Nomothetae: проект конституционной реформы Фридриха Хайека

Полный текст

«Ростен: …иными словами, если бы у Вас была возможность… изменить историю США и внести определенные поправки в американскую Конституцию, то мы могли бы избежать многих современных проблем. Хайек: Да, определенно -»[169]. Введение Однажды великий австрийский экономист и социальный философ Фридрих Хайек шутя подметил, что за всю свою жизнь сделал лишь одно открытие и два изобретения (Caldwell, 2004:206). Открытием он считал теорию «дисперсно распределенного знания» (dispersed knowledge). Что же до изобретений, то ими были его идея денационализации денег и проект радикальной конституционной реформы. Таковы, если верить Хайеку, важнейшие результаты его научного творчества. Практически все они получили широкое признание в наши дни. Теория дисперсно распределенного знания, собираемого и передаваемого через систему свободно формирующихся рыночных цен, уже давно стала частью фундамента современной экономической науки (Kapelyushnikov, 1989:16); идея денационализации денег и вытекающей из этого конкуренции частных валют внезапно получила вторую жизнь с развитием криптовалютных активов (Mikhailov, 2021:54). Единственное изобретение Хайека, которое все еще ждет своего признания, это его проект конституционной реформы[170]. Причины, по которым данный проект до сих пор относительно малоизвестен в научном сообществе, понять несложно. Большую часть жизни Хайек, по меткому замечанию П.Ю. Рахшмира, был «своим среди чужих, чужим среди своих» (Rahshmir, 2012:54). Было непросто найти с ним общий теоретический язык, особенно в эпоху тотальной критики «безнадежно устаревшего» классического либерализма. Хайека считали эдаким «динозавром», отголоском далекого прошлого (Tebble, 2010:130). Но что еще важнее, само содержание его проекта конституционной реформы далеко не всегда воспринималось исследователями с должной точностью. Речь идет как о явных ошибках[171], так и о невнимании к ряду важных нюансов. Поспешная критика - тоже не редкость. Критикуя Хайека за «утопизм», комментаторы иногда забывают, что ученый с самого начала не позиционировал свой проект реформы как некую детальную инструкцию (Hayek, 1982c:107). Даже не будучи реализованным буквально, проект остается методологически ценной теоретической моделью, основанной на междисциплинарном подходе и способной стимулировать творческий поиск новых политических форм для ответа на вызовы современности. Аналогичным образом, не был этот проект и полноценным воплощением политико-правовых идеалов Хайека: рассуждая о процедуре голосования, он не забыл сделать оговорку, что именно жребий способен гораздо лучше выявить волю народа, нежели выборы (Hayek, 1982c:32). Если бы не императивы демократического века, сделавшего выборы неотъемлемой частью политического процесса, то кто знает, как бы выглядел хайекианский конституционный идеал. В любом случае трудности при восприятии концепции Хайека регулярно возникают, и преодолеть их можно лишь путем системного рассмотрения его проекта конституционной реформы в более широком теоретическом контексте. На наш взгляд, такое системное рассмотрение проекта конституционной реформы Хайека предполагает учет по меньшей мере трех аспектов: теоретического, институционального и «антропологического». Теоретический аспект реформы связан с пониманием главной цели проекта реформы, а также с концептуальными предпосылками его реализации. Второй, институциональный аспект реформы, описывает ту структуру высших органов публичной власти, которая должна наилучшим образом способствовать достижению обозначенных в проекте целей. И наконец третий, «антропологический» аспект конституционной реформы, призван обратить внимание на особую важность того «когнитивного стиля», который присущ различным представителям публичной власти как отдельным индивидам. Взятые в единстве, эти три аспекта позволяют осмыслить проект Хайека на всех уровнях социальной онтологии, начиная с уровня абстрактных институциональных структур и заканчивая уровнем конкретных индивидов. С методологической точки зрения это вполне соответствует задаче системной реконструкции хайековского проекта. Следуя избранному методу, мы сможем не только получить достаточно полное представление об интересующем нас проекте, но и адекватно оценить степень его актуальности в современных условиях. Далее мы последовательно рассмотрим каждый из трех названных выше аспектов, начав с наиболее фундаментального из них - теоретического. Теоретический аспект Может главная драма социальной теории и разыгрывается между «структурой» и «индивидом», мы едва ли поймем ее смысл, если предварительно не проясним некоторые теоретические моменты. В случае проекта конституционной реформы Хайека одним из важнейших моментов такого рода является общий взгляд ученого на современное состояние Цивилизации. Последняя, по его мнению, столкнулась в XX веке с целым рядом серьезных угроз, ключевое значение среди которых отведено угрозе постепенного разрушения западной традиции конституционного правления[172]. Сохранение данной традиции предполагает не только ее частичное переосмысление с учетом современного опыта, но и достаточно радикальное преобразование системы высших органов власти демократических государств. План такого преобразования составляет основное содержание интересующего нас проекта конституционных трансформаций, поэтому, если мы хотим понять его суть, нам потребуется подробнее изучить те угрозы для конституционного правления, которые, собственно, и заставили Хайека задуматься о необходимости радикальных изменений в сфере конституционного порядка. В конце концов, какими бы радикальными ни казались эти предложения, целью их было не столько прогрессивное улучшение существующей системы, сколько консервативное сохранение некогда великих конституционных идеалов, оказавшихся под угрозой исчезновения. Стоит ли говорить, что факторы, несущие угрозу конституционному идеалу Хайека, весьма разнообразны. К ним можно отнести как утрату особой культуры правового мышления, необходимой для понимания унаследованных конституционных традиций, так и некоторые негативные изменения в сложившейся системе органов публичной власти. Однако той конкретной проблемой, на решение которой проект конституционной реформы ориентирован наиболее непосредственным образом, является проблема сосредоточения в одном и том же органе государственной власти - парламенте - двух плохо совместимых друг с другом полномочий. Таковыми являются полномочие провозглашать общеобязательные правила справедливого поведения[173] и полномочие принимать решения об использовании вверенных государству ресурсов для достижения тех или иных конкретных целей. Хайек считает, что до тех пор, пока оба этих полномочия находятся в руках одной и той же группы людей (института), насущные вопросы целесообразного использования ресурсов будут неизбежно доминировать над вопросами справедливости (Hayek, 1990c:101). Абстрактные правила справедливости, основанные на общих принципах собственности, контракта и деликта, будут все чаще приноситься в жертву конкретным интересам отдельных групп, перераспределение ресурсов в пользу которых является непременным условием сохранения власти в массовом демократическом обществе. Как итог, конституционный идеал верховенства общеобязательных правил справедливости над конкретными целями и частными интересами подвергнется существенной деградации, и в конечном счете - полному разрушению. Чтобы предотвратить крушение конституционного идеала, а следовательно и той выдающейся Цивилизации, что на нем основана, необходимо как на теоретическом, так и на институциональном уровне четко разделить несовместимые друг с другом полномочия. Полномочие распоряжаться вверенными государству ресурсами должно быть отделено от полномочий в сфере провозглашения общеобязательных правил справедливости (Hayek, 1990a:112). Именно такое разделение является главной целью, определяющей каждый из аспектов конституционной реформы. С точки зрения теоретического аспекта реформы эта идея разделения полномочий выражается в целом ряде научно-теоретических и научно-практических моментов. Что касается первой, научно-теоретической составляющей, то таковая представлена рассуждением Хайека о сущности общеобязательных правил справедливого поведения. Чем четче будет описана сущность особого рода правил, определяемых Хайеком как «правила справедливости», тем легче будет институционально обособить деятельность по провозглашению этих правил от иного рода деятельности публично-властных акторов. В самом первом приближении сущность правил справедливости описывается через ряд формальных признаков, позволяющих отличить правила справедливости (или, как Хайек еще их называл, nomos) от любых других правил и распоряжений[174]. К таким признакам относятся абстрактный характер правил справедливости, общеобязательность, универсальная применимость, юридическая определенность, долгосрочный характер и т. д.[175] Не все правила, обладающие данными атрибутами, автоматически являются правилами справедливости. Зафиксированные в акте парламента нормы вполне могут обладать описанными выше признаками, однако при этом не быть выражением принципов справедливости. Например, правила справедливой судебной процедуры. Несмотря на свое название, они не были отнесены Хайеком к числу «правил справедливого поведения» (Hayek, 1982b:125). В этом смысле идея Хайека об отделении правил справедливости от иной организационной деятельности государства не сводится к идее разделения законодательной и исполнительной власти. Недооценка этого момента чревата риском излишне упрощенной интерпретации хайековского проекта, ввиду чего мы обращаем на него особое внимание. И пусть эти тонкости требуют отдельного исследования, для целей текущего изложения достаточно пока отметить, что с точки зрения Хайека правила справедливости представляют собой абстрактные положения частного[176] права (Hayek, 1967:169), служащего стабильной основой для взаимодействия независимых индивидов путем как можно более четкого определения границ их свободной деятельности. Характерно, что именно универсальные нормы частного права Хайек считал базисом всей правовой системы. Нормы конституционного права, регламентирующего вопросы устройства высших органов государственной власти, он рассматривал лишь как организационное дополнение, призванное обеспечить лучшую реализацию частно-правовых норм (Hayek, 1982а:134). Примером такого «дополнения» оказывается и конституционная реформа Хайека, направленная на «вызволение» частного права из той пучины административных распоряжений, в которой оно утонуло, как только попало под влияние управленческой одержимости интервенционистских парламентов[177]. Чтобы сделать это, необходимо для начала оживить ясное сознание уникального цивилизационного статуса частного права как системы абстрактных правил справедливости, фундаментально отличных от прочих приказов государства (Hayek, 1982c:107). Подобное «оживление», выраженное в разработке более точного понятия правил справедливости, составляет первый научно-теоретический подступ к будущей конституционной реформе. Следом за этим научно-теоретическим этапом идет этап научно-практический, связанный с привнесением соответствующих теоретических положений в юридическую реальность. На данном этапе Хайек предлагает целый ряд мер. Ключевой среди них является юридическое закрепление научного определения правил справедливости в самой первой («базовой») статье гипотетической конституции (Hayek, 1982c: 109). Согласно этой статье, правилами справедливого поведения будут признаваться общеобязательные и универсально применимые абстрактные правила разграничения приватных сфер граждан, призванные как можно более определенным и стабильным образом очертить защищенную область их свободных действий. Также должно быть указано, что «в нормальные времена, и за исключением некоторых четко определенных экстренных ситуаций, человек может быть ограничен в возможности делать то, что он хочет, или принужден к совершению определенных действий, только в соответствии с общепризнанными правилами справедливого поведения» (Hayek, 1982c:109). По мнению Хайека, такое формальное закрепление научного определения справедливости в первой статье конституции может стать фундаментом для политической системы, в которой функции провозглашения правил справедливости и функции распоряжения ресурсами посредством конкретных приказов никогда не будут смешаны друг с другом или же отданы в одни и те же руки. Что же касается других статей конституции, то Хайек не дает их исчерпывающего описания. Он считает, что конкретное содержание конституционного текста определяется конкретными социальными ситуациями, порождающими необходимость вербально проговаривать и формально закреплять те или иные границы человеческого поведения (Hayek, 1982c:108). До тех пор, пока верховенство права благополучно поддерживается неписаными традициями или иного рода элементами обычного образа поведения, в письменном закреплении правил нет особой нужды. Впрочем, есть и такие правила, формально закрепление которых в тексте конституции представляется Хайеку в высшей степени необходимым. В качестве примера правил такого рода можно взять конституционно закрепленные гарантии беспрепятственного оборота частных денег. Как отмечает ученый, «любые гарантии против давления и других злоупотреблений правительственной властью… будут неэффективными до тех пор, пока не будет устранен контроль правительства над производством денег» (Hayek, 1982c:148), ввиду чего всякая подлинная конституция должна содержать норму о запрете правительственного вмешательства в частное денежное обращение. В формулировке Хайека данная норма устанавливает, что «парламент не должен принимать законов, ограничивающих право индивида сберегать, совершать покупки, ссужать, заключать договоры, вести расчеты и содержать счета с использованием любой разновидности денег, какую он только пожелает» (Hayek, 1982c:148). Помимо конкретных статей, содержащих определение правил справедливости и запрет на государственное вмешательство в сферу свободной конкуренции валют, есть и ряд других положений, конституционное закрепление которых Хайек прямо предусматривает. Эти положения касаются некоторых деталей вроде фиксированного размера жалования членов тех или иных органов представительной и судебной власти[178], и пока что не представляют для нас существенного интереса. Очевидно, что помимо этих прямо оговоренных элементов конституционного текста в нем будут присутствовать статьи, определяющие порядок формирования и функционирования высших органов публичной власти, речь о которых пойдет во время рассмотрения институционального уровня хайековской конституционной реформы[179]. В остальном же, как мы отметили выше, содержания гипотетического конституционного текста Хайек в подробностях не оговаривает. По большей части это связано с тем, что конституция представляет собой «правила организации» и не обязана содержать правил справедливости, определяющих сферу свободной деятельности индивида (Hayek, 1982c:122). Задача определения правил справедливости, составляющих гражданское и уголовное материальное право, возлагается преимущественно на судей, действующих в стиле common law. Неудивительно, что и вопрос о перечислении в конституции тех или иных прав и свобод человека также не кажется Хайеку вопросом первостепенной важности. Более того, ученый относится к подобному перечислению с известной осторожностью[180]. Он не только довольно сдержанно отзывается о право-перечисляющей Всеобщей декларации прав человека 1948 года, характеризуя ее как написанный на языке «организационного жаргона» продукт интеллектуальной культуры «социальных философов … далеких от идеи свободного общества» (Hayek, 1982b:105), но и в целом указывает на различные риски, которыми сопровождается страсть к перечислению прав различного свойства. Обособляя одни права, мы, даже сами того не желая, нивелируем статус других, подчас более важных прав (Hayek, 1982c:110). В условиях новой технологической реальности этот тезис становится особенно актуальным. И хотя полного отрицания такого способа юридического закрепления правового статуса личности мы не находим, трудно сказать, насколько полно те или иные права человека были бы отражены в тексте гипотетической конституции Хайека. Таковы некоторые научные и юридико-технические предпосылки проекта конституционной реформы Хайека, образующие ее «теоретический» уровень. Главная роль здесь принадлежит базовой статье конституции, юридически закрепляющей четкое понятие общеобязательных правил справедливого поведения. Как только это определение будет закреплено и практически воспринято юридическим мышлением, можно будет перейти от теоретического уровня реформы к следующему ее уровню - институциональному. На этом уровне научное понимание сущности правил справедливости используется для как можно более четкого институционального разделения между теми, кто занимается провозглашением абстрактных правил справедливости, и теми, кто опирается на конкретные распоряжения как инструмент управления вверенными государству ресурсами. Институциональный аспект Чтобы понять, каким образом Хайек планирует институционально разделить два несовместимых типа полномочий, будет не лишним кратко рассмотреть историю их необоснованного слияния. Для Хайека наиболее важным примером подобного слияния является история высших представительных органов Великобритании. По замечанию ученого, еще в конце XVIII в. смешение двух принципиально разных функций не было характерно для великобританских институтов. Палата Общин имела право распоряжаться казной, но не правилами справедливости[181]. Окончательное решение вопроса о том, что следует считать общеобязательными правилами справедливости, находилось в ведении Палаты Лордов как своеобразного верховного суда. Именно такое положение дел Хайек находит наиболее предпочтительным[182]. Вот только просуществовало оно сравнительно недолго и в конце концов перешло к совершенно иному положению дел, при котором демократически избранный орган получил не только контроль над правительством через посредство своих бюджетных полномочий, но и освященное идеологией «неограниченного народного суверенитета» право устанавливать для обычных граждан общеобязательные правила справедливого поведения. Подобная ситуация характерна не только для Великобритании, но и для США, которые, если верить Хайеку, нельзя назвать образцовым примером политического порядка по той же самой причине: текущими задачами правительства и долгосрочными правилами справедливости занимаются одни и те же люди. В свете этих рассуждений Хайека относительно судьбы высших органов публичной власти англо-саксонских государств становится понятным и смысл его плана по институциональному обособлению двух плохо совместимых друг с другом полномочий. В самом общем виде этот план заключается в том, чтобы лишить демократически избираемый парламент его «совмещенных» полномочий и вернуть органы публичной власти к такому состоянию, при котором задача провозглашения правил справедливости и задачи управления ресурсами в конкретных ситуациях вновь будут исполняться двумя различными органами (Hayek, 1982c: 105-106). Таковыми в теории Хайека являются Законодательное Собрание (Nomothetae[183]) и Правительственное Собрание. Разделив соответствующие функции между данными представительными органами, Хайек планирует на институциональном уровне решить проблему необоснованной концентрации власти в руках демократического парламента-правительства и хоть как-то замедлить неминуемую деградацию идеала верховенства права в западных обществах[184]. Как таковое, разделение функций между Правительственным Собранием и Законодательным Собранием выглядит следующим образом. К ведению Законодательного Собрания относятся провозглашение и модификация[185] выработанных обычаем и судебной практикой общеобязательных правил справедливости (гражданское и уголовное право), регулирующих взаимоотношения частных лиц, а также контроль за деятельностью Правительственного Собрания. Если последнее будет издавать нормативные акты (в сфере финансов, здравоохранения, социального обеспечения и проч.), вступающие в противоречие с общеобязательными принципами справедливости, то такие правила не получат санкции Законодательного Собрания (Hayek, 1982c:115)[186]. Особенно это касается налогового и процессуального права. Общие принципы налогообложения определяются Законодательным Собранием, в то время как решение о конкретном объеме налоговых сборов и путях их расходования вырабатывается правительством (Hayek, 1990c:103). Процессуальное право может частично разрабатываться Правительственным Собранием, но подлежит особому контролю со стороны Законодательного Собрания. В этом плане Законодательному Собранию принадлежат как законотворческие, так и контрольно-надзорные полномочия в тех сферах публичного права, которые сами по себе не относятся к «подлинному законодательству» в смысле правил справедливости, но, тем не менее, должны учитывать принципы справедливости. Правительственное Собрание, в свою очередь, может не просто модифицировать уже существующую практику, но полноценно создавать указания по наиболее оптимальному управлению вверенными ему ресурсами для решения тех или иных общественно значимых проблем. Предполагается, что Законодательное Собрание не сможет вмешаться в эту административно-управленческую область уже в силу одного характера своих общеобязательных постановлений. Трудно управлять конкретными ресурсами при помощи универсально применимых абстрактных правил. Если Законодательное Собрание все же каким-то образом вмешается в сферу правительственной деятельности, то Правительственное Собрание сможет оспорить действия Законодательного Собрания в специально учрежденной для таких случаев судебной инстанции (Hayek, 1982c:107). Аналогичным образом, ординарные суды также могут проверять применяемые к частным лицам постановления Законодательного Собрания с точки зрения того, насколько они соответствуют конституционно установленной форме общеобязательных абстрактных правил справедливости (Hayek, 1982c:109). Ни граждане, ни правительство не являются беззащитными перед лицом конституционно ограниченного Законодательного Собрания, хотя, в конечном счете, именно ему отведено центральное место в проекте конституционной реформы. Такое противопоставление исполнительной власти в лице Правительственного Собрания и законодательной власти в лице Законодательного Собрания, которое обычно возникает при сопоставлении парламента и правительства, не должно отвлечь нас от того факта, что оба этих органа являются представительными, формируются через механизм выборов (Hayek, 1982c:112). Применительно к каждому из Собраний данный механизм обладает рядом особенностей, позволяющих предотвратить попадание законодательной и исполнительной власти в одни и те же руки (Hayek, 1982c:112). Что касается Правительственного Собрания, то демократический механизм его формирования мало чем отличается от стандартной избирательной процедуры любого современного парламента (Hayek, 1982c:119). По мнению Хайека, деятельность современных парламентов настолько тесно переплетена с правительственными задачами по целесообразному управлению ресурсами, что в сущности эти парламенты представляют собой не подлинно законодательную (правила справедливости), а исполнительную власть. Для выполнения правительственных задач они пригодны и в той форме, в которой существуют сегодня. Исправлению подлежат лишь некоторые особенности. Во-первых, данное собрание должно быть строго ограничено рамками правил справедливости. Правительственное указание частному лицу, которое нарушает правила справедливости, не может иметь силы. Принуждение гражданина к исполнению такого указания недопустимо. Во-вторых, признавая допустимость формирования Правительственного Собрания на основе конкуренции различных политических партий, Хайек предлагает ограничить круг тех, кто может принимать участие в голосовании за депутатов данного представительного органа. Права голоса лишаются государственные служащие, пенсионеры (all who received pensions) и любые иные лица, живущие на государственные пособия (Hayek, 1982c: 119). Люди, чье благосостояние существенным образом зависит от государства, не должны влиять на его решения по текущим бюджетным вопросам. Впрочем, это не значит, что зависимые от правительственных выплат люди полностью лишаются избирательных прав. Не имея возможности проголосовать за членов Правительственного Собрания, озабоченного целесообразным использованием ресурсов, они, тем не менее, могут проголосовать за членов Законодательного Собрания. Полномочия этого собрания ограничены формированием системы универсально применимых абстрактных правил частного права, а значит и прицельных бюджетных перераспределений от такого собрания добиться не получится. Голосовать могут как свободные собственники, так и государственные люди. При этом выборы в Законодательное Собрание характеризуются рядом отличительных особенностей, не свойственных выборам в Правительственное Собрание. Главной особенностью выборов в Законодательное Собрание является то, что в их основе лежит не партийный, а поколенческий принцип. Представительство в данном органе получают не отдельные группы электората, определяемые через общность их политико-экономических интересов, но отдельные поколения граждан, определяемые через общие «поколенческие» ценности и схожий образ мышления. Соответственно, представителями в Законодательном Собрании оказываются не партийные деятели как выразители узкогрупповых интересов, но независимые граждане как выразители ценностей и нравов того поколения, из среды которого они были избраны своими сверстниками по достижении определенного возраста. Технически это выглядит следующим образом. Каждый гражданин по достижении возраста 45 лет получает право проголосовать за одного из своих сверстников на выборах в Законодательное Собрание (Hayek, 1982c:113). Следовательно, минимальный возраст члена этого Собрания также составляет 45 лет. Голосование при этом не прямое, а по системе выборщиков (Hayek, 1982c:114). Граждане, за которых проголосовали на локальном уровне, далее сами голосуют и выдвигают тех, кто по их мнению более всего достоин занять место народного представителя в Законодательном Собрании. Благодаря такой системе сверстники избирают из своей среды лишь нескольких наиболее достойных граждан, каковые будут бессменно представлять их возрастную группу в Собрании на протяжении последующих 15 лет - установленного срока осуществления полномочий члена Законодательного Собрания. Иначе говоря, достигнув возраста 45 лет и единожды выдвинув своих представителей, соответствующая группа сверстников более не участвует в выборах членов Законодательного Собрания. В следующем году, когда уже другая группа сверстников достигнет 45-летнего возраста, только она будет участвовать в выборах, тем самым вводя несколько новых представителей на места тех наиболее пожилых членов Собрания, чей 15-летний срок полномочий уже подошел к концу. Заметим, что столь долгий срок полномочий отражает одну из ключевых идей Хайека: его цель как раз и состоит в том, чтобы обеспечить внутренний диалог и представительство твердо укоренившихся образов мышления и ценностных установок различных поколений, а не быстро меняющихся политико-экономических интересов. В отличие от ситуативных интересов, однажды сформировавшиеся и апробированные опытом представления о справедливости могут стабильно воспроизводиться на протяжении длительного времени и способствовать устойчивости правовых институтов. Как итог, получается довольно стабильная система поддержания правил справедливости, основанная на преемственности с предыдущими поколениями и учете того понимания вещей, которое характерно для поколений более молодых. Не только требования к кандидатам, но и правовой статус членов Законодательного Собрания существенно отличается от правового статуса «правительствующих» депутатов. Во-первых, ни один член Собрания не может быть переизбран на второй срок, что логически вытекает из описанных выше требований к кандидатам на выборах в Законодательное Собрание. Во-вторых, это несменяемость. Отозвать мандат представителя Законодательного Собрания в случае его недостойного поведения или длительного бездействия на посту члена Собрания может только особая группа, состоящая из бывших участников данного Собрания. Упомянутая группа представляет собой нечто вроде «сената» (Hayek, 1982c:116), чью роль Хайек неоднократно подчеркивает, однако в особых деталях не рассматривает. В-третьих, это материальные гарантии, сохранение которых предусматривается и после того, как член Законодательного Собрания покинет свой пост. Данные гарантии Хайек связывает не только с вопросом о независимости представителей Собрания во время их службы, но и с необходимостью существования определенного класса достойных людей (веберовских honoratiores), которые, имея досуг, могут свободно размышлять о принципах правления с точки зрения богатого жизненного опыта и при этом не заботиться об элементарных нуждах (Hayek, 1982c:115). Такова, в общих чертах, изображенная Хайеком картина Законодательного Собрания как особого представительного органа. Состоящее из наиболее достойных граждан в возрасте от 45 до 60 лет, избранных сверстниками на основании их общественной репутации, это Собрание призвано оберегать и модифицировать правила справедливого поведения, применимые в равной мере ко всем гражданам и составляющие незыблемую границу для деятельности Правительственного Собрания, уполномоченного издавать конкретные распоряжения лишь в той мере, в которой эти распоряжения не противоречат универсальным правилам. Благодаря четко очерченной сфере полномочий и принципиально иному принципу формирования Законодательное Собрание не превращается, как большинство демократически избранных парламентов, в учреждение, озабоченное правительственными задачами. Его состав никак не связан с текущим раскладом в сфере политической борьбы различных партий и меняется гораздо медленнее, чем состав Правительственного Собрания. Дабы дополнительно изолировать Законодательное Собрание от представителей правительственной власти, Хайек вводит запрет на избрание в данное Собрание лиц, однажды состоявших в Правительственном Собрании, а равно тех, кто состоял в партийных организациях (Hayek, 1982c:114). Трудно не заметить, что к реалиям партийной борьбы ученый испытывал особую неприязнь. Даже те, кто был лишь близок к той или иной партии, но не состоял в ней, рискуют лишиться права избираться в Законодательное Собрание. Исключение партийных людей Хайек обосновывает тем соображением, что голосование за членов Законодательного Собрания не должно определяться всевозможными благами, раздачу которых тот или иной партийный деятель пообещает в случае своей победы. Будущий член Собрания должен быть озабочен не частными интересами отдельных групп электората, ведущих его к власти, но общим благом, размышление о котором направляет его суждения по отношению к общеобязательным правилам справедливого поведения. Этому способствует как то, что полномочия Законодательного Собрания не позволяют раздавать «подачки» избирателям, так и невозможность переизбрания членов Собрания на второй срок (Hayek, 1982c:113). Нет необходимости «задабривать» своих будущих пере-избирателей в надежде на сохранение власти. Как итог, члены Законодательного Собрания избавлены от необходимости заниматься управлением ресурсами для решения конкретных проблем своих избирателей и, вполне в духе рассуждений Эдмунда Бёрка о высокой миссии депутата (Burke, 2001:228-231), могут сосредоточиться на фундаментальных вопросах справедливости. Данная возможность обеспечивается целым рядом институциональных особенностей Законодательного Собрания, описанных нами выше. Благодаря этим особенностям Хайек считает возможным замедлить процесс превращения законодательного органа в учреждение, занятое управленческими вопросами. Дополнительную роль в обеспечении институциональной обособленности Законодательного Собрания от Правительственного Собрания играет специальный судебный орган - Конституционный Суд. Основной функцией данного суда является разрешение возможных противоречий между двумя Собраниями и поддержание надлежащих границ их деятельности (Hayek, 1982c:121). Предполагается, что Суд будет состоять из бывших представителей Законодательного Собрания, профессиональных судей и, возможно, определенного числа бывших представителей Правительственного Собрания. В этом составе они будут разрешать споры о сфере компетенции Собраний, а равно и вопросы о пределах применения к гражданам принудительных мер, которые могут быть предложены в том или ином собрании. Осмысление этих пределов будет не только служить делу индивидуальной свободы[187], но и формировать судебную доктрину, отражающую более глубокое познание самой сущности правил справедливого поведения (Hayek, 1982c:107). В этом плане на суд возлагается не только практическая, но и своеобразная эпистемологическая[188] задача, выполнение которой требует особого социального института. Вопросы организации и технического обеспечения Конституционного Суда должны относиться к компетенции уже упомянутой нами особой комиссии из бывших членов Законодательного Собрания, которую Хайек уподобляет своеобразному «сенату». Ему он приписывает третью разновидность власти - власть судебную (judicial power) - и даже называет «постоянным органом» (Hayek, 1982c:122). Данное обстоятельство позволяет нам выделить Сенат в качестве еще одного важного институционального элемента хайековской конституционной реформы. Все эти специфические институциональные элементы, описанные Хайеком, налагаются на целый ряд уже существующих институтов публичной власти, таких как бюрократический аппарат или кабинет министров, и в конечном счете образуют довольно сложную иерархическую структуру[189]. Самым низшим, или, как его нумерует Хайек, «пятым» звеном этой властной структуры является бюрократический аппарат государственных служащих, обеспечивающий исполнение правительственных распоряжений. Само правительство занимает лишь четвертое место в данной иерархии и представляет собой исполнительный орган демократически избранного Правительственного Собрания, принимающего ключевые решения относительно конкретных направлений использования имеющихся во власти государства ресурсов. Данные решения Правительственного Собрания как третьего элемента системы не могут выходить за конституционные рамки правил справедливости, установленных вторым элементом системы - Законодательным Собранием - и периодически уточняемых Конституционным Судом. Что же до первого элемента системы власти в проекте Хайека, то такового просто не предусмотрено[190]. Ни один орган не является «первым» в том смысле, в котором он может обладать неким «суверенитетом». Само понятие суверенитета Хайек отрицает как одно из метафизических суеверий, полагая, что даже Законодательное Собрание не просто суверенно «придумывает» любые правила справедливости какие ему хочется, но скорее вынужденно «открывает» некие предсуществующие правила, объективно выводимые из фактов спонтанно сложившегося порядка социальной жизни[191]. Вторя Карлу Шмитту, Хайек признает, что лишь во время чрезвычайного положения, когда Правительственному Собранию вверяются особые полномочия, возникает нечто вроде суверена (Hayek, 1982c:125). С этим же родом кризисных ситуаций связана и фигура Главы государства, от которого может потребоваться срочное авторитарное решение ad hoc. Как только экстренная ситуация заканчивается, глава государства возвращается к своим обычным, по большей части сугубо представительским функциям. В нормальной ситуации ничто, напоминающее «суверена», не требуется. Таков, в общем и целом, лежащий в основе проекта конституционной реформы Хайека институциональный механизм. Ключевыми элементами этого механизма являются Представительное и Законодательное собрания, каждое из которых выполняет свою специальную функцию. Благодаря целому ряду особенностей своего формирования и функционирования данные Собрания сохраняют собственную автономию и тем самым предотвращают сосредоточение функций управления ресурсами и провозглашения правил справедливости в одних руках. В особенности этому способствует то, что проект конституционной реформы Хайека учитывает не только институциональное обособление этих двух функций, но и их своеобразное «антропологическое» обособление. Управлением ресурсами и размышлением о правилах справедливости должны заниматься не просто разные люди, но разные типы людей. «Антропологический» аспект Как таковой, антропологический момент усматривается уже в самой основе описанных выше институциональных различений. Организация институтов, безусловно, способствует тому, чтобы государственные посты занимали подходящие для них люди. Однако полностью полагаться на институты никогда нельзя. Понимает это и Хайек, акцентирующий внимание на характерных чертах тех индивидов, которые, по его мнению, должны будут сформировать состав различных органов публичной власти. В особенности это касается членов Законодательного Собрания, чьи ожидаемые личные характеристики стоит рассмотреть отдельно. Кем же является среднестатистический представитель Законодательного Собрания? Первое, что бросается в глаза, это возраст потенциального члена Законодательного Собрания. Хайек считает, что возраст в 45 лет является наиболее оптимальным, так как человек уже достаточно опытен для размышлений о справедливости, но при этом еще не состарился и сохранил жизненные силы. Такой человек вполне может обладать зрелой рассудительностью, необходимой для общественной работы. Что еще важнее, кандидат в Собрание должен обладать не только подходящим разумом, но и совестью. На это указывает то обстоятельство, что, само голосование в этот представительный орган основано не на партийных соображениях, а на признании добродетелей будущего представителя. Победить должен тот, чья добродетель будет общеизвестна и подтверждена репутацией в «обычных жизненных делах» (Hayek, 1982c:113). Согласно проекту Хайека, судить о репутации избираемого кандидата будут в первую очередь его сверстники, которые зачастую куда лучше осведомлены о жизненном пути потенциального члена Собрания, нежели разнородная масса людей, голосующая на обычных выборах. В дополнение к этому Хайек рассчитывает на то, что опытные сверстники-избиратели не только будут лучше «считывать» своего кандидата, но и обладать с ним личным знакомством. Система выборщиков, при которой первичный этап выдвижения и голосования происходит на локальном уровне, делает такое личное знакомство вполне реальным (Hayek, 1982c:118). Не заслужив репутации в том или ином локальном сообществе, невозможно продвинуться выше. При этом Хайек подчеркивает, что речь идет о проявлении добродетели не в сфере политики и управления, а преимущественно в «обычных жизненных делах» (ordinary business of life) (Hayek, 1982c:113). Данные люди должны отличаться честностью, мудростью и рассудительностью, необходимой для «беспристрастной заботы о справедливости», а их избрание в Законодательное Собрание не только позволяет им служить общему благу, но и символизирует признание их выдающихся гражданских достоинств со стороны сверстников. Любопытно, что для отбора этих образцовых граждан Хайек считает возможным создать особые организации - «клубы сверстников» (Hayek, 1982c:117). Эти добровольные локальные объединения лично знакомых друг с другом представителей одной возрастной группы призваны быть площадкой для свободного общения представителей одного поколения вне зависимости от их пола, социального статуса и политических взглядов, а также основой для последующего выдвижения наиболее достойных кандидатов. Многоступенчатая система выборов способствует тому, чтобы сверстники из одного локального сообщества голосовали не по социальному или партийному принципу, а по принципу наилучшей общественной репутации лица, имеющего шансы получить голоса других уважаемых людей. В ином случае на более высоких уровнях выборной системы за него просто никто не проголосует. Так, сеть основанных на личном взаимодействии «клубов сверстников» позволит выбирать наиболее достойных как с учетом общественного мнения, так и с учетом личного знакомства избирателей с кандидатами, проявившими свои добродетели «в обычных жизненных делах». Последнее обстоятельство, к слову, заслуживает отдельного разговора. Тот акцент на «обычных жизненных делах», который делает Хайек, связан не только с необходимостью установления взаимопонимания между избирателями и членами Законодательного Собрания, но и со спецификой умственной деятельности последних. В отличие от правительственных деятелей, представители народа в Собрании должны заниматься не планированием наиболее оптимального распределения ресурсов, но вопросами справедливости. Исследование этих вопросов требует особого умственного настроя, характеризуемого Хайеком как «суждение» (opinion) (Hayek, 1990c:102), и противопоставляемого другому настрою ума - «воле» (will) (Hayek, 1982b:13). В отличие от рациональной и целенаправленной «воли» управленца, «суждение» представляет собой не вполне рефлексивное умозаключение о правильности или неправильности того или иного поведенческого паттерна с точки зрения сложной системы абстрактных правил и принципов. Такое суждение основывается не только на рациональных расчетах, но и на способности морального сознания утонченно балансировать[192] унаследованные ценности индивидуальной свободы, справедливости и порядка применительно к нюансам конкретного случая. Как пишет Хайек, изначальное зарождение этих ценностей произошло в социальной среде независимых земледельцев и свободных торговцев (Hayek, 1982c:164), наиболее способных воспринять человеческое поведение как часть спонтанного порядка общества. Этой интеллектуальной подготовленностью к «суждению» свободный землевладелец выгодно отличается от условного зарплатного работника какой-нибудь крупной организации, выполняющего узкую функцию и избавленного от необходимости самостоятельно ориентироваться в непредсказуемых рыночных процессах. Критикуя подобное организационное мышление, Хайек обнаруживает себя преемником Адама Смита, в работах которого мы находим не только рассуждения о пользе разделения труда, но и скепсис по поводу излишне специализированного «мануфактурного» интеллекта. Для осмысления справедливости он не всегда подходит. Наряду с работниками крупных организаций как носителями «организационного» мышления критике подвергаются и представители умственного труда. Хайек полагает, что присущее интеллектуалам стремление к построению изощренных умственных конструкций нередко притупляет их здравое моральное чувство, необходимое для суждений о справедливости. Он отмечает, что простой человек может обладать более ясным моральным чувством (Hayek, 1982c:36), и, по-видимому, быть более пригодным для вынесения «суждений» относительно правильности тех или иных образов действия. Тот факт, что простой человек может чаще опираться на интуитивное переживание, а не рациональный анализ, ничуть не смущает Хайека. Будучи сторонником философии Давида Юма, он подчеркивает фундированность суждений о справедливости в сфере неартикулированного социального опыта (Hayek, 1990d: 46) и полагает такой опыт важным ориентиром в вопросе о справедливых правилах поведения. По его мнению, англичане, применявшие свои понятия о справедливости не вполне сознательно, смогли гораздо более последовательно реализовать принципы справедливости, нежели французы с их культурой сознательной кодификации норм (Hayek, 1982a: 60). Такое рассуждение не делает Хайека интуитивистом, однако, до некоторой степени, его акцент на интуитивности суждений о справедливости позволяет поставить под сомнение эпистемическое превосходство интеллектуалов и управленцев над обычными людьми и придать больший вес правовым суждениям тех, кто проявил свою добродетель в «обычных жизненных вопросах». Стоит ли говорить, насколько этот интеллектуальный типаж добродетельного гражданина, не искушенного абстрактными управленческими теориями, отличается от типажа представителя правительственной власти[193]. От последнего требуется не «суждение» о справедливости, а рациональная установка «воли», ориентированной к целесообразному преобразованию конкретных материальных обстоятельств. Хайек не осуждает этот типаж. Человечество многим обязано тем, кто способен строить рациональные организации. Он лишь подчеркивает, что такие люди чаще склонны пренебрегать абстрактной справедливостью, превращая ее в инструмент решения конъюнктурных задач. Ученый с сожалением отмечает, что в современной политико-правовой жизни образы рационального управления полностью захватили воображение политиков и юристов, мечтающих о замене частного права как «правил справедливости» более пригодным для управления публичным правом (Hayek, 1982a:143). Именно такие люди гораздо чаще занимают высокое положение в государстве, по самой своей природе ориентированном на вмешательство в спонтанные социальные процессы. Такому вмешательству способствует современная демократическая политика, особенно когда речь заходит о государстве «всеобщего благосостояния». Деятели, обещающие перераспределить общие блага в пользу отдельных групп электората, становятся народными представителями в парламентах и совершенно не заботятся о системе общеобязательных правил справедливости. Пренебрегая абстрактными правилами ради конкретных распоряжений, они разрушают правовую систему как единственное подлинно общее благо во имя сохранения собственной власти. И хотя в конечном счете они сами рискуют пострадать от своих действий, логика системы такова, что до тех пор, пока один и тот же типаж демократически избранных управленцев распоряжается не только бюджетом, но и правилами справедливости, последние будут неминуемо идти к своему упадку. Таковы размышления Хайека о присущих различным людям интеллектуальных склонностях, учет которых, как кажется, необходим при осуществлении интересующей нас конституционной реформы. Может, эти антропологические рассуждения и кажутся второстепенными, но, на наш взгляд, именно они представляют собой наиболее характерную часть хайековского проекта. Все остальные аспекты, будь то институциональный или теоретический, так или иначе определяются исходным различением «воли» и «суждения», столь важным с точки зрения антропологии Хайека. Ученый неоднократно подчеркивал, что правила справедливости представляют собой продукт «суждения», а не «воли». Последняя порождает лишь конкретные директивы, которые не становятся менее директивными и «волевыми» даже тогда, когда выражены в виде относительно абстрактных правил. В этом смысле теоретическое различение правил справедливости и «правил организации»/директив правительства отражает не столько различение законодательной и исполнительной власти (большинство современных законов представляют собой правительственные «правила организации»), сколько различение двух начал в политико-правовой жизни: осторожного суждения опытного юриста-консерватора и активной деятельности энергичного политика-организатора, различение судьи и управленца. Гармония между этими началами необходима для нормального эволюционного развития общества, ввиду чего Хайек и предлагает такой институциональный дизайн высших органов публичной власти, который позволит обеспечить правильный «когнитивный баланс» между волей и сужением. Описанный Хайеком механизм формирования этих институтов лишь подтверждает, что разделяют они не только исполнительную и законодательную власть, и не только правила организации и правила справедливости (в ряде случаев сферы компетенции органов накладываются друг на друга), но еще и способы мышления о социальной жизни, выраженные в противопоставленных друг другу «суждении» и «воле». В конце концов, смысл Законодательного Собрания - Nomothetae - заключается не в одном лишь исполнении определенного рода функций, но также и в оформлении особой социальной группы авторитетных общественных деятелей, власть которых опирается на способность публично рассуждать о вопросах справедливости и долгосрочных соображениях общего блага вне зависимости от ситуативных интересов той или иной отдельной группы электората. Возвращение такого способа мышления о праве и политике, некогда составлявшего всю их суть, как кажется, играет в хайековской теории не менее важную роль, чем отдельные вопросы институционального устройства. Институциональное разделение лишь фиксирует более фундаментальное эпистемологическое различение двух типов мышления об обществе, каждый из которых по-своему необходим для его постепенной эволюции. В этом плане политико-правовая теория Хайека в очередной раз оказывается продолжением его теории социального познания[194], ставящей способность «суждения» гораздо выше способности «воли». Заключение По итогу системного исследования проекта конституционной реформы Фридриха Хайека мы можем сделать вывод, что для понимания сущности этого проекта необходимо учесть три аспекта. Первым из них является теоретический аспект, связанный с научным осмыслением ключевой проблемы конституционного строя современных государств - проблемы сосредоточения в одном и том же демократически избранном органе полномочий по управлению ресурсами и полномочий по формулированию общеобязательных правил справедливости. В рамках этого теоретического аспекта Хайек предлагает не только сформулировать четкое понимание сущности правил справедливости, но и закрепить атрибуты этих правил в базовой статье конституции для более четкого отделения деятельности по их провозглашению от других видов публично-властной деятельности. Следом за теоретическим обособлением правил справедливости идет их институциональное обособление, составляющее второй аспект конституционных преобразований. Таковое предполагает создание специального Законодательного Собрания (Nomothetae), к исключительной компетенции которого должны быть отнесены вопросы провозглашения абстрактных правил справедливости, и которое должно верховенствовать над Правительственным Собранием, отдающим конкретные распоряжения по использованию ресурсов. По мнению Хайека, только строгое институциональное разделение некогда совмещенных функций между разными органами может замедлить процесс упадка конституционного идеала. Чтобы лучше обеспечить это институциональное разделение, желательно учесть и третий аспект - антропологический. Хайек подчеркивает, что различные люди обладают разными типами мышления, и до тех пор, пока вопросы справедливости находятся в руках носителей «организационного» мышления, ценности господства права будут приноситься в жертву административной целесообразности. Чтобы спасти ценности господства права, их надо доверить носителям умственной культуры «суждения», а не «воли». Установление правильного когнитивного баланса между способностью «суждения» и способностью «воли», как кажется, гораздо тоньше характеризует суть хайековского проекта конституционной реформы, нежели популярная идея разделения законодательной и исполнительной власти. В этом смысле проект Хайека несколько выделяется на фоне иных либеральных концепций и демонстрирует глубокую взаимосвязь между его политическими и эпистемологическими идеями.

Об авторах

Руслан Султанович Рааб

Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

Автор, ответственный за переписку.
Email: belchikroma@gmail.com
ORCID iD: 0000-0001-5506-152X

преподаватель департамента теории права и межотраслевых юридических дисциплин, факультет права

Российская Федерация, 109028, г. Москва, Большой Трехсвятительский переулок, д. 3

Список литературы