до потерпевшего через мессенджеры, социальные сети и т.п. (Milyukov & Skripchenko, 2022:584). В условиях высокой социальной востребованности достижений четвертой промышленной революции расширение дифференцирующего значения рассматриваемого способа может свести на нет реализацию основных составов, предусмотренных статьями УК РФ, в которых данный объективный признак найдет закрепление. Стремительное вытеснение офлайн общения дистанционным переводит личный контакт из правила в исключение, а следовательно, и признак, возведенный в ранг отягчающего, становиться нормой для большинства деяний, зафиксированных в основном составе, что нарушает правило конструирования квалифицированных составов - нехарактерность квалифицирующего признака для деяний основного состава (Kruglikov &Vasilevsky, 2002:182-184). Отступление от данного правила очевидно, на наш взгляд, в составах, предусматривающих ответственность за оборот порнографических материалов и предметов, в том числе с порнографическим изображением несовершеннолетних. Обеспечивая конфиденциальность, доступность, оперативность передачи - получения информации, социальные сети, электронные ресурсы, интернет-страницы, выступают на сегодняшний день основной площадкой, через которую осуществляется рекламирование, распространение и публичная демонстрация порнографических материалов. Так, по данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ[323], 87 % осужденным за оборот порнографических материалов в 2020 г. вменялся признак использования информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети “Интернет” (п. «б» ч. 3 ст. 242, п. «г» ч. 2 ст. 2421 УК РФ), в 2021 и 2022 г. по указанной норме понесли наказание 88 % осужденных. Прогрессирующая зависимость социума от информационно-телекоммуникационных технологий определит дальнейшую криминальную экспансию виртуального пространства, что и при неизменном числе инфотехнологичных составов, грозит увеличением норм, конструкция которых не соответствует требованиям нехарактерности квалифицирующего признака для большинства деяний, зафиксированных в основном составе (Kruglikov & Vasilevsky, 2002:183), что в свою очередь повлечет искусственное повышение степени опасности преступности. Накопленный же опыт реализации закона свидетельствует о том, что завышенная легальная оценка общественной опасности деяния компенсируется судебной депенализацией (Babaev, Pudovochkin, 2021:30; Momotov, 2023:124; Guk & Korshunova, 2020:106; Milyukov & Skripchenko, 2022:586). Широкий арсенал средств индивидуализации мер государственного принуждения позволяет органам уголовной юстиции не только назначать наказание в пределах медианы санкций, но и «выйти» за нижние ее границы. Разновекторность же легальной и судебной политики свидетельствует об ослаблении социального предназначения криминальной отрасли (Shulman, 1952:324), сигнализируя о необходимости реверсивной корректировки закона. Тотальность и мультивариативность использования информационно-телекоммуникационных сетей в преступной деятельности актуализирует вопрос определения границ, в рамках которых задействованность коммуникационных резервов соответствующих технологий будет образовывать механизм преступного деяния, значимость которого возросла в связи с расширительным толкованием Пленумом Верховного Суда РФ соответствующего объективного признака применительно к составу п. «б» ст. 2 ст. 2281 УК РФ. Ориентируя суды на вменение «использования электронных или информационно-телекоммуникационных сетей, включая сеть “Интернет”» в случаях использования лицом указанных сетей для выполнения хотя бы одного из умышленных действий, создающих условия для совершения соответствующего преступления или входящих в его объективную сторону (здесь и далее курсив наш - авт.), независимо от стадии совершения преступления (п. 20 Постановления № 37), высший судебный орган, по сути, перевел отдельные виды вспомогательного применения соответствующих технологий в инструментальное. Так, приводимые Пленумом примеры действий, образующих «использование» соответствующих технологических систем при незаконном сбыте наркотических средств: подыскание источника незаконного приобретения наркотических средств с целью сбыта; подыскание соучастников незаконной деятельности по сбыту; размещение информации для приобретателей наркотических средств; поддержание связи между соучастниками в ходе подготовки и совершения преступления, «выходят» за содержание деяния, охватывающего сбыт наркотических средств. Очевидно, что в основе данного подхода лежит дефиниция «сбыта», содержащаяся в п. 13 постановления от 15 июня 2006 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами»[324] которая в 2015 г.[325] подверглось существенной корректировке. Отказавшись в новом понятии «сбыта» от действия - передача (любым способом) наркотиков, в пользу деятельности, направленной на реализацию наркотиков, Пленум Верховного Суда РФ своим толкованием существенно расширил содержание криминального деяния, сдвинув и момент юридического окончания преступления на более раннюю стадию, и момент начала выполнения объективной стороны, фактически пенализировав незаконные сделки с наркотическими средствами. Широкий временной промежуток и набор действий, охватываемых деятельностью, которые образуют сбыт и не находятся в прямой зависимости от фактического получения наркотика приобретателем у сбытчика, определяют расширительное толкование высшим судебным органом «использования» информационно-телекоммуникационных сетей при сбыте в п. 20 Постановлении № 37. Высокая социальная опасность преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотических средств, прогрессирующая в случаях задействованности коммуникационного потенциала соответствующих технологий, обеспечивающих неуязвимость виновного и открывающих неограниченные возможности по вовлечению в нелегальную деятельность большого числа лиц, снижает остроту вопроса выдержанности действующего судебного определения «использования» в рамках принципов законности и справедливости. Однако системность реализации закона может послужить основой для расширительного толкования признака «использование информационно-телекоммуникационных сетей» и в рамках других составов преступлений, в том числе и не связанных со сбытом предметов, изъятых или ограниченных в обороте (разъяснения п. 20 Постановления № 37 не ограничены отдельными видами составов), тая угрозы судебной пенализации деяний, объективная сторона которых охватывает соответствующий способ. В итоге мы вновь рискуем искусственно повысить общественную опасность преступности, что повлечет расширение сферы применения уголовного наказания, увеличение числа лиц, имеющих судимость, обременяющих социум. Учитывая, что те же самые требования (вероятная распространенность на практике (типичность); нехарактерность для большинства криминальных деяний; безусловность (обязательность) перепада в уровне общественной опасности; строгая направленность влияния), предъявляются и к содержанию обстоятельств, отягчающих наказание, утрачивает свою актуальность и предложение отдельных ученых учитывать использование информационно-коммуникационных технологий в криминальных целях при назначения наказания, что может быть обеспеченно посредством внесения соответствующих дополнений в ст. 63 УК РФ (Bukalerova, Utorova & Sizov, 2020:74; Shutova, 2015:206). Нельзя не отметить, что в отечественной доктрине высказываются и более прогрессивные предложения дифференциации наказания лицам, совершившим преступления с использованием информационных систем. Критически оценивая отнесение к отягчающим обстоятельствам простое криминальное использование новых технологий, исключающее обязательную интенсификацию общественной опасности деяния, Е.А. Русскевич предлагает в числе отягчающих обстоятельств закрепить только такое использование информационных технологий, которое обеспечивает анонимность злоумышленника. Существенные трудности в процессе раскрытия и расследования преступления, возникающие в связи с «неправомерным сокрытием либо изменением идентификаторов информационно-коммуникационных технологий», обеспечивают требуемый для отягчающего обстоятельства, значимый перепад в уровне общественной опасности деяния (Russkevich, 2019:126-127). Отмечая рациональность указанного предложения, следует обратить внимание, что для преступников свойственны действия, направленные на сокрытие своей причастности к криминальному деянию, а также противодействие правоохранительным органам в раскрытии преступления. Оценивая любое воспрепятствование органам уголовной юстиции со стороны виновного как способ защиты, государство не порицает указанную деятельность. Реализация же предложения Е.А. Русскевич об усилении наказания лицам, использующим информационные технологии в целях избежать уголовного преследования, повлечет отступление от базовых положений равенства граждан перед законом и праве не свидетельствовать против себя самого, определяя уязвимость уголовной репрессии в случаях ревизии на предмет соответствия Конституции РФ. На наш взгляд, решение о расширении дифференцирующего значения анализируемого объективного признака может быть продиктовано появлением в обществе не урегулированных законом общественных отношений, порождающих деяния, представляющие опасность либо для обеспечения унифицированного нормативного определения смежных преступных деяний. Ретроспективный характер действия уголовного закона ограничивает регулятивную функцию адекватной оценкой общественной опасности фиксируемых социальных изменений. Прогрессивно развивающаяся сфера информационных технологий[326] интенсифицирует цифровую уязвимость граждан, общество и государство перед новыми угрозами тотальной информатизации, определяя потребность криминализации деяний, социальная опасность которых требует строгих санкций. При этом установление новых запретов, по справедливому замечанию Е.А. Русскевич, должна исключать нормативную избыточность посредством закрепления «цифровых двойников» традиционных преступных деяний (Russkevich, 2017b:75). Возникшая в результате «точечной» модификации закона нормативная рассогласованность в определении смежных составов исключает реализацию принципов равенства и справедливости, актуализируя потребность дополнения отдельных норм квалифицирующим признаком, охватывающим использование информационного-телекоммуникационных технологий. Например, устанавливав в 2020 г. более строгую санкцию за клевету, совершенную с использованием информационно- телекоммуникационных сетей, включая сеть “Интернет” (ч. 2 ст. 1281 УК РФ)[327], законодатель оставил без внимания специальный состав, предусматривающий ответственность за посягательство на честь и достоинство судьи, присяжного заседателя, прокурора, следователя, лицо, производящего дознание, сотрудника органов принудительного исполнения РФ (ст. 2981 УК РФ). Отсутствует рассматриваемый признак и в числе квалифицирующих состава вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления (ст. 150 УК РФ), в отличии от объективно схожего состава, предусматривающего ответственность за вовлечение несовершеннолетнего в совершение действия, представляющих опасность для жизни несовершенного (п. «в» ч. 2 ст. 1512 УК РФ). Однако и решения об упорядочении и унификации нормативного материала должны превращать закон в удобный инструмент воздействия на социально неприемлемые формы поведения. Критику в этой части вызывает нормативное определение анализируемого объективного признака в составах, предусматривающих ответственность за распространение деструктивной информации. Например, конструкция п. «д» ч. 2 ст. 3 ст. 1101 УК РФ дезориентирует правоприменителя при квалификации действий, образующих персонализированное склонение к суицидальному поведению посредством информационных ресурсов, что влечет разную правовую оценку объективного схожих деяний: в одних случаях суды исключают из обвинения указанный признак, ссылаясь на использование индивидуального канала связи между преступником и потерпевшим, что исключает признак публичности, являющийся обязательным для состава п. «д» ч. 2 ст. 3 ст. 1101 УК РФ[328], в других - не усматривают препятствий для осуждения по указанной норме, не смотря на создание виновным закрытого канала связи с потерпевшим, для склонения к самоубийству[329]. Значимость уголовно-правовых ресурсов в механизме обеспечения безопасности в информационно-коммуникационном пространстве определяет высокие требования к «качеству» охранительных норм, обеспечиваемого криминологической обоснованностью и соответствием правил юридической техники. Заключение Задействованность трансляционного потенциала информационно-телекоммуникационных сетей в криминальных целях определила расширение числа составов, прямо или косвенно охватывающих указанный способ в числе конструктивных или квалифицирующих признаков. Поэтапный нормативный учет нового (информационного) способа совершения преступления определил избыточную казуичность и понятийную рассогласованность законодательного определения уголовно-правовых запретов, препятствующих унифицированному правоприменению. Восполнив в 2022 г. дефицит ориентирующих разъяснений по вопросам квалификации деяний в сфере компьютерной информации и преступлений, совершаемых с использованием высоких технологий, Пленум Верховного Суда РФ не только заложил основу для формирования практики в едином ключе, но и снял с правоприменителя бремя дифференциации электронных и информационно-телекоммуникационные сетей, разъяснив об едином содержании указанных понятий в уголовных запретах. Учитывая же, что нормативная избыточность подлежит устранению посредством реформирования закона, а не путем расширительного судебного толкования, представляется необходимым исключить из содержания соответствующих статей УК РФ термин «электронные сети» и указание на одну из глобальных сетей. Реализация указанных предложений обеспечит требуемое правилами юридической техники универсальное определение соответствующего объективного признака как «использование информационно-телекоммуникационных сетей». Стремительная цифровая трансформация преступности определяет высокую значимость уголовно-правового регулирования, которое, по мнению отдельных ученых, требует модернизации, обеспечивающей более строгое государственное порицание лиц, задействующих информационные технологии в криминальных целях. Реализация указанного предложения в условиях прогрессирующей зависимости социума от информационно-телекоммуникационных технологий повлечет увеличение норм, конструкция которых не соответствует требованиям нехарактерности квалифицирующего признака для деяний, зафиксированных в основном составе, что грозит искусственным повышением степени опасности преступности. Накопленный опыт реализации закона свидетельствует о компенсации судебной депенализацией завышенной легальной оценки общественной опасности деяний. Разновекторность же легальной и судебной политики потребует реверсивной корректировки закона. Тотальность и мультивариативность использования информационно-телекоммуникационных сетей в преступной деятельности актуализирует вопрос определения границ, в рамках которых задействованность коммуникационных резервов соответствующих технологий, будет образовывать механизм преступного деяния, значимость которого возросла в связи с расширительным толкованием Пленумом Верховного Суда РФ соответствующего объективного признака применительно к составу п. «б» ст. 2 ст. 2281 УК РФ. Ориентируя суды на его вменение в случаях использования лицом указанных информационно-телекоммуникационных сетей для выполнения хотя бы одного из умышленных действий, создающих условия для совершения преступления или входящих в его объективную сторону, Пленум, по сути, перевел отдельные виды вспомогательного применения соответствующих технологий в инструментальное. Высокая социальная опасность преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотиков, прогрессирующая в случаях задействованности коммуникационного потенциала соответствующих технологий, снижает остроту вопроса выдержанности судебного толкования в рамках принципов законности и справедливости. Однако системность реализации закона может послужить основой для широкого определения указанного признака и в рамках других составов, тая угрозы судебной пенализации деяний, объективная сторона которых охватывает соответствующий способ, что повлечет увеличение числа лиц, имеющих судимость, обременяющих социум. Репрессивность уголовно-правового регулирования исключает поспешное, лишенное криминологического обоснования реформирование закона. Исключая на сегодняшний день потребность увеличения квалифицированных составов, охватывающих новый (информационный) способ совершения преступления, следует отметить, что решение о расширении дифференцирующего значения анализируемого объективного признака может быть продиктовано появлением в обществе не урегулированных законом общественных отношений, порождающих деяния, представляющие опасность либо для обеспечения унифицированного нормативного определения смежных преступных деяний.

Об авторах

Нина Юрьевна Скрипченко

Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова

Автор, ответственный за переписку.
Email: n.skripchenko@narfu.ru
ORCID iD: 0000-0003-2445-2231
SPIN-код: 9849-8083

доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного права и процесса

163002, Российская Федерация, г. Архангельске, наб. Северной Двины, д. 17

Список литературы