Споры вокруг дозволенности курения табака среди улемского сообщества османской Сирии

Полный текст

15 сентября 1633 г. (12 рабиʻ-л-аввал 1043 г. по мусульманскому лунному календарю) в стамбульских районах Галата и Пера (совр. Бейоглу) вспыхнул неистовый огонь, уничтоживший до пятой части города (до 20 тыс. домов) [1. P. 290]. Это событие вызвало глубокое возмущение среди различных слоев населения. Пожары не были редкостью для жителей османской столицы, однако на этот раз ответственность за возгорание сильного пламени была возложена на курильщиков табака. Их вина якобы заключалась в том, что вместо того, чтобы встречать в мечетях один из главных мусульманских праздников, день рождения пророка Мухаммада (мавлид), они проводили время, пируя в кофейнях (маках). На следующий день молодой султан Мурат IV (ему был тогда 21 год) подписал указ (фирман) о полном запрещении в Османской империи практики потребления табака и о закрытии всех кофеен. За употребление табака курильщикам отрезали губы, а тем, кто пользовался нюхательными смесями (саʻут), отсекали носы [2. C. 13, 67]. Для злостных нарушителей этого эдикта предусматривалось наказание смертной казнью. Незадолго до этого кофе и табак несколько раз официально запрещали султаны Мурат III (1574-1595 гг.) и Ахмет I (1603-1617 гг.), хотя их указы не соблюдались и были отменены еще при их жизни. Эдикт Мурата IV, напротив, действовал до самой его смерти. Этот факт может быть во многом объяснен антитабачными настроениями, вызванными пожаром, разыгравшимся во время масштабных религиозных празднований. Как правило, в честь дня рождения пророка Мухаммада жители городов и сел Османской империи совершали паломничество в близлежащие крупные религиозные центры. Празднество сопровождалось ярмарками, которые посещали купцы, пилигримы, фигляры и бродячие рассказчики. Главными событиями народных гуляний становились совместная ночная молитва ʻиша’, которой руководили представители местной религиозной элиты (ʻилмийе), а также процессии и представления, организовывавшиеся членами суфийских братств. Празднества оканчивались проведением радений (самаʻ) и чтением под музыку стихов в честь дня рождения Мухаммада (мавлид ан-наби). Автором одного из первых маулидов стал халватийский шейх Сулайман Челеби (ум. в 1421 г.), придворный имам османского султана Байазита I (1389-1402 гг.). Таким образом, с момента зарождения этого праздника в начале X в. [3. С. 340-341] и вплоть до его окончательного официального установления в 1588 г. османским султаном Муратом III помпезную церемонию всегда сопровождал скромный праздник простых людей, полный искреннего благочестия в сочетании с народным воодушевлением и восторгом [4. C. 169]. Сильный пожар, разгоревшийся в Стамбуле в день торжеств из-за, как считалось, злоупотребления табаком, взбудоражил умонастроения жителей османской столицы. Появление табака на Ближнем Востоке Опираясь на трактат своего учителя - шафиитского муфтия Дамаска Наджм ад-Дина ал-Газзи (ум. в 1651 г.), сирийский богослов ʻАбд ал-Гани ан-Наблуси (1641-1731) писал о том, что табак попал в мусульманский мир в конце X в. по хиджре (1590-е гг.), когда «англичане» (инклиз) впервые завезли его в страны Магриба. Из того же источника следует, что в Сирии тютюн появился позднее - в 1015 г. (1606/07 г.), а затем к 1020 г. (1611/12 г.) он получил распространение в Египте [2. C. 33; 5. C. 26]. Несмотря на эти свидетельства, точная датировка появления табака на той или иной территории арабского мира затруднительна. Согласно последним археологическим данным, табакокурение распространилось в Османской империи по двум основным путям: из Европы и из Западной Африки. В частности, вывод об африканском происхождении может быть сделан на основе сходства между курительными трубками двух регионов [6. P. 149-151]. Тютюн, завезенный европейскими купцами в Османскую империю из Нового света, получил широкое распространение на Ближнем Востоке. Вследствие относительно быстрого роста потребительского спроса на табак в османском обществе наладилось производство собственных курительный смесей, особенно на черноморском побережье Малой Азии и вокруг Латакии в Сирии. Серьезную конкуренцию турецкому тютюну создавал персидский табак, покупкой и перепродажей которых занималась отдельная группа мусульманских купцов - тютюнджи. Одним из центров их предпринимательской деятельности был построенный в Дамаске караван-сарай «Хан ат-тютюн», бесперебойно снабжавший табаком жителей Великой Сирии. Популярность тютюна среди различных слоев населения объяснялась, прежде всего, дешевизной курительных смесей. Так, на всем протяжении XVIII века в Сирии цена за один ратл (1,85 кг) [7. С. 36] табака не поднималась выше 1,5 пиастра, тогда как за порцию кофе такого же веса платили от 3 до 6,5 пиастров [8. P. 138-139, 151]. По воспоминаниям турецкого путешественника Эвлия Челеби (ум. ок. 1682 г.), один ратл тютюна можно было обменять в 1670-е годы на пути сирийского и египетского караванов паломников на 4-5 бурдюков питьевой воды [9. P. 351]. За самую простую курительную трубку из обожженной глины или из плотных пород древесины необходимо было заплатить небольшую сумму в 1-2 пиастра. Вместе с тем различные типы кальянов (хука, наргиле, шише) могли позволить себе только представители наиболее обеспеченных слоев османского общества. Рядовые жители Великой Сирии предпочитали ходить в кофейни для того, чтобы воспользоваться более сложными приборами для курения табачных смесей с добавлением сладких сиропов или опиума. В отличие от Европы XVII-XVIII вв. нюхательный или жевательный табак (снафф) получил значительно меньшее распространение на Ближнем Востоке. Исходя из доступных данных, оценить общее количество курильщиков в рассматриваемое время практически невозможно. Тем не менее анализ воспоминаний османских авторов и их европейских современников позволяет получить общее впечатление о широкой распространенности этой привычки среди различных групп населения. В частности, для описания уровня развития культуры табакокурения в Османской империи ʻАбд ал-Гани ан-Наблуси отмечал в 1682 г.: «Тютюн стал чрезвычайно известным во всех уголках мира ислама … Люди самого разного происхождения употребляют табак на рынках и дома: те, которые известны своим благочестием (т. е. суфии); муфтии, судьи, учителя и студенты; военачальники, имамы, проповедники, муэдзины, наместники городов и, наконец, простые люди (ʻамма), солдаты и рабы … Однажды я видел даже курящих на улице пятилетних детей» [2. C. 32]. В 1749 г. современник ан-Наблуси цирюльник Ахмад ал-Будайри отмечал, что к середине XVIII в. «курение стало одним из самых страшных бедствий в Дамаске» [10. C. 140]. «Мужчины, женщины и даже девочки не раз пробовали тютюн», - ужасался он. Более того, однажды во время прогулки у речушки Барада ал-Будайри заметил группу женщин, которые «так же, как и мужчины», ели, пили кофе и курили трубки на людях. Употребление табака в публичных местах ставило под сомнение многие общепринятые нормы морали и основу социальных отношений, базировавшихся на традиционных ценностях исламской религии. По словам современного американского исследователя Джеймса Грехема, появление табака и кофе произвело настоящий переворот в повседневной жизни Османской империи, особенно в области получения удовольствия [8. P. 154-155]. Местным властям и мусульманскому ученому сообществу нужно было теперь найти новые подходы к определению дозволенных с точки зрения норм исламского религиозного закона способов проведения досуга. Споры вокруг дозволенности курения Сразу после появления тютюн был запрещен в различных частях мусульманского мира. На первых порах в качестве особо непримиримых противников табакокурения выступил ряд маликитских и ханафитских законоведов. В Хиджазе ханафитские ученые Мекки и Медины несколько раз подписывали фетвы о запрете курения в ответ на проповеди йеменского суфия Ибн ас-Сакафа (ум. в 1635 г.) [11. С. 136]. Кроме того, еще в первой четверти XVII в. маликитский муфтий Каира Ибрахим ал-Лакани (ум. в 1631 г.) подписал фетву о запрете употребления табака. С каирским ученым не согласились многие шафииты, в том числе муфтий Каира ʻАли ал-Халаби аш-Шафиʻи (ум. в 1635 г.), а также суфийские подвижники Магриба. Малийский «святой» (вали) Ахмад Баба ал-Малики вступил в полемику с каирским муфтием, а после того, как тот перестал отвечать на его письма, проклял египетского законоведа [12. С. 429]. В отличие от Магриба, Египта и Хиджаза обострение борьбы за «чистоту нравов» в османской Сирии было связано главным образом с деятельностью мусульманских богословов из стамбульского движения кадизадели (тур. Kadızadeliler), названных так позднее в честь одного из их самых активных лидеров - османского проповедника Кадизаде («Сына кади») Мехмета-эфенди (ум. в 1635 г.). Представители этого течения считали курение непозволительным «нововведением» (бидʻа), которое должно было подлежать немедленному запрету. Вступив в полемику с главными защитниками табака - суфиями, кадизаделиты в качестве основного аргумента приводили слова пророка Мухаммада. В частности, они вспоминали хадис, в котором утверждалось, что благочестивый мусульманин не должен ничего выпивать разом, «как верблюд», но разделять питье на два или три приема (ат-Тирмизи, 1885) (1). В свою очередь, в трактате «Путь Мухаммада» («ат-Тарика ал-мухаммадиййа») одного из идейных вдохновителей кадизаделитского движения ханафитского имама Биргиви (ум. в 1573 г.) отмечалось, что Пророк призывал не дуть на напиток, как это делают язычники, и принимать пищу дома, чтобы не искушать полуголодных нищих на улице [13. P. 302]. По мнению имама Биргиви, любое «нововведение» следовало признать пагубными, если оно не согласовывалось с утвержденными в Коране и сунне моральными принципами, а также не было единогласно принято мусульманскими богословами (иджмаʻ) [13. P. 73-74]. Современный американский исследователь Майкл Кук, давая оценку спорам вокруг курения табака, утверждал, что свои взгляды по отношению к неблагочестивым верующим Мехмет-эфенди высказывал «ревностно, почти фанатично .., в противоположность господствующей в ханафитском мазхабе атмосфере согласия» [14. P. 324-325]. Схожей позиции придерживался и историк М.Д. Баер, отметивший что до Биргиви «запрещение предосудительного» и принуждение придерживаться определенных правил не было характерно для османского ханафизма [15. P. 65] (2). Радикально настроенные против курения табака кадизаделиты добились высокого положения при дворе молодого султана Мурата IV (1623-1640 гг.) и вскоре склонили его к принятию указа (фирмана) о закрытии кофеен, а также некоторых суфийских братств в центральных провинциях империи. За публичное употребление тютюна теперь полагалась смертная казнь. При этом, согласно воспоминаниям османского историка Катиб-челеби (ум. в 1657 г.), курение в стенах собственного дома считалось позволительным [16. P. 52]. Тем не менее после смерти Мурата IV шейх-уль-ислам Баха’и-эфенди (1649-1651, 1652-1654 гг.) отменил указ, после чего местные власти ввели высокую пошлину на продажу табака в Стамбуле. Налог в 20 пиастров за окку (1,28 кг) [7. C. 33] тютюна позволял пополнить казну на 100 млн акче в год. Такая политика привела к существенному росту цен на табачные изделия в центральных провинциях, что, однако, не смогло помочь снизить спрос на тютюн. Популярность табакокурения достигла таких масштабов, что деятельность представителей движения кадизадели в Стамбуле, направленная на запрет табака и кофе, уже не могла увенчаться успехом. Последним ударом по их популярности стала инициированная кадизаделитами неудачная военная кампания под Веной, после которой в 1683 г. ханафитские «пуритане» ислама были изгнаны из столицы. Борьба с кадизаделитами в Сирии Несмотря на поражение движения кадизаделитов в Стамбуле, развитая система интеллектуального и культурного обмена в среде мусульманских богословов позволила идеям Кадизаде достаточно быстро распространиться по исламскому миру. Теперь одним из оплотов турецких «пуритан» ислама стала Великая Сирия, где под влиянием ригористических представлений употребление табака попадало под запрет в 1699 и 1749 гг. Кадизаделиты долгое время занимали ряд важных постов в Дамаске. К примеру, ярый противник табакокурения будущий шайх-уль-ислам ‘Ата Алла-эфенди в 1690-е годы несколько раз становился главным судьей (кади ал-кудат) сирийской столицы, подчиняясь только наместнику (вали) провинции. Взгляды ‘Ата Алла-эфенди нашли острое неприятие у ‘Абд ал-Гани ан-Наблуси. Дамасский суфий посвятил критике деятельности главного судьи Дамаска отдельный трактат, получивший грозное название «Прочно вошедшее острие в выю кади ‘Ата Алла» («ас-Сайф ал-мади фи ‘унк ‘Ата Алла ал-кади»). Эта полемика стоила ан-Наблуси в 1713 г. увольнения из дамасской школы ас-Салимиййа. По-видимому, в том числе для того, чтобы уберечься от деятельности османского судьи, ан-Наблуси совершил незадолго до этого четыре путешествия по Великой Сирии, Египту и Хиджазу, во время которых он стремился распространить среди местного населения истинное, по его мнению, понимание ислама. Анализ трактатов ʻАбд ал-Гани, содержащих описание его странствий, позволяет заключить, что, хотя проблема допустимости с точки зрения норм мусульманского закона употребления табака и кофе обсуждалась всего в 1-2% от общего количества бесед, этот вопрос продолжал будоражить умы разных слоев населения. Так, в 1693 г. в Сайде в беседе с османским делопроизводителем (катиб) Лутфи-челеби ан-Наблуси обсуждал стихи богослова Камал-эфенди, который считал курение недозволительным «новшеством», призванным «завлечь всех мусульман в адское пекло» [12. С. 94]. Основываясь на том, что эту практику распространили «неверные» (куффар), он настаивал на запрете курения. Несмотря на то, что в трактатах ʻАбд ал-Гани не осталось указаний на то, какую позицию по данному вопросу занимал его собеседник, очевидно, что тема имела принципиальное значение для Лутфи-челеби, так как этот вопрос был единственным предметом их разговора. Дамасский суфий обсуждал и другие стихи турецких противников табакокурения, в которых утверждалось, что курильщики - это невежественные «еретики» (занадик), подобно суфиям считавшие, будто в табаке «скрыта божественная тайна» [12. С. 105]. В частности, эта тема поднималась в Наблусе с саййидом Хасаном [17. С. 235] и в Иерусалиме с неким маликитским богословом Мусой из Магриба [12. С. 104-105]. Последний был слушателем (муджавир) в иерусалимской школе ал-мадраса ал-кадириййа и, скорее всего, принадлежал к этому суфийскому братству [17. С. 207; 18. С. 936]. Отдельно стоит отметить, что ан-Наблуси стремился найти точки соприкосновения в спорах с турецкими богословами. Так, в трактате 1682 г., посвященном проблеме курения, он делал акцент на том, что тоже стремится «сохранить чистоту религиозного закона» (мухафаза ʻала ахкам аш-шариʻа ал-мутаххира) [2. С. 5]. Кроме того, дамасский богослов отмечал, что его позиция в полемике не продиктована каким-либо личным пристрастием к табаку. Суфий впервые попробовал тютюн, лишь посетив известный своим табаком сирийский городок Джабла в возрасте пятидесяти двух лет (1693 г.) [2. С. 48; 12. С. 58-59]. С точки зрения ‘Абд ал-Гани, курение следовало считать мубах - дозволенным действием, которое напрямую не разрешается, но и не запрещается мусульманским законом. Богослов аргументировал свою позицию важностью намерения в любом поступке человека, что подкреплял хадисом «иннама ал-ʻамал би-н-нийат» («воистину, нет действия без намерения») (Муслим, 1907). Дамасский суфий даже провел несколько лекций, посвященных этим словам пророка Мухаммада, в Иерусалиме и Рамле в присутствии представителей разных слоев османского общества (мин ал-хасс ва-л-ʻамм) [12. С. 132-133, 142]. Ан-Наблуси не оставил без ответа и заявления представителей движения кадизадели о неизбежном вреде табака для здоровья и рассудка человека. Согласно сирийскому богослову, подобные упреки были не чем иным, как проявлением «фанатизма» (таʻассуб). Суфий приводил длинный список болезней, при которых курение могло иметь терапевтический эффект. В частности, тютюн использовался как анальгетик, а также для снятия заложенности носа и ушей [2. С. 51-52]. Употребление табака в медицинских целях действительно не было редкостью во времена ‘Абд ал-Гани. Так, ханбалитский ученый Хасан ат-Таббах (ум. в 1728 г.) из Алеппо, изначально рьяный критик курения, которого возмущало употребление студентами табака на занятиях, изменил точку зрения после того, как врач прописал ему тютюн в качестве болеутоляющего [19. С. 32]. Этот аргумент ан-Наблуси использовал и во время обсуждения вопроса с главным ага (ага ал-кабби) Триполи Мустафа-агой. Кроме того, дамасский суфий привел в пример фетву авторитетного каирского богослова ʻАли ал-Халаби аш-Шафиʻи (ум. в 1635 г.). Согласно аш-Шафиʻи, «дозволенное (халал) не запрещают .., потому как запрещенное (харам) подтверждается тем вредом, которое оно причиняет телу (бадан) и разуму (ʻакл) каждого человека [без исключения]» [20. С. 79]. По этой причине каирский богослов приходил к выводу о том, что у мусульманских ученых не было достаточных оснований для запрета табакокурения [20. С. 79-81]. Заключение Таким образом, осуждая курение, наиболее настойчивые противники этой практики связывали пагубное влияние табака с деятельностью христианских торговцев. Если кофе тоже считалось недозволительным «нововведением», то, по их мнению, оно хотя бы зародилось в мире ислама, в то время как табак попал в Османскую империю из других стран. Среди такого рода критиков особенно выделялся муфтий ал-Лакани, который считал распространение табакокурения результатом некоего христианского заговора против ислама. Он предостерегал верующих, что европейские купцы могли даже вымачивать листья табака в свином жире или вине, чтобы заставить мусульман невольно нарушить религиозные запреты. Тем не менее чисто религиозный фактор был не единственным предметом беспокойства богословов и местных властей. Времяпрепровождение за курением и распитием кофе осуждалось еще и из страха перед расшатыванием общественных устоев и, как следствие, нестабильности в социуме. В кофейнях часто собирались и вели беседы не только мусульманские ученые, судьи и учителя, но также и османские янычары, что до определенной степени размывало иерархические границы между различными группами населения. Особое возмущение даже у немусульманских богословов вызывало то, что в общественных местах наравне с мужчинами стали курить и пить кофе женщины. Так на просторах Великой Сирии и других областей Османской империи еще до начала европейского колониального проникновения происходила постепенное обновление повседневной жизни региона, базировавшееся преимущественно на принципах мусульманской религии. Вместе с тем у табакокурения были и свои сторонники, в особенности среди суфиев. ‘Абд ал-Гани ан-Наблуси отвергал аргументацию турецких противников тютюна, ссылавшихся на то, что он завозился из «неверной» Европы». Согласно дамасскому богослову, объявлять обычай предосудительным было нельзя, если они прямо не шли вразрез с религиозными нормами [2. C. 85]. Дамасский мистик подчеркивал, что на протяжении истории многие подобные новшества не запрещались. Так, употребление в быту различных растений (таких как ладан и др.) суфий считал мубах - дозволенным действием [2. C. 135]. Интересно отметить, что, при всей полемике вокруг табака применение изменяющих состояние сознания наркотических веществ, таких как гашиш или опиум, не вызывало возмущения у османских авторов XVII в. Такое отношение, вероятно, было связано с долгой историей употребления опиатов на Ближнем Востоке. ‘Абд ал-Гани, в свою очередь, считал позволительным использование такого рода препаратов для утоления сильной боли [8. P. 153] или в случае, когда резкая отмена могла нести угрозу для жизни человека [2. C. 39]. Отвечая на критику кадизаделитов, считавших табак опасным для здоровья, дамасский суфий приводил обширный список примеров медикаментозного применения тютюна и обвинял в «фанатизме» (таʻассуб) тех, кто закрывал глаза на потенциальную пользу вещества. Привычка к применению табака так сильно укоренилась в обществе, что сыграла не последнюю роль в борьбе за влияние между различными религиозными движениями. Так, радикальное неприятие кадизаделитами табакокурения стало одним из основных факторов, обусловивших потерю их влияния в Сирии в первой половине XVIII в. Более того, история до определенной степени повторилась и чуть позже, когда ваххабиты также не смогли утвердиться на этой территории. Мухаммад ибн ‘Абд ал-Ваххаб (ум. в 1791 г.), связанный по линии ученической преемственности с кадизаделитами, был таким же рьяным противником употребления кофе и табака, что тоже вызвало отторжение местного населения.

Об авторах

Никита Романович Краюшкин

Автор, ответственный за переписку.
Email: kranr@mail.ru

канд. истор. наук, научный сотрудник Центра арабских и исламских исследований

Список литературы